Бедный Коко - Джон Фаулз

И даже слабая последняя надежда, что позвякивание может найти и какое-то естественное объяснение, продержалось недолго. Раздался скрип, словно сдвинулся стул. Мне пришлось взглянуть в лицо реальности: коттедж «Остролист» пребывал в процессе обкрадывания. И было нетрудно понять, почему – вопреки статистике Мориса – был выбран именно он. Его уединенность была самоочевидной. И в окрестностях все, конечно, знали, что его владельцы – лондонцы, которые подолгу живут там только летом. А была среда – уже четверг, поскольку на моих часах шел второй час ночи, – в ноябре. Я приехал на поезде, а потому снаружи не было машины, предупреждающей о том, что внутри кто-то есть. Я же лег спать пораньше, чтобы начать долгий рабочий день на свежую голову.

Насколько было известно мне, ничего особо ценного в коттедже не было – во всяком случае, по меркам профессионального вора. Обставлен он был с присущей Джейн простотой и взыскательным вкусом. Я вспомнил две-три старинные фарфоровые тарелки и несколько картин наивно-пасторального жанра, который (по недоступным моему личному вкусу причинам) последнее время ценится много дороже, чем прежде. И никакого серебра, насколько я знал. А Джейн вряд ли оставила бы в коттедже что-нибудь вроде дорогого кулона или брошки.

Тут донесся еще один звук – к моему облегчению, все еще снизу. Что-то вроде чмоканья. Возможно, заело дверцу бюро