Мистики и маги Тибета. - Автор неизвестен

Пока я любовалась этим зрелищем, мне попался на глаза человек, сидевший в стороне на земле. Его всклокоченная шевелюра была закручена в виде тюрбана, как у некоторых факиров в Индии. Однако, черты лица незнакомца ничем не напоминали индуса, а тело его покрывали засаленные лохмотья ламаистского монашеского платья.

Оборванец положил свою котомку возле себя на землю и насмешливо смотрел на толпу.

Я спросила у Давасандюпа, не знает ли он, кто этот гималайский Диоген.

– Должно быть, странствующий "налджорпа"* (* Буквально: "тот, кто достиг полного бесстрастия". Но в обычном понимании это слово означает "мистик-аскет, обладающий могуществом мага". – Прим. авт.), – ответил Давасандюп, но, видя, что его ответ меня не удовлетворяет, мой любезный толмач отправился поговорить с бродягой. Когда Давасандюп вернулся, он был очень серьезен: "Это лама из Бутана", – сказал он, перипатетический* (* Последователь философии Аристотеля. – Прим. ред.) отшельник. Он живет то в пещерах, то в заброшенных домах, то в лесу. Теперь он остановился здесь на несколько дней в небольшом монастыре по соседству.

Об этом бродяге я думала и после отъезда князя и его свиты. У меня было еще время. Почему бы мне не пойти в "гомпа" (монастырь), где он остановился? Может быть, я его встречу там. Почему у него был такой вид, будто он издевался над Великим ламой и его прихожанами? Интересно было бы это узнать.

Я сообщила о своем желании Давасандюпу, и он вызвался сопровождать меня. Мы отправились верхом, и очень скоро доехали до монастыря, оказавшегося просто большим деревенским домом. В Лха-канге (помещение, где хранят изваяния богов) налджорпа восседал на подушке перед низеньким столиком и заканчивал трапезу. Служка принес для нас подушки и предложил нам чаю.

Теперь нужно было завязать беседу со странствующим отшельником, не подававшим для этого ни малейшего повода: в ответ на наши учтивые приветствия он только проурчал набитым рисом ртом. Я размышляла, с чего бы начать, когда удивительный человек вдруг захохотал и произнес несколько слов.

Давасандюп сконфузился.

– Что он говорит?

– Простите, – ответил толмач, – речь налджорпа иногда бывает неучтивой… Я не уверен, следует ли мне переводить…

– Прошу вас. Я наблюдаю все и особенно то, что кажется необычным.

– Тогда извините, – и Давасандюп перевел: "Чего нужно здесь этой идиотке?"

Невежливая форма вопроса не очень меня удивила. Некоторые санниазны (аскеты) в Индии намеренно оскорбляют заговаривающих с ними любопытных.

– Отвечайте ему, – сказала я Давасандюпу, – мы пришли спросить, почему он насмехается над паломниками, подходившими под благословение Далай-ламы.

– Преисполненные сознания собственной значительности и значительности своих дел, – процедил налджорпа сквозь зубы, – насекомые, копошащиеся в дерьме.

Интервью становилось забавным.

– А вы сами не погрязли в нечистотах?

Он громко захохотал.

– Тот, кто старается их обойти, увязнет еще глубже. Я валяюсь в грязи, как свинья, превращая ее в золотой песок, в прозрачный ручеек. Делать звезды из кала пса – вот настоящее созидание!

Мой собеседник положительно имел склонность к сравнениям из скатологии.* (* Жанр литературы или шутки, имеющий отношение к аннальной сфере. Прим. пер.) Он, по-видимому, предполагал, что таким языком и должен разговаривать сверхчеловек.

– В конце концов, – сказала я, – разве набожные миряне не поступают разумно, пользуясь пребыванием здесь Далай-ламы, чтобы испросить его благословения? Они простые добрые люди, их ум не может возвыситься до понимания высоких истин…

Налджорпа прервал меня:

– Для того чтобы благословение было действенным, – сказал он, – дающий его должен обладать силой для передачи ее. Эту силу можно использовать разными способами. Если Далай-лама владеет ею, то почему он нуждается в солдатах для победы над китайцами или другими врагами? Разве он не может сам изгнать из Тибета всех неугодных ему или окружить страну невидимой непреодолимой преградой?

