Как горестна тщеславия цена - Герберт Бейтс

– Ну, ну. Боже, какие у тебя грязные руки. Смотри умойся как следует перед обедом. От тебя несет этим дохлым крабом. Хайди! Проследите, чтоб он умылся.

Через каких-нибудь десять секунд все было по-прежнему. Он с изумлением и отчасти с неловкостью увидел, как ее лицо преобразилось, словно скинуло маску напряженности. Она опять посасывала персик – так, будто ничего и не произошло; ее разноцветные глаза искрились отраженным светом моря.

– С этими девицами не знаешь чего и ждать, – проговорила она, впрочем спокойно и без злобы. – Я вот иногда думаю: а чем она занимается в свой выходной? Знаете, даже страшно становится. На вид-то рыба рыбой, из породы хладнокровных, да кто ж ее на самом деле разберет. Что вы о ней скажете – как мужчина?

Он засмеялся.

– Мужчина? В восемнадцать-то лет? Да, пожалуй, мужчина.

– Восемнадцать? Боже милостивый, на вид вам не меньше двадцати трех. – Она одарила его откровенно льстивым взглядом неподвижных и проницательных глаз. – Так что вы о ней скажете? Или вы не из тех, кто полагается на первое впечатление?

– Да, сразу как-то трудно. Вначале она мне показалась ужасно высокомерной, а потом… не знаю…

– А я вот человек импульсивный. Сразу же решаю, кто чего стоит. И что интересно, почти никогда не ошибаюсь. Вот взять вас, например.

– Меня? Как это?

Она уже покончила с персиком и теперь так же тщательно и изящно чистила длинную золотисто-зеленую грушу. Прежде чем ответить, она срезала длинную грушевую стружку и медленно отпила молока.

– Если я не права, так и скажите. Великодушный, способный тонко чувствовать и переживать, абсолютно никому не желает зла… быть может, чуточку импульсивен, как я. Во всяком случае, хочет нравиться. И что совсем уж редкость в наше время – хорошо воспитан.

– Ну, к такому можно только стремиться.

– Не скромничайте. – Она опять улыбнулась ему, да так тепло и сосредоточенно, что он весь напрягся, будто от внезапной судороги. – Вы такой и есть.

Не зная, что сказать, он начал свой третий бутерброд и отхлебнул пива.

– Вы, наверное, только что окончили школу? Или нет еще?

– Последнее полугодие.

– И дальше чем займетесь?

– Фотографией. Надеюсь.

Она сказала, что это очень интересно, и, разрезав грушу пополам, выгребла сердцевину. При этом половинки заполнились соком, и, отправляя грушу в рот, она, как и прежде, сладострастно слизнула сок, потекший по подбородку.

– Я сегодня не захватил фотоаппарат. До этого каждый день таскал. Вот глупость! Мне бы очень хотелось вас сфотографировать.

– Правда? Это приятно.

– Вы не против? Я тогда сбегаю, как пообедаем. Я могу нащелкать штук тридцать. Вы выберете, что вам понравится, и я увеличу.

– Вот видите, я не ошиблась. Вы в самом деле великодушный.

Через полчаса он поднялся и сказал, что пойдет в гостиницу за аппаратом. Он уже сделал первый шаг, когда она проговорила:

– Я буду вон у тех сосен. Солнца на сегодня достаточно. Ищите меня в тени.

Когда он вернулся, дело шло уже к половине третьего. На песке тут и там вырастали разноцветные зонтики, пляж заполнялся людьми.

Едва приблизившись к кромке песка, он услышал пронзительный голосок: «Ну, я пошел играть с крабом» – и, повернувшись, увидел в нескольких шагах от себя молодую немку и детей. Мальчишка тут же защебетал: «Смотри, Хайди, этот дядя разговаривал с мамой». Фрэнклин остановился, подождал немного и сказал: «Привет». Немка в ответ улыбнулась, впрочем довольно натянуто, и не произнесла ни слова.

Вдруг он подумал: тут не высокомерие, а элементарная застенчивость. И едва он это понял, как сам засмущался, и, чтобы сбросить внезапную скованность, обратился к мальчишке:

– Ты умыться не забыл?

– Не забыл, – ответила девушка. – Я ему напомнила.

– Вот и отлично. Значит, его можно сфотографировать.

Он улыбнулся немке, и она тут же уронила свой журнал. Фрэнклин мгновенно поднял его, смахнул с него песок и сказал:

– Может быть, и вас можно снять?

– Конечно можно. Вы увлекаетесь фотографией?

– Угу. Даже очень. Надеюсь стать фотографом. Профессиональным.

В гостинице он надел белую спортивную куртку. Теперь он достал из кармана куртки экспонометр, и мальчишка немедленно пожелал знать, что это за штука. Фрэнклин с улыбкой ответил, что это прибор, с помощью которого определяют, честно ли дети отвечают на вопросы взрослых. Мальчик не оценил юмора, зато немка прыснула, да так естественно – широко раскрыв рот и запрокинув голову, – что все в ней как-то удивительно потеплело и преобразилось. Это было так неожиданно, что он тоже захохотал и – в порыве вдохновения – щелкнул фотоаппаратом.

