Угрюмый грот - Лемони Сникет

— Да, план не ахти какой, — признал Клаус, — но ничего лучше в голову не приходит.

— Пассивность, — произнесла Солнышко, и брат с сестрой мрачно кивнули.

Слово «пассивность» странно слышать из уст маленького ребёнка, да, собственно говоря, странно слышать вообще от кого-то из Бодлеров или любого, кто ведёт увлекательную жизнь. Его смысл: «принимать все, что с тобой происходит, ничего не предпринимая самому». Естественно, у каждого время от времени бывают в жизни моменты пассивности. Быть может, и вы пережили такой момент в обувном магазине, когда сидели на стуле, а продавец без конца запихивал ваши ноги в безобразные и неудобные ботинки, хотя в действительности вы мечтали о паре ярко-красных башмаков с причудливыми пряжками, каких вам никто на свете покупать не собирался. Бодлеры уже пережили один раз состояние пассивности, когда на пляже Брайни-Бич узнали ужасную новость про гибель своих родителей и безропотно дали мистеру По увести себя к новой, несчастливой жизни. Я и сам недавно испытал момент пассивности, когда сидел на стуле, а продавец без конца запихивал мои ноги в уродливые и неудобные ботинки, хотя я-то мечтал о ярко-красных башмаках с причудливыми пряжками, которые никто на свете не собирался мне покупать. Но вот с состоянием пассивности посреди мчащегося потока, когда тебя преследуют по пятам злодеи, примириться трудно, поэтому Бодлеры нервничали и ёрзали на санках, уносящих их вниз по склону гор, как и я нервничал и ёрзал на стуле, замышляя бегство из зловещего торгового центра. Вайолет ёрзала на санях и думала о Куигли, надеясь, что он спасся из ледяной воды и добрался до безопасного места. Клаус ёрзал на санях и думал о Г. П. В., надеясь все-таки побольше узнать об этой организации, хотя штаб её и был уничтожен. А Солнышко ёрзала и думала о рыбах в Порченом Потоке, которые временами высовывали головы из усыпанной пеплом воды и откашливались. Её интересовало, не повлияет ли отрицательно пепел, налетевший в воду с пожарища в горах и мешавший рыбам дышать, на вкус рыбных блюд и не улучшит ли дела большое количество растительного масла и лимонного сока.

Бодлеры до такой степени были заняты ёрзаньем и думаньем, что, когда сани обогнули один из странных квадратных склонов горного пика, они не сразу заметили открывшийся внизу вид. И только когда перед лицом у них запорхали мелкие клочки бумаги, дети взглянули вниз и обомлели.

— Что это такое? — произнесла Вайолет.

— Не знаю, — отозвался Клаус. — Мы ещё слишком высоко, отсюда не разобрать.

— Субджавик, — пробормотала Солнышко, и была права.

Бодлеры думали увидеть с этого склона Пустоши — обширную плоскую равнину, на которой они провели немало времени. Вместо этого местность превратилась в сплошное тёмное море. Насколько хватал глаз, повсюду виднелись серые и черные завихрения, и они извивались, точно угри в мутной воде. По временам из завихрения высвобождалась маленькая хрупкого вида частица и как пёрышко взлетала вверх к Бодлерам. Одни частицы были клочками газеты. Другие казались крошечными кусочками ткани. А некоторые были такие тёмные, что были абсолютно неузнаваемы, или, как выразилась Солнышко, «субджавик».

Клаус прищурился сквозь очки, а затем обернулся к сёстрам с отчаянием на лице.

— Я знаю, что это такое, — сказал он тихим голосом. — Это результаты пожара.

Сестры вгляделись и увидели, что Клаус прав. Глядя с высоты, они не сразу осознали, что по Пустошам пронёсся пожар и оставил после себя лишь пепел.

— Да, совершенно верно, — подтвердила Вайолет. — Удивительно, как мы не поняли этого раньше. Но кто же поджёг Пустоши?

— Мы, — ответил Клаус.

— Калигари, — добавила Солнышко, желая напомнить сестре о кошмарном Карнавале, где Бодлеры жили какое-то время, скрываясь под чужой личиной. Как ни печально, но чужое обличье вынудило их помогать Графу Олафу в поджоге Карнавала, и вот теперь они наблюдали плоды своих деяний, что в данном случае означает «результаты своего ужасного поступка, хотя они вовсе не собирались так поступать».

— Пожар не наша вина, — запротестовала Вайолет. — Не целиком наша. Нам пришлось помочь Олафу, иначе он раскрыл бы наш маскарад.

— Нивины, — произнесла Солнышко, подразумевая что-то вроде «Все равно мы не виноваты».

— Солнышко права, — поддержала её Вайолет. — Не мы все это затеяли, а Олаф.

