Избранный круг - Андрей Столяров

Кстати, несколько позже выяснилось, что машины у них все-таки есть. Причем, именно не "жигули", а как Лариса и думала, - "ауди", "пежо" и "ромеро". А у девушки с пружинистыми волосами - легкая "лама" выпуска всего лишь прошлого года. И такие же, как одежда, - неброские, элегантные, спокойных блеклых расцветок. Дешевые также только на взгляд профанистого обывателя, но для тех, кто имеет понятие, свидетельствующие и о цене, и о вкусе.

Правда, собственными машинами они почти не пользовались. Разве только, когда через пару недель съездили в Старый Сегеж. Собственно тогда Лариса и смогла лицезреть их средства передвижения. А так и "ромеро", и "ауди", и "пежо" дремали в чистеньких гаражах. Ну - Марьяна, как звали девушку, раз в неделю смотается по каким-то делам. Какие у неё дела? Туда и обратно. Объясняла, что лично она машину терпеть не может. Машина, как средство передвижения, слишком связывает человека. Дело не в техосмотрах, ремонте или необходимости её заправлять, дело в том, что об этих и многих других вещах следует помнить. Сознание таким образом порабощено. Машина - одно из дурацких излишеств нашей цивилизации, где уже не столько человек использует технику, чтобы облегчить себе жизнь, сколько техника - человека, диктуя ему цепь связанных между собою поступков. В итоге - жуткое сцепление обстоятельств, которые тебя перемалывают. А человек - это прежде всего свобода от обстоятельств: от необходимости самому добывать себе пищу, от необходимости самому строить дом и заботиться о его содержании, от необходимости самому шить одежду и передавать знания детям. Главное же - от необходимости все время об этом помнить. Возрастание личной свободы есть признак культуры. Я хочу быть свободной и потому отвергаю искусственные потребности...

- Честно говоря, пока наблюдается противоположное, - сказала тогда Лариса. - С утра до вечера крутишься в колесе, ни одной свободной минуты. Сумасшествие какое-то, некогда о себе подумать.

- А уж это, моя дорогая, кто что выбирает. Можно выбрать беличье колесо, и в этом тоже есть свои преимущества: жизнь заполнена, по крайней мере не надо ни о чем думать. А можно рискнуть и сделать шаг в сторону, выбрать свободу, и лично я выбираю именно свободу от обстоятельств.

Она, вероятно, была права. В слове "свобода" присутствовал странный будоражащий привкус. Голова у Ларисы кружилась, как от бокала вина, и плывущее сердце ныло, словно перед опрометчивым шагом. Что-то такое, наверное, чувствуют наркоманы при виде дозы. Сейчас отбудешь в другую страну, где нет ни печали, ни неприятностей, к ярким цветам, к загадочным одуряющим ароматам, к людям, что просто живут, а не крутятся в безнадежности. До чего, вероятно, здорово ни от кого не зависеть.

Но все это действительно было позже. А пока пощипывал нёбо вкусный клюквенный морс, скорострельными вспышками било солнце в мелькающих разрывах деревьев, электричка, как будто во сне, проваливалась в сияющее пространство.

Мужчину, у которого так кстати лопнул пакет с печеньем, звали Георг.

- Георгий? - Ларисе показалась сперва, что она ослышалась.

Нет, не ослышалась, именно Георг, не следует путать. Георгий - это славяно-греческое произношение, ближе к церковному. Мы же - люди северные, близкие к Скандинавии. Георг - так будет правильнее во всех смыслах.

- В каких?

- В смысле нашей твердости и непреклонности.

Ну что ж, Георг так Георг. У остальных, между прочим, имена были нисколько не лучше. Ну, Марьяна - это все-таки ещё что-то привычное. А вот подсохшего, будто ящерица, с выпученными глазами звали Земекис. Земекис? Есть, кажется, такой режиссер? Благодаря телевизору, Лариса немного разбиралась в современной кинопродукции.

Мужчина, похожий на ящерицу, не возражая, кивнул:

- Правильно, но к тому Земекису, я, конечно, отношения не имею. Что есть имя - условность для обозначения индивида. "Голый звук", если пользоваться некоторыми философскими определениями. Имя, к сожалению, уже давно оторвано от человека. Первосущность утрачена, смысловая его начинка больше не считывается. Вас, извините, как звать, Лариса? Лариса в переводе с греческого означает "чайка". Извините, вы эту "чайкость" как-то в себе ощущаете?

Он слегка устрашающе, но одновременно с иронией выкатил на неё глаза желтоватого цвета. Сузились тугие зрачки. Лариса оторопела. После этого третье имя уже не выглядело удивительным. Тем более, что и Мурзик, как звали парня в спортивном костюме, глядя на нее, так умильно и простодушно расплылся в улыбке, так склонил голову и потерся о плечо твердым ухом, что мгновенно стало понятно: иначе, как Мурзиком его называть нельзя. Плутовская кошачья физиономия с толстыми, короткими усиками над верхней губой. Женщины, вероятно, от этих хищных усиков без ума. В общем, Мурзик и Мурзик. Если его самого устраивает, ради бога!

Лариса находила это даже забавным. Она вместе с подрагивающей электричкой проваливалась в луговые просторы. Жаркие взмахи теней распластывались по окнам, заворачивался в вагоне сквозняк, грохот колес перемалывал муторность, накопленную в Петербурге. Разве в такое утро можно чувствовать себя несчастной? И почему она вдруг решила, что у Земекиса глаза, как у ящерицы? Вовсе не как у ящерицы; наоборот - человеческие, теплые, согревающие. И Марьяна, похожая на креолку, просто великолепна. И проникновенная вежливость, с которой к ней обращался Георг, заставляла вспомнить, что она - все-таки женщина. Тридцать четыре года, знаете ли, ещё не возраст. Смешно он рассказывает о поездке в Варшаву? Смешно! Вот и смейся, и нечего думать ни о каких неприятностях.

- Значит, проводили до поезда? - весело переспросила она.

- Проводили. И весь караул на прощание откозырял...

Ей уже давно не было так легко. Хотелось то ли петь, то ли танцевать прямо в вагоне. Мурзик достал бутерброды, и она с удовольствием уплела сразу две штуки. Земекис, подождав, чтоб доела, показал смешной фокус на пальцах: видите теннисный шарик, сжимаю кулак, оп! - ладонь пустая. Марьяна рассказала подходящий к ситуации анекдот. Ползут три пьяных мужика по железнодорожным путям. Первый: Что-то ступеньки здесь чересчур крутые. Второй: А перила, наоборот, слишком низкие. Третий: Ничего, ребята, вон уже лифт едет... - Лариса без стеснения хохотала во весь голос. Ей безразлично было, что на неё оборачиваются. Вдруг подтянулась к окну знакомая до испуга станция: иссохший карьер, две серых башенки на здании из песчаника. Неужели Березово? Куда провалились целые полчаса? Боже мой! Она, как подброшенная, вскочила, хватаясь за воздух. Что?.. В какую сторону ближе?.. Где вещи?.. Георг, оказывается, уже держал на весу её сумку.

- Ничего-ничего, успеете. Еще не остановились...