Журнал «Вокруг Света» №04 за 1981 год - Вокруг Света

Да, Сергей Павлович был мечтателем. Но не праздным, и не только мечтателем. Вот судите сами. Несколько строчек из его письма Якову Исидоровичу Перельману в апреле 1935 года. 1935-го! «...что, собственно, можно сказать рядовому инженеру о своей личной работе... Я лично работаю главным образом над полетом человека, о чем 2 марта с. г. делал доклад на первой Всесоюзной конференции по применению ракетных аппаратов для исследования стратосферы... Будет и то время, когда первый земной корабль впервые покинет Землю. Пусть мы не доживем до этого, пусть нам суждено копошиться глубоко внизу — все равно, только на этой почве будут возможны успехи».

Сергей Павлович, не сворачивая ни на шаг в сторону, шел к этой дерзкой цели всей своей жизни. Прежде всего его настойчивостью и упорством космический корабль для полета человека был создан в 1961 году. Именно в 1961-м, а не позже, хотя было немало сторонников отложить это событие на более отдаленные времена.

Он не побоялся взять на себя перед партией, перед правительством, перед советским народом ответственность за создание корабля и полет человека в нем. И оправдал доверие, оказанное ему. Он смог.

Но человек, которому предстоит взлететь в это неизведанное космическое пространство, кто он? Кто из людей сможет? Человек в первых полетах в космос окажется в одиночестве. Значит, он должен быть универсалом — и летчиком, и штурманом, и связистом, и инженером. Кто ко всему этому лучше подготовлен? Двух мнений быть не могло — летчик современной истребительной авиации. Он летает в стратосфере на одноместном скоростном самолете, а потому в авиационном смысле «и швец, и жнец, и на дуде игрец». Это слова Сергея Павловича.

Летчик современной истребительной авиации. Но кто из тысяч? ...Вот он, мальчишка в коротких штанишках, что есть духу мчится к речке... Вот он среди школьных товарищей, веселый паренек со светлой вихрастой головой. Индустриальный техникум... Выпуск... Юноша на крыле самолета. Он хочет стать летчиком, этот упрямый парень, комсомолец... «Прошу партийную организацию принять меня в члены КПСС... Хочу быть членом КПСС, активно участвовать в жизни страны и укреплении Вооруженных Сил СССР». Один из миллионов.

Да, двадцать лет назад Юрий Гагарин был одним из миллионов. И не героем, нет, рядовым летчиком современной истребительной авиации. Таким вот в группе своих товарищей и пришел он в тот памятный день в наш цех. Сергей Павлович тогда подробно рассказал им об устройстве космического корабля. Затем, как бы предупреждая многочисленные и обязательные в таких случаях вопросы, предложил.

— А сейчас, я думаю, никто не откажется из вас посидеть в корабле. Давайте отойдем на минутку. Товарищи поставят в корабль кресло. Это ваше рабочее место в полете. Учтите!

Через десять минут кресло было на месте. Первым поднялся старший лейтенант Гагарин. Сняв ботинки, в носках, ловко подтянувшись за кромку люка, опустился в кресло Молча. Сосредоточенно. Думал ли он в тот день, что ему придется вот почти так же, только уже в скафандре и снимая не обувь, а чехлы со специальных космических ботинок, садиться в легендарный «Восток»?

«Восток»… Более всего корабль помнится отработками, испытаниями, проверками и опять испытаниями. Еще и еще. Десятки раз. Нельзя перенести испытания в первый полет, в космос. Обнаружив какую-либо неполадку при выводе на орбиту, не посадишь на космодром только что взлетевшую ракету — это не самолет. Не развернешься, не скользнешь «на крыло»! Первые космические корабли создавались не для испытаний и доводки на орбите, а только для гарантированного, успешного полета человека. Космическая техника должна была принять в «свои руки» человека, а не человек технику.

«Восток». А сколько было споров сколько вариантов проекта, сколько рухнувших идей!

Борис Викторович Раушенбах, один из ближайших помощников Сергея Павловича в те годы, в своих воспоминаниях писал:

«В нашем деле часто бывает так: ставится задача, казалось бы, самая немыслимая. И начинается массовая генерация идей думающих, как мы говорим, инженеров. Первая их реакция обычно такова: «Чушь, ерунда, сделать невозможно». Через день кто-то говорит: «Почему же, сделать можно, только все равно ничего не получится». Следующий этап: имеется двадцать предложений, причем самых диких, основанных на невероятных предположениях. Например: «Вот я слышал, будто в одном институте в Ленинграде есть один человек, который эту вещь видел или что-то про нее читал...» Начинаются споры, взаимные упреки, часто авторы сами хохочут вместе с оппонентами над собственными рухнувшими идеями. В конце концов остаются два варианта конструкции. Их долго и упорно разрабатывают, рассчитывают, вычерчивают. Потом остается один. А потом выясняется, что и это не тот вариант, который нужен. И все начинается сначала, пока не получится оптимальное решение, отвечающее задаче.

