Ибишев - Таир Али

Первый духовный кризис Ибишева был вызван очевидным хрестоматийным противоречием между сознанием и верой. С одной стороны, следуя немецкой классической философии, он был вынужден признать, что доказательств существования отца в области разума нет и, судя по всему, быть не может, а с другой он интуитивно продолжал ощущать его незримое присутствие.

Кризис этот продолжался до того памятного майского утра, когда Алия — Валия, словно волшебные феи, принесли юному Ибишеву чудесные артефакты в обыкновенной картонной коробке — тот самый святой Грааль, в существование которого он уже давно перестал верить! И именно потому стоит запомнить его таким, каким он был в то утро — счастливым.

3.

Время настолько стерло всякие различия между ними, что они стали совершенно одинаковыми. Два бесплотных существа с девичьими лицами и всегда теплыми сухими ладошками. Алия — Валия, Валия — Алия, бесконечные отражения друг друга. Общее лицо, общий дом, общая судьба, общий Ибишев и даже, в каком–то смысле, общее короткое замужество. Они будут смотреться друг в друга как в зеркало всю жизнь. И каждая новая морщина на лице одной будет говорить другой о ее собственных морщинах. И когда наступит срок, сестры безошибочно угадают это, приглядевшись к своему живому отражению.

Алия — Валия были не просто однояйцовыми сестрами–двойняшками. Они были единым целым. И неоспоримым доказательством этого стал тот душный августовский вечер 1970 года, когда старшая из них — Алия, с лицом, горящим от страха и возбуждения, впервые вошла в брачную спальню.

Свадьбу сыграли дома в узком семейном кругу, в прямом и переносном смысле — он приходился дальним родственником невесте. Не то двоюродным, не то троюродным братом по материнской линии.

Отвернувшись к стене, она стягивает через голову кружевное белое платье. Это платье они шили вместе с сестрой в течение целого месяца. Белая хрустящая ткань, пропитанная запахом нафталина и цветочного одеколона, медленно сползает по худым плечам и в тусклом свете ночника капельки пота тускло блестят на смуглой коже. Платье с шелестом падает на пол и лежит вокруг ее ног, как морская пена. Она не поворачивается. Она прижимает горящую щеку к плечу. Она готова потерять сознание от стыда и страха. Прямо перед нею большой мотылек. В безумном вальсе он кружится вокруг желтого плафона ночника на тумбочке у кровати и пугающие тени, следуя неумолимому ритму его движений, плывут по голубым обоям.

Ибишев–старший сидит на кровати. Невысокий коренастый мужчина с залысинами на загорелом черепе. На нем черные брюки с роскошным клешем и кремовая тенниска, расстегнутая на широкой волосатой груди. Сквозь толщу времени лица его не видно. На лице лежит густая тень. Видна лишь массивная, гладко выбритая челюсть. Он достает из кармана брюк платок и вытирает пот со лба. На столе у двери стоит поднос со сладостями и фруктами. В середине подноса возвышается цельный кусок сахара, обвязанный красной лентой.

И когда он, наконец, позвал ее и прикоснулся к ней, она зажмурила глаза и не открывала их до тех пор, пока он, весь покрытый горячим потом, не откинулся на подушку и не заснул. И она лежит, уставившись в потолок невидящими глазами, и прислушивается к своему телу. И она точно знает: все, что происходит с ней, происходит и с ее сестрой, там, в их маленькой комнате за стеной…

И Валия действительно потеряла невинность в то же самое мгновение, когда это произошло с Алией. Просто так, лежа с закрытыми глазами в душной темноте. И это было в первый раз со дня их рождения, когда они спали в разных комнатах с сестрой.

И так продолжалось в течение всех восьми месяцев замужества Алии. Каждую ночь Валия переживала все то же самое, что и сестра. И они говорили об этом друг с другом. И они были уверены, что так и должно быть. И они боялись, что беременность старшей будет заметна и у младшей. Но этого, слава Аллаху, не случилось! И, несмотря на то, что у Валии тоже прекратились месячные и потемнели соски, и по утрам ее так же тошнило, как и Алию — живота у нее не появилось.

За месяц до рождения сына, которому в наследство, кроме не слишком благозвучной фамилии, Ибишев–старший оставил еще и свои бритвенные принадлежности, он уехал на заработки и больше никогда не вернулся.