«Гуру, рожденный в цветке лотоса» (Падмасамбхава) имел эту силу, и благословение его всегда нисходит на молящегося ему, хотя он живет теперь в далекой стране Ракшасов. Сам я только смиренный его последователь, но все же…

Смиренный последователь производил впечатление помешанного и, прежде всего, не казался страдающим чрезмерным смирением. Его многозначительное "но все же… " сопровождалось взглядом, очень красноречиво заканчивающим оборванную фразу. Моему переводчику было, по-видимому, не по себе. Он благоговел перед Далай-ламой и не любил, когда о нем отзывались неуважительно. С другой стороны, человек, умеющий "мастерить звезды из собачьего кала", внушал ему суеверный ужас. Мы собирались уже удалиться, но, узнав от служки храма, что на следующий день налджорпа покидает монастырь и снова отправляется странствовать, я вручила Давасандюпу для ламы несколько рупий на покупку дорожных припасов. Ламе подарок не понравился. Он отказался, говоря, что у него провизии больше, чем он в состоянии нести.

Давасандюп счел должным настоять и направился к столу с намерением положить деньги на стол возле ламы. Но не тут то было: не успел он сделать и трех шагов, как зашатался, отлетел назад, будто от сильного толчка, и ударился спиной о стену. При этом он вскрикнул и ухватился рукой за живот под ложечкой.

Налджорпа поднялся и вышел из комнаты, посмеиваясь.

– Меня отбросил назад чудовищный удар кулаком в живот, – сказал мне Давасандюп. – Лама разгневан, как его теперь умилостивить?

– Уйдем отсюда, – сказала я. – Лама тут ни причем, ваше недомогание может быть вызвано нарушением сердечной деятельности. Вам нужно будет посоветоваться с врачом.

Бледный и удрученный толмач ничего не ответил, и, как я ни старалась его развлечь на обратном пути, мне так и не удалось рассеять его страхи.

На следующий день Давасандюп и я отправились в Гангток.

Вьючная тропа, по которой мы ехали, ведет вглубь Гималаев, в святую Землю индусских преданий, заселивших ее мудрецами, чудотворцами, факирами и божествами. Летние горные станции, построенные вдоль дороги иностранцами, еще не успели заметно изменить ландшафт местности. В нескольких километрах от больших отелей, где звучит джаз, девственный лес снова вступает в свои права. Море блуждающих туманов затопило лес, и прозрачная армия деревьев в длинных мантиях мертвенно-зеленого мха наплывает на путников, наводя на них страх. От буйных зарослей джунглей в долинах до одетых горными снегами вершин вся страна погружена в атмосферу неизъяснимой тревожной тайны.

Духовный мир так называемого буддистского населения Тибета созвучен окружающей природе. Здесь безраздельно царит вера в чародейство, и даже в самых незначительных селениях имеются свои медиумы обоих полов – Бонпос, Паос, Бунтинг и Ябас, передающие живым вести от богов и покойников.

Я остановилась на ночлег в Панкйонге и на следующий день добралась до Гангтока. За несколько километров от деревни-столицы нас захватила страшная буря с градом, внезапно налетевшая среди сияющего дня.

Тибетцы считают метеорологические явления делом рук колдунов или демонов. Буря с градом – одно из их излюбленных средств нападения. Демоны пользуются ею, чтобы задерживать в пути идущих в святые места паломников, а ламы-чудотворцы – для охраны подступов к местам своего уединения от докучливых посетителей и нежелательных кандидатов в ученики.

Через несколько недель по приезде в Гангток суеверный Давасандюп признался мне, что советовался с ясновидящим – "мопа" по поводу сопровождавшего наш приезд странного урагана.

Прорицатель вещал: местные божества и святые ламы настроены ко мне не враждебно, но, тем не менее, мне придется затратить много усилий, чтобы остаться в Стране Религии (перифраза, означающая Тибет).

Совпадение или ясновидение, но "мопа" был прав.

Наследный принц Сиккима, С.А.Сидкеонг Намгиал был настоящим ламой, настоятелем одного из монастырей секты "Кхагиуд Карма" и сверх всего "тюльку".* (* Лама высшего духовного сана; иностранцы называют их "живыми Буддами". – Прим. авт.)

Его почитали воплощением ламы, блаженной памяти собственного его дядюшки.

По обычаю, еще совсем ребенком он принял монашеский сан в монастыре, где был настоятелем со дня своего рождения и где провел свои юные годы.

Британские власти, отдав Сидкеонгу предпочтение перед его старшим братом, избрали его возможным преемником отца, махараджи. Английский резидент извлек его из монастыря и поручил попечению одного англизированного индуса. Краткое пребывание в Оксфордском университете и кругосветное путешествие в сопровождении джентльмена из дипломатической службы завершили его несколько пестрое образование. Сидкеонг в совершенстве знал английский и много хуже свой родной язык – тибетский. Он бегло говорил на хинди и немного по-китайски. Вилла принца, построенная по его приказу в садах отцовского дворца, походила на красивый загородный английский дом, примыкающий к тибетскому храму. Внутреннее убранство жилища соответствовало его внешнему виду: обстановка в английском стиле на первом этаже, тибетская молельня и приемная – на втором.