Эти творческие поиски лишь начало работы. А дальше неизбежный процесс доводки отдельных элементов конструкции, разработка документации — то, что называется черновой работой. В ряде случаев она заставляет пересмотреть и первоначальные идеи. Тогда разработчики злятся и проклинают тот день и час, когда они связались с космосом. Но не верьте им. Они любят свое дело так, что их до ночи не прогонишь со своего рабочего места…»

Да, то было время проектирования. Потом чертежи, потом металл. И вот наконец в цехе, огромном, светлом, на подставке цвета слоновой кости «Восток» во всем его величии... И опять испытания, испытания, испытания. День и ночь, ночь и день. И лишь когда все отлажено, проверено и перепроверено столько раз, сколько предусматривали разработанные и мучительно согласованные документы (ибо ничего не было бесспорного, все создавалось впервые), только тогда «Восток» покинул цех завода.

Аэродром, большущий новый Ан, часа четыре полета — и космодром. В монтажно-испытательном корпусе, очень похожем на наш цех главной сборки, опять «повторение пройденного» Снова проверки и испытания. Автономные — это когда каждая система, каждый прибор проверяется отдельно, потом комплексные.

Испытатели-комплексники, как дирижеры оркестра, глядя в партитуру — альбомы специальных инструкций, то жестом, то по телефону дают указания тем или иным «службам» вступить в общий строй ансамбля

— Включить систему ориентации! — Команда ведущего испытания. Взвывает и тут же переходит на монотонный высокий звук преобразователь электрического тока. Вспыхивают и гаснут транспаранты на пультах. Команда, и в помещение врывается новый звук: резкий, свистящий, короткими всплесками — пст-пст-пст. Это заработала пневмосистема ориентации — маленькие газовые сопла. На них укреплены легкие шелковые красные ленточки. В момент срабатывания сопла ленточка вздрагивает и на мгновение вытягивается в струнку, трепещет, словно живая, в струе тугого воздуха и тут же сникает. Идут комплексные испытания.

За несколько дней до старта Сергей Павлович решил предоставить космонавтам возможность еще раз «обжить» кабину корабля. На легком, установленном в зале лифте, одетые уже не так, как тогда на заводе, а в настоящие летные скафандры, к люку «Востока» поднялись Гагарин и за ним Титов. Поочередно поработав в кабине, они высказали нам несколько пожеланий: что и как лучше разместить из того оборудования, которое космонавт возьмет с собой.

Внимательно понаблюдав за тем, как они подходили к кораблю, садились в кабину, я понял, что скафандр все-таки здорово стесняет движения, мешает порой ногу закинуть через борт люка, руку повернуть. Мелькнула, помню, мысль: надо все это самому проверить на себе. Тогда поймешь, как лучше помочь при посадке в корабль. Для этого нужно было лишь одно: надеть скафандр и поработать в нем. Как только этот план созрел, за бока был взят ведущий конструктор смежной фирмы — хозяин этих самых скафандров. Я поймал его где-то неподалеку от зала.

— Федя, Федор Анатольевич! Знаешь, о чем я очень хотел попросить? — взмолился я, налегая на слово «очень».— Мне бы надеть скафандр и хоть на минутку себя представить...

— Космонавтом, что ли? Ну нет, брат, не верю. Говори, чего задумал.

Пришлось открыться. Договорились мы довольно скоро. Правда, как на грех, Федор Анатольевич не привез с собой скафандров на большой рост, но не это, в конце концов, было главным. Запершись в маленькой комнатке в глубине коридора (подальше от случайных глаз), Федор Анатольевич с двумя помощниками облачили меня в космические доспехи и «по технологии» заставили провести все положенные в этом случае проверки систем самого скафандра. В ответ на мои умоляющие призывы сократить объем мучений, они лишь ухмылялись: назвался груздем — полезай в кузов! Меня заставили и поприседать, и походить, и загерметизироваться, надев перчатки и опустив «забрало» шлема. Потом подхватили под руки и под ноги, водрузили в запасное кресло и подключили к магистрали высокого давления. Скафандр раздулся, уши заложило. Минут через десять «работы» я был мокрый как мышь и с большим удовольствием ощутил холодок свежего воздуха, как только меня извлекли из космических доспехов... Понял я эти самые «некоторые» трудности.