С ним поехало еще несколько шабашников из Денизли. Но все они вернулись, самое позднее, через полгода. А он — нет. То ли отправился дальше, на запад, в бесконечных поисках утраченной Аркадии, то ли сгинул где–то в нефтяных болотах Биби — Эйбата, то ли просто не захотел вернуться. Последнее известие от Ибишева–старшего в самом конце осени 1971 года принес человек с сильно воспаленными глазами. Было поздно. Ветер швырял в окна мокрый песок и старые газеты. Алия — Валия не открыли ему и переговаривались с ним через дверную цепочку. Безобразно худой, длинный, с тяжелыми надбровными дугами в стиле Ломброзо он говорил, как–то странно прожевывая слова. Он сообщил, что супруг их находится в добром здравии и в скором времени намерен вернуться домой. Потом он ушел. И больше от отца Ибишева известий не поступало.

Потом умер отец. А следом за ним и мать. И Алия — Валия остались одни. Они покрыли себя траурными покрывалами, и траурные покрывала подходили им, и они больше никогда не снимали их. И они снова стали спать в одной комнате. И заботы о маленьком Ибишеве поглощали все их свободное время. И они не очень страдали от одиночества.

Они любили Ибишева, хотя и воспитывали его в неожиданной строгости. Любили по–своему, как–то по–детски, не как любят женщины. По–другому они не могли. Они слишком долго жили без мужчин, чтобы остаться женщинами.

4.

Он сложил все обратно в коробку точно в такой же последовательности, как и доставал. Аккуратно закрыл крышкой и спрятал в шкафчик письменного стола.

После завтрака Ибишев сидел на балконе и рассеянно следил за тем, как в теплом воздухе, пронизанным весенним солнцем, легко летит тополиный пух. Он падает на плоские крыши соседних домов, гирляндами свешивается с проводов и телевизионных антенн, лежит свалявшимися серыми кучками на асфальте. Ибишев с нетерпением ждет вечера и, как обычно бывает в таких случаях, время тянется для него бесконечно долго. Он слышит, как громыхают посудой Алия — Валия на просторной кухне, полной запахов жареного лука, ванили и свежей зелени. В столовой размеренно отбивают такт настенные часы. Ибишев еще раз тщательно ощупывает свой подбородок и щеки. Мягкие, хотя и довольно длинные волоски. Особенно на подбородке и над губой. Ибишев удовлетворен. Он кладет голову на разогретые солнцем перила и продолжает следить за летящим пухом. Легкий порыв ветра приносит томный запах цветущего винограда и травы. И время продолжает тянуться, как горячая резина, и золотистые стрелки невыносимо медленно ползут по циферблату старых часов.

Он задремал. И не было никаких вещих снов, и даже призрак отца не явился к нему в тот день…

А потом солнце стало медленно опускаться в неподвижное море и серые дома почти утонули в густых розовых сумерках. Ибишев сидит во главе стола и, изо всех сил стараясь не сутулиться, прижимается худыми лопатками к жесткой спинке стула. Под самым потолком горит люстра. Все пять рожков. Но напряжение слабое и поэтому свет лимонно–желтый. Он сильно искажает лица, придает им восковый оттенок, отчего они становятся похожими на маски. На Ибишеве новая белая рубашка с длинными рукавами и коричневые брюки с вытачками. Волосы его смочены водой и аккуратно зачесаны набок. Он сидит во главе стола и перед ним бокал с шампанским. Он чувствует себя мужчиной и оттого старается держаться как можно увереннее.

Гостей немного. Справа от Ибишева соседка по этажу с шеститилетней дочерью. Девочка все время молчит и внимательно рассматривает всех сидящих за столом сквозь очки на пол–лица с толстыми линзами, из–за которых ее многократно увеличенные глаза похожи на диковинных бабочек. Дальше жена заведующего продуктовым магазином и ее старший сын — студент первого курса педагогического института. Рядом с ними тетка Алии — Валии, ныне покойная, толстая женщина с красным лицом. Она шумно ест, наклонившись над столом.

Вначале были поданы салаты и закуски, в том числе и черная икра. Затем последовал черед курицы, натертой шафраном, красным перцем и сметаной. Гарниром ей послужил рис с чечевицей и картофель фри. Пили лимонад и по чуть–чуть шампанского. И когда наступило время десерта, Алия — Валия торжественно внесли роскошный пирог с консервированными абрикосами на круглом деревянном блюде. Как и полагается, Ибишев задул свечи и получил сердцевинку пирога…

Гости стали расходиться к одиннадцати вечера. Дольше всех задержалась тетка Алии — Валии. Она упорно продолжала есть, даже когда за столом уже никого из гостей не осталось. Она все ела и ела, и Ибишев с раздражением думал, что этому не будет конца. Ему было неудобно оставить ее одну, и он сидел рядом с ней и исподтишка следил за тем, как она методично прожевывает огромные куски пирога.