Это все правда - Джон Кессел

Некоторое время я помогал Маноло на камбузе, пока Онслоу не позвал меня: пора было отчаливать. Онслоу включил дизельный мотор. Блондинистый паренек и еще один матрос отдали швартовы, и Онслоу вывел «Синару» из слипа обратным ходом. Как только яхта покинула гавань и вошла в бухту Сан-Педро, мы подняли грот, фок и стаксель. Паруса наполнились ветром, Онслоу выключил мотор, и мы в лучах закатного солнца взяли курс на Каталину.

По пути на камбуз я спросил у пассажиров, не принести ли чего-нибудь выпить. Уэллс снял пиджак и развалился в палубном шезлонге, потчуя Кернеров историями о вудуистских ритуалах, которые наблюдал в Бразилии. Мое вмешательство вызвало недовольную гримасу, но Кернер воспользовался паузой как возможностью заказать очередную порцию скотча. Я спросил Барбару, хочет ли она лимонада. Полуприкрытые тяжелыми веками глаза Уэллса нетерпеливо блеснули, и я поспешил вниз.

Уже в сумерках я подал ужин; западный горизонт полыхал оранжевым и красным, а полотняный навес над кормой хлопал на ветру. Я беззастенчиво подслушивал все то время, пока пассажиры поедали салат из авокадо, coq au vin и слоеный пирог с клубникой. Единственный по-настоящему опасный момент наступил, когда Онслоу вышел на палубу, чтобы пожелать гостям спокойной ночи.

— Надеюсь, ужин вам понравился, — сказал он и, положив руку на плечо Уэллса, добавил: — Знаете, мы обычно не берем временных матросов, да еще в последнюю минуту.

— Не желает ли кто бренди? — вмешался я.

Уэллс, занятый разговором с Кернером, только отмахнулся от Онслоу.

— Он хорошо работает, что еще нужно?

Онслоу ретировался, а после я принес бренди и стаканы на серебряном подносе.

Уэллс твердил Кернеру о необходимости закончить проект фильма «Это все правда», который он снимал в Рио. В «РКО» увидели отснятый материал — орды скачущих в карнавальных плясках черных, — пришли в ужас и закрыли картину.

— Три части. Всего три части, — умолял Уэллс. — «Жонглеры», «Мой друг Бонито» и историю самбы. Если вы проявите остальной материал, я смогу смонтировать фильм ко Дню благодарения. Всего одно небольшое дополнительное вложение — и студии будет, что показать, она окупит деньги, которые вы потратили. Нельсона Рокфеллера ожидает успех с проектом «Доброго соседа»[1], а я смогу продолжать снимать те фильмы, которые требует от меня «РКО».

Кернер, избегая смотреть на Уэллса, старательно чертил что-то десертной вилкой на белой скатерти.

— Орсон, при всем моем к вам уважении не думаю, что студию интересуют те фильмы, снимать которые мы вас пригласили. Критика просто высекла «Кейна», а по всему видно, что «Амберсонов» ждет такая же, если не худшая, участь.

Улыбка Уэллса показалась мне слишком поспешной.

— Вариант «Амберсонов», который сейчас идет в театрах, имеет лишь отдаленное сходство с тем, что снял я.

— Я не видел ни того, ни другого варианта. Зато видел отчет о предварительном кинопоказе в Помоне. Публика смертельно скучала на вашей трагедии. Критики полагают, что люди хотят веселиться. Рецензии были убийственными.

— Я читал рецензии, Чарлз. Половина зрителей считает, что лучшего фильма им еще не доводилось смотреть. Те же, кому он не понравился, пишут «веселье» через «и». Хотите, чтобы ваши фильмы судили люди, не умеющие правильно написать «веселье»?

— Мы не можем позволить себе полупустые залы.

Я метался взад-вперед, убирая со стола и слушая их перепалку. Харан чем-то занималась в салоне.

Когда посуда была вымыта, Маноло улегся на койку, и вскоре вся команда, кроме меня и лоцмана, крепко спала. Я примостился в темноте на гакаборте, дымя сигаретой двадцатого века и продолжая подслушивать. Пока что Кернер проявил себя уморительно показательным «предком» тех студийных шишек, с которыми я был знаком. Люди этого типа ничуть не изменились за последние сто лет. Уставшая Барбара растянулась на скамье, положив голову на колени матери. Мэри гладила волосы дочери и шептала:

— Утром, когда мы доберемся до Каталины, сможешь нырнуть с борта яхты.

— Мамочка! — воскликнул девочка. — Разве ты не знаешь? Эти воды буквально нашпигованы акулами.

Мать и дочь немного поспорили насчет того, уместно ли хорошо воспитанной молодой женщине употреблять такое слово, как «нашпигованы», но вскоре замолчали, так и не найдя единого решения. Уже совсем стемнело, взошла луна. На кончиках мачт, бушприте и корме мерцали ходовые огни. Если не считать хлопков флага над головой и плеска волн о борта, единственным звуком в мире был чарующий голос Уэллса.

— Чарлз, послушай… тут у меня оригинальный вариант фильма… та пленка, которую выслали в Рио до предварительного показа. Шифра! — позвал он, допивая бренди. — Проектор готов? Чарлз, хотя бы взгляни! Вот увидишь, это достойная работа!

— Пожалуйста, папа! — вскинулась Барбара. — Давай посмотрим!

— Дело не в достоинствах, Орсон, — бросил Кернер, не обращая внимания на дочь. — Дело в деньгах!

— Деньги? Откуда тебе знать, что именно принесет прибыль, если ты никогда не рискуешь?

Голос Уэллса становился чересчур громким, и миссис Кернер явно встревожилась. — Какая крупная фирма в Америке не тратит деньги на эксперименты? Иначе будущее преподнесет тебе неприятный сюрприз, и ты в два счета вылетишь из бизнеса.

В двери появилась голова Харан.

— Проектор включен, Орсон.

— Орсон, мне действительно не хочется… — начал Кернер.

— Брось, Чарлз, ты у меня в долгу и по крайней мере должен посмотреть то, что я наснимал. Даю слово, это все, о чем я прошу.

Они вышли в салон. Я прокрался вдоль стены каюты и заглянул в окно. На одном конце стола тикового дерева Харан установила проектор, на другом — экран. На скамье стоял открытый яуф, и в проектор был вставлен первый ролик.

— Я устала, — объявила Мэри Кернер. — Прошу меня извинить, я, пожалуй, пойду к себе.

— Мама, но я хочу посмотреть фильм, — заупрямилась Барбара.

— Думаю, тебе тоже пора в постель, — отрезал Кернер.

— Нет, позволь ей посмотреть, — попросил Уэллс. — Фильм, может быть, немного мрачен, но ничего предосудительного.

— Не желаю, чтобы она смотрела мрачные фильмы, — проворчал Кернер.

Уэллс сжал кулаки и сказал уже тише:

— Жизнь вообще довольно мрачная штука.

— В том-то и дело, — кивнул Кернер, не подозревая, что ступает по тонкому льду. — Идет война. Люди не хотят новых тревог, — и, немного подумав, добавил: — Если вообще чего-нибудь хотят.

— Что ты сказал?

Кернер, который в этот момент как раз усаживался, повернулся спиной к Уэллсу.