Дорога домой - Виктор Гутеев

Речь защитника поколебала уверенность Алексея в предрешенности процесса. Сопоставив аргументы защиты и обвинения, он решил, что у него всё же есть шансы.

— Суд удаляется для принятия решения.

Когда судья скрылась за отскочившей в сторону стенной панелью, Алексей повернулся к защитнику.

— Ты, оказывается, и говорить умеешь.

— Петь и плясать тоже, — не поворачиваясь ответил тот.

— Ну спой.

— Лет через двести, — пообещал защитник, — когда освободишься.

В зал вернулась судья, и Алексей обратился в слух. Собственные прегрешения прослушал вскользь, а вот слова приговора впитал словно губка.

— В связи с отсутствием доказательств сговора исключить из обвинения пункт о сотрудничестве с вахнами. В связи с отсутствием доказательств сговора исключить из обвинения пункт о сознательном сотрудничестве со спровоцировавшей конфликт неизвестной силой. В связи с доказанным фактом несогласованного сотрудничества с неизвестной силой, а также с отсутствием прецедентов и как следствие отсутствие законов, регулирующих подобную деятельность, суд постановил: приговорить майора Вольнова Алексея к заключению под стражу до окончания конфликта либо до решения вышестоящих инстанций. Награды, воинское звание, должность сохранить за заключённым до решения вышестоящих инстанций.

Двое мужчин, сидящих в соседнем с залом судебных заседаний кабинете и внимательно следивших за тем, что происходит за стеной, выслушав вердикт судьи, многозначительно посмотрели друг на друга.

— Браво, Дэйсон. Как вы и предрекали, судья и без нашего вмешательства вынесла нужный приговор.

Сидящий в кресле адмирал Арон Двински слегка склонил голову, тем самым дав понять главе контрразведки, что расхождение мнений по методам ведения этого дела остались позади.

— Вы оказались правы, — продолжил адмирал, — и смогли настоять на своей правоте. Мне же только и остаётся, что признать ошибочность собственных суждений. — Иссечённое морщинами, худощавое лицо адмирала приобрело немного скорбное выражение. — Старею, — произнёс он уставшим голосом, — пора на отдых.

— Никогда не поверю, что вы сможете отдыхать не покончив с делами.

— Кто знает, Дэйсон, кто знает.

— А по поводу решения суда, — не придав значения словам адмирала, пустился Дэйсон в объяснения, — тут я схитрил. Перед тем нашим спором я поднапряг своих умников, и они дали мне выкладки законов. Другого решения судья принять просто не могла, то, что мы услышали, было единственным возможным вариантом.

— Я тоже за то, чтоб о нашем участии в этом деле знало как можно меньше народа.

— Вы хотели поговорить с защитником Вольнова, — напомнил Дэйсон, — он ждёт.

— Из твоих?

— Оперативник. — Лицо Дэйсона на миг напряглось, однако полностью скрыть чуть тронувшую губы горделивую улыбку он не успел. — Молодой, но зубастый.

— Да, — задумчиво протянул адмирал, — придёшь однажды на работу, а на месте твоём вот такой зубастик сидит, сидит и неплохо смотрится.

— Ох, скорей бы уж, — поддержал Дэйсон. — Не поверите, доработался до того, что транквилизаторы уже не помогают. Порой думаю, голова взорвётся. С какой радостью свалил бы я всё это на свежую умную голову, а сам бы туда, где больше действий, меньше дум, и жизнью бы наслаждался.

— Помечтали и хватит, — с оттенком грусти выдохнул адмирал, — давай своего опера.

Войдя в кабинет и наткнувшись на взгляд адмирала, темноволосый оперативник мгновенно подобрался и выпалил на одном дыхании.

— Младший оперативный сотрудник, сержант Рапат Наров.

— Сколько лет тебе, младший сотрудник?

— Двадцать один, господин адмирал.

— Как считаешь, Рапат, справился ты с заданием или нет?

— Считаю, справился, господин адмирал, — не моргнув глазом отчитал оперативник.

— Правильно считаешь, — кивнул адмирал, — видел я беседу тихую твою и подзащитного. О чём говорили?

— Подзащитный просил меня спеть, пришлось отказать.

— Спеть просил, — усмехнулся адмирал, — узнаю.

— Господин адмирал, — продолжая стоять навытяжку, обратился сержант. — Разрешите обратиться к господину Дэйсону?

