Электричество - Эрвин Штритматтер

Загадочная сила вливается в дом, но, пока нажатием на выключатель не впустишь ее в лампу, она никак не дает о себе знать. Что делает она, когда неподвижно таится в проводах? Хуторским ребятишкам охота потрогать ее. Вооружившись мокрой подпоркой для фасоли, они отправляются на гору к кладбищу. Шедлих-внук дотрагивается до провода.

— Ну как?

— Похоже на музыку.

Теперь очередь Адама-внука, но он ничего не слышит. Он туговат на ухо, ему надо бы дотронуться до обоих проводов сразу, подсказывают ему; он так и делает. Сыплются искры, зеленые, желтые, позже внук уверял, что были и красные. Подпорка летит в траву, а Адам-внук лежит рядом с обожженными ладонями. Ребята убегают; старик спешит на место происшествия, и на одолженной у Пфуля лошади мальчишку, потерявшего от страха дар речи, увозят в районную больницу.

Когда человеческие изобретения из-за неправильного с ними обхождения обращаются против человека, он предает их проклятию. Первый человек, Уран, проклял плененный им огонь, когда обжег на нем руки. Старый Адам не проклинает; он вспоминает свое детство.

Стояла осень, было уже холодно, они пасли коров деревенских богачей, развели костерок и грелись. Мальчишки соревновались, кто из них дольше выдержит над огнем. Он был самым маленьким, хотел показать себя и торчал над огнем, пока не затлели штаны. Он помчался сломя голову, и от ветра штаны занялись по-настоящему. Потом он лежал в траве, а остальные тушили пламя, посыпая ему задницу землею с кротиных куч. Остались ожоги, хотя их и не видно под штанами.

Но и когда внук выздоровел, дед все равно не смог добиться от него, что же за штука такая — электричество.

По весне он помогает Грете Блюме пилить на зиму дрова, а в эту пору и во вдовьих глазах отражаются цветущие черешни. Грете Блюме, повязавши фартук в огненно-красную клетку, ведет разговор о мужчинах из соседних деревень, которые хотя и в летах, но вот нашли же в себе силы и женились снова. Она не просто вдова, она еще и бригадир женской бригады и даже активистка — и к этим новым словам привык старый Адам, — но поддаваться весенним соблазнам ему не с руки. Помочь он поможет, но ничего сверх того его дочь не потерпит. Она человек морали и следит за тем, чтобы он хранил верность ее матери, а кроме того, если у отца что-нибудь переменится, кто станет вести домашнее хозяйство?

Однажды вечером внук заявил: «Грете Блюме варит картошку на электричестве». Для старого Адама это все равно, что для космонавта какая-нибудь новость о Луне.

Грете Блюме демонстрирует ему свою электроплитку: раскаленные проволочки, тоненькие, как перышки в пуховике. Он видит, как колесико счетчика крутится так стремительно, будто загорелось четыре или даже еще больше ламп. — «Ну и влетит тебе все это в копеечку», — говорит он.

Грете Блюме дуется: в этом не было бы необходимости, если бы в доме было кому растопить печь, пока она не вернулась с работы. Но исследователь занял электрическим током. Значит, если его пропустить через спиральные проволочки, он превращается в жар бел пламени и даже способен заменить в доме мужчину. Пройдет время, и эта мысль уже не будет казаться ему столь забавной.

Вместе с электричеством на хутор пришли и другие чудеса: последние известия, радиопостановки, лекции и прогнозы погоды. Их вылавливали из воздуха при помощи специального аппарата и растянутой проволоки. В каждом доме свой аппарат — слушай, сколько хочешь.

До самой войны только у одного человека на хуторе был радиоприемник. Электричество для него он привозил из велосипедной мастерской, что в соседней деревне, в четырехугольной стеклянной банке из-под консервов.

Адольф Шедлих становился на свободном месте перед большим дровяным сараем и, сложив ладони рупором, кричал: «Приглашаются все! Речь фюрера!»

В один прекрасный день, закусывая в лесу, они поссорились. «Это только стаду нужен вожак, а у людей есть здравый смысл, и они могут договориться, куда идти», — сказал старый Адам.

Это были неподобающие речи для бригадира лесорубов, и на эту должность назначили Адольфа Шедлиха. А потом как раз стряслось то самое несчастье в лесу, и Шедлих уверял, что это провидение покарало старого Адама.

Шедлих ушел добровольцем на фронт, и, когда в свой первый отпуск он расхаживал по хутору, на рукаве его землисто-серого мундира одиноко красовался серебряный шеврон. — «Забыли уж, как и честь отдавать?» — орал он на колченогого Адама.