— Но мы его не остановили, — возразил Клаус. — И многие считают, что пожар — дело наших рук. Сгоревшие клочки газет, возможно остатки «Дейли пунктилио», и нас там обвиняют в самых разных преступлениях.

— Да, ты прав, — вздохнула Вайолет. (Хотя впоследствии я обнаружил, что Клаус ошибался: пролетавшие мимо клочки бумаги имели отношение к другому изданию, и, если бы Бодлеры подобрали их, они принесли бы детям неоценимую помощь.) — Может, нам стоит немножко побыть пассивными. Активность не слишком нам помогла.

— Во всяком случае, — заключил Клаус, — следует оставаться на санях. Пока мы на воде, огонь нам не страшен.

— Скорее всего у нас и нет выбора, — сказала Вайолет. — Глядите.

И Бодлеры увидели, что сани приближаются к своего рода развилке, откуда отходит другой рукав Порченого Потока. Поток теперь резко расширился, а течение сделалось более бурным, так что Бодлерам пришлось крепко вцепиться в сани, чтобы их не выбросило в воду.

— Наверно, мы приближаемся к более крупному вместилищу, — заметил Клаус. — Мы углубились в водную систему дальше, чем я ожидал.

— Как ты думаешь — может, Куигли унесло по тому рукаву? — Вайолет завертела головой, высматривая пропавшего друга.

— Самомы! — крикнула Солнышко, желая сказать «Сейчас надо думать не о Куигли, а о себе!»

И младшая сестра была права. С громким плеском Поток сделал ещё один крутой поворот, и вода вдруг забурлила с такой неистовой силой, что Бодлерам показалось, будто они скачут верхом на дикой лошади, а не плывут на ломаных санках.

— Можешь направить сани к берегу? — заорал Клаус, пытаясь перекричать шум реки.

— Нет! — крикнула в ответ Вайолет. — Рулевое управление сломалось, когда мы съезжали с водопада, а грести тут невозможно — поток слишком бурный! — Вайолет нашарила в кармане ленту и подняла руки, завязывая волосы, чтобы не мешали думать. Она опустила взгляд на сани и попыталась вспомнить разные чертежи механизмов, которые она рассматривала в детстве, когда родители были живы и поддерживали её изобретательские интересы. — Полозья… — пробормотала она и повторила громко, чтобы перекричать шум воды: — Полозья! Они позволяют управлять санями на снегу, может, они помогут управлять ими в воде!

— А где полозья? — Клаус осмотрелся.

— Снизу, на днище!

— Невомож? — вопросительным тоном произнесла Солнышко, желая сказать что-то вроде «Каким же образом достать до днища?».

— Не знаю. — Вайолет начала лихорадочно рыться в карманах, ища хоть какие-то изобретательские материалы. Раньше у неё с собой был длинный хлебный нож, но он исчез, — возможно, его унесло Потоком одновременно с Куигли, когда она использовала нож в последний раз. Она посмотрела прямо перед собой на пенящуюся стремнину, грозящую поглотить их. Она оглядела берега, которые все удалялись, по мере того как Поток продолжал расширяться. Потом она поглядела на сестру и брата, которые ждали, что её изобретательское мастерство спасёт их. А брат и сестра посмотрели в свою очередь на неё, и все трое с минуту глядели друг на друга, смаргивая брызги мутной воды с ресниц и придумывая, что бы им такое сделать.

И вдруг, именно в эту минуту, перед ними появился ещё один глаз, который тоже смаргивал мутную воду. Он возник из глубины Потока прямо перед Бодлерами. Сперва они приняли его за глаз какого-то морского чудища, какие встречаются только в книгах по мифологии и в бассейнах некоторых курортов. Но, очутившись ближе, дети разглядели, что глаз металлический и сидит он на конце длинного металлического стержня, изогнутого наверху так, чтобы глазу было удобнее рассмотреть Бодлеров. Увидеть металлический глаз, возникающий из глубины бурного потока, — зрелище непривычное, однако именно такой глаз им не раз приходилось видеть, начиная с того дня, когда они впервые столкнулись с вытатуированным глазом на левой щиколотке Графа Олафа. Глаз был символом и, если смотреть на него под определённым углом, выглядел к тому же как три загадочные буквы.

— Г. П. В.! — выкрикнула Солнышко, когда сани вплотную подплыли к непонятному феномену.

— Что это? — спросил Клаус.

— Перископ! — ответила Вайолет. — Ими пользуются на подводных лодках, чтобы разглядывать предметы на поверхности.

— Так что же, — воскликнул Клаус, — значит, под нами подводная лодка?!

Ответа не понадобилось: глаз высунулся из воды ещё выше, и сироты увидели, что стержень прикреплён к чему-то большому, плоскому и металлическому, в основном погруженному в воду. Сани подплыли к самому перископу и резко остановились, как останавливается плот, уткнувшись в скалу. Поток забурлил, обтекая сани.