— Для начала давно пора принять вольно, — сказал адмирал. — Мы конечно заскорузлые вояки, но человеческим языком, по крайней мере в тихой домашней обстановке, — обвёл адмирал кабинет взглядом, — пользоваться ещё не разучились. Так что поменьше, сержант, восхищения во взгляде, и тон сбавь немного. На начальство своё не смотри, это я тебе разрешаю.

— Мне, господин адмирал, по-домашнему тоже больше нравится.

От служаки не осталось и следа.

— Что ты хотел, сержант? — задал Дэйсон вопрос подчинённому.

— Хотел спросить у вас разрешения обратиться к адмиралу.

— Валяй, — позволил адмирал.

— Хотел узнать ваше мнение, господин адмирал, почему этот неизвестный кто-то выбрал именно Вольнова. Всё необъяснимое происходит либо с ним лично, либо от него поблизости. Я не знаю, почему при изучении мыслезаписей Вольнова сразу не обратили внимания на высказывания грузинского снайпера. Ведь если отталкиваться от них, то выходит, что Вольнова оберегали ещё до подхода к планете нашего поисковика. Его нам навязали ещё оттуда, и при этом он сам не понимает, кто, а главное, чего от него хочет. Как вы думаете, почему этот кто-то выбрал именно его? Почему не кого-то из наших систем, а именно человека из варварского, неразвитого мира, о котором мы до появления Вольнова даже не догадывались?

— Хороший вопрос, — задумчиво проговорил адмирал, — только ответа у меня нет. А если бы был, то всё, что сегодня происходило в зале заседаний, было бы просто не нужно.

Эфир взвыл. Дрейфующие над планетой линкоры, рыскающие на низких орбитах эсминцы, патрульные звенья истребителей, катера и челноки спешили доложить, что внизу происходит что-то неладное.

Командующий группой флотов, блокирующих один из индустриальных миров вахнов, так же как и большинство подчинённых, прилип к обзорному экрану в рубке флагманского линкора.

Цех, именно под таким именем в сводках проходила эта планета, названная за сотни беспрестанно работающих на ней судостроительных верфей, медленно пропадала из вида.

Окружившее планету защитное поле медленно теряло прозрачность. Защитная оболочка участками по несколько тысяч километров становилась матовой, постепенно скрывая от десятков тысяч электронных глаз поверхность планеты. В течение получаса из видимости пропали вода и суша, горы и жилые башни, верфи и целые поля выстроенной в ровные ряды готовой продукции. Вместо красавицы планеты аппаратура республиканских флотов продолжила фиксировать лишь поглощающий любые излучения огромный матовый шар.

Пожертвовав зондом, убедившись, что функции барьера остались без изменений, командующий связался с адмиралом.

Звуковой сигнал, предшествующий открытию двери в камеру, прозвучал печальной трелью.

— Достали, — выругался Алексей.

Руководствуясь правилами изолятора, поднялся с узкой выдвижной койки и прикоснулся лбом к противоположной двери стене. Щелчок магнитного замка и шелест отскочившей в сторону двери в стерильной тишине изолятора казались событием. В камеру вошли. Подождав несколько секунд и не дождавшись команды надзирателя, Алексей плюнул на инструкции и повернулся.

Заглянув в глаза застывшему на пороге Алексу, сразу понял, какие именно произошедшие с ним перемены ускользнули в зале суда. Таких видел, таких звал «человек войны».

Позже, когда начал интересоваться, узнал, что происходит это от собственных мыслей. Чем дольше человек думает об одном и том же, тем быстрее в голове идёт построение нейронных цепей, которые, укрепляясь, превращают объект постоянных дум в смысл существования. Также узнал, что происходит это далеко не со всеми. Алекс попал в число тех редких людей, кого война полностью перековала и сделала верным своим пособником. Каста воинов, в которую помимо воли попадали совершенно разные как по возрасту, так и по социуму люди. В число их входили как фанаты военного дела, так и те, из кого кровопролитие выбило большинство от человека, дав взамен взгляды и рефлексы, необходимые для нынешней обстановки. В лихие годины таких ценят и отмечают, но нет людей, которым было бы сложнее сосуществовать с обычной мирной жизнью.

Об этом знал не понаслышке. Подобное состояние когда-то было частью собственной жизни. Алексей помнил, как погружался в исключающую всё постороннее боевую рутину. Узко ограниченная поставленными задачами жизнь без сострадания, чувств, эмоций начинала нравиться, но на глаза попалась книга.

Подобранная в разгромленном чеченском селении, с оторванным переплётом и жжёнными по углам страницами, книга эта за несколько вечеров смогла вытянуть Алексея из трясины равнодушия в тяжёлую, но всё-таки человеческую реальность.