Шедлих отправился с визитом к главному лесничему, и легавая укусила его за ляжку. Рана была болезненная, но Шедлих повел себя героем и только махнул рукой. Собака начальника есть собака начальника.

Фронт был тогда еще далеко, и Шедлиху пришлось ехать долго. Бешенство растекалось у него по жилам и выплеснулось наружу, когда на одной из станций под ноги ему упал мешок с почтой. В ярости он вцепился в мешок зубами, был задержан и в соответствующем фронтовом заведении укусил полковника и еще одного начальника. Это был конец! В черном деревянном мундире, лишь кое-как пригнанном к его фигуре, он вернулся на хутор и был похоронен на обсаженном елями кладбище. Это случилось в те времена, когда электрический ток на хутор еще возили в стеклянных банках.

Старый Адам слушает научные передачи и каждый раз бывает разочарован, потому что никак не может узнать, что же такое электрический ток. Он переключается на газету, раздел «Наука и техника». Дочь начинает беспокоиться: уж не ищет ли отец брачных объявлений? Он с досадой отбрасывает газету, ворча на редакторов, которые неизвестное предполагают известным и объясняют известное.

Когда какая-либо сила еще только-только входит в жизнь, она некоторое время проявляет себя лишь от случая к случаю. Это скучные места в наших рассказах. Пропустим их и перенесемся сразу во времена больших перемен.

Старый Адам сидит на кладбище на одном из могильных холмиков, на душе у него муторно. Опять дыры в кладбищенской ограде. Как это, должно быть, ужасно — лежать под землей и беспомощно наблюдать, как на тебя преспокойно гадят какие-то там гуси! Размахивая лопатой, он прогоняет гусей, он готов передушить их. Гуси выстраиваются за оградой, заглядывают на кладбище, ждут, пока он снова усядется.

Он сидел на могиле Адольфа Шедлиха. Холодок пробегает у него по спине, но он берет себя в руки.

Он садится на могилу жены. Шумят голубые ели. Это ветерок ранней осени; его и не услышать, пока он не налетит на какое-либо препятствие. Точь-в-точь как электрический ток. Он до сих пор не знает, что такое этот ток, но, на что он способен, старый Адам испытал на собственном опыте…

Прикатили пятеро новых электриков, велосипеды у них с моторчиками: и на коне не угнаться. В остальном все было, как в прошлый раз: на каждом столбе еще по два изолятора, еще по два провода протянулось к домам. «Наконец-то настоящий ток!» — сказал зять и купил мотор для колодезного насоса. Подпол в доме заполнился начинкою из железных труб. Водонапорный бак, водосток, краны; первая вода, полившаяся из крана на кухне, стала для старого Адама поводом лишний раз подивиться человеческому хитроумию.

Но большая беда подкрадывается незаметно; знал бы, где упасть, соломки бы подстелил.

Ведра отправились на чердак вслед за керосиновыми лампами. Там, в темноте, их отполированным мозолями деревянным ручкам снились ладони старого Адама. Может, и так, кто знает?

Сосед Пфуль, единоличник, купил мотор для своей молотилки, и с той поры старика перестали звать, чтобы он присматривал за ходящими по кругу лошадьми, хотя после молотьбы ему все же разрешали покрутить зерноочистительную машину. Потом организовали кооператив; Пфулева молотилка и крутильщик на зерноочистке стали никому не нужны. Для мотора от молотилки нашли применение, для старого Адама — нет. Мотор присоединили к циркулярной пиле, и с помощью этой электропилы можно было за несколько часов напилить дров на зиму для всего хутора. С тех пор он уже не хаживал по весне к Грете Блюме.

Но оставались еще огород с садом, свиньи и пернатая живность. Началась молчаливая борьба с лишним временем.

Внук уехал в город учиться на электромонтера. «Ну теперь-то ты можешь сказать мне, что такое электричество?» — спрашивал старый Адам. Сказать этого внук не мог.

Еще одно чудо света в доме — аппарат величиною с клетку, в каких перевозят кур, одна сторона стеклянная. С помощью электричества на стеклянной стенке возникали движущиеся и говорящие картинки со всех концов света. «Наш дед еще попробует настоящей жизни!» — говорили молодые.

Придя с работы, они кое-как умывались, проглатывали ужин и стеной садились перед волшебным ящиком. Ему приходилось довольствоваться тем, что он мог углядеть из-за их спин: скачущие монголы, толстый берлинец без чувства юмора, корчащий из себя комика, битва за урожай, наводнение, экскаватор высотой с церковь, которым управляет один-единственный человек, футбол в высшей лиге, сталевары, которым вручали награды в Государственном совете, скачки — у каждого в этой стране было свое место и своя доставляющая удовлетворение работа, только у него, старого Адама, не было ничего.