– Выйдет отличный снимок.

– Я буду страшна как смертный грех.

– Это бы вам при всем желании не удалось.

Ее лицо разом опять застыло, в глазах проступила прежняя осторожность. Снова почувствовав неловкость, он начал было говорить, что хорошо бы снять их всех троих, но тут с удивлением сообразил, что рядом только мальчик, а девочки нигде не видно.

– Куда она исчезла? Я даже не заметил…

– Я за ней слежу. Она вон там, у моря. У нее такой характер – как это у вас, англичан, называется – своевольный. Пойду догоню ее – а то мне несдобровать.

– Можно я вас еще щелкну?

– Нет-нет, я пойду. Мы ведь еще увидимся?

– Конечно… я надеюсь.

И вот уже она и мальчик бегут по песку. Он проводил их взглядом; солнечные блики на морской глади резанули глаза. Он достал из кармана темные очки, надел их и, повернувшись, медленно пошел прочь от моря – к соснам.

Миссис Пелгрейв, как и обещала, лежала под соснами: она вытянулась на спине, ее красивые длинные ноги в тени почему-то казались еще более золотистыми, чем на солнце.

– А, это вы. Я вас сразу и не узнала – вы такой элегантный в этой куртке и темных очках. Как же долго вы ходили!

Он снял очки и присел рядом с нею на усыпанный сосновыми иглами песок.

– Я встретил детей и эту вашу немку. Вот и задержался.

– Ах вот оно что!

– Я сфотографировал Хайди. Должен выйти отличный снимок.

– Что вы говорите.

Воздух, напоенный хвойным ароматом, был удушливо тяжел. Он стал снимать куртку. Она молча смотрела на него, потом сказала:

– Будьте ангелом, дайте мне вашу куртку подложить под голову. Вы не против? Тут песок не такой мягкий.

– Ну конечно, конечно…

Он стал поспешно сворачивать куртку.

– Можете сами под меня подсунуть? Я что-то ужасно разленилась – должно быть, из-за жары.

Он стал перед ней на колени, и она, как бы превозмогая дремоту, чуть-чуть приподняла голову. Он запустил руку в густую массу рыжих волос, поднял ее голову повыше и подложил сложенную куртку.

– Ох, как хорошо. Спасибо.

Она сонно потянулась, на мгновение закрыла глаза, потом снова открыла и с пьянящей полуулыбкой поглядела на него.

– В этой куртке вы чем занимаетесь? Теннисом?

– Греблей.

– У гребцов, говорят, железные мускулы.

Она внезапно сжала ему руку пониже локтя, и он сказал:

– Осторожно. У меня тут год назад был перелом.

У нее на губах опять заиграла улыбка – нечто среднее между ленивым поддразниванием и язвительной усмешкой.

– Это как же у вас получилось? Оборонялись от какой-нибудь ужасной амазонки?

– Да нет, все гораздо проще. Катался на коньках.

Она быстрым движением погладила его по руке.

– Расскажите мне про греблю.

– Я плаваю на восьмерке. Вернее, плавал. После перелома пришлось бросить.

– Наверное, у вас масса кубков?

– Да, есть кое-что. Как-то заняли третье место на Большой школьной регате. И еще один раз на Серпантине в Гайд-парке чуть-чуть не выиграли, оторвались на три корпуса, и тут зацепили краба.

– Краба? Это вроде того, что сегодня откопало мое чадо?

– Да нет, так просто говорят. Это когда весло застревает в воде – ни туда, ни сюда. Тут сделать ничего невозможно. Лодка останавливается.

– Но это, конечно, случилось не с вами?

– Со мной. Такое с любым может случиться. Чувствуешь себя при этом полным кретином.

Внезапно разговор окончился: сигналом послужила ее очередная улыбка, неторопливая и вопрошающая.

И так же внезапно все его тело напряглось как натянутая струна. Он глубоко потянул в себя сосновый воздух, который теперь показался еще жарче и тяжелее. Ее рыжие волосы, казалось, тлеют, как горячие угли, на белом песке: он смотрел на них, будто одурманенный, не в силах оторваться, и тут она самым обычным и естественным тоном предложила ему прилечь рядом. Тут, знаете, очень, очень удобно.

И вот уже он лежит с нею рядом и глядит ей прямо в лицо. Она почти беззвучно засмеялась и медленно провела ладонью по его голому плечу. Он рванулся поцеловать ее в губы, но она чуть-чуть отпрянула и с улыбкой проговорила, что вот, значит, как он привык развлекаться в жаркий…

Она не договорила. Он плотно зажал ей рот поцелуем. С минуту она никак не сопротивлялась, и только когда его руки стали скользить по ее плечам и опустились ей на грудь, она осторожно высвободилась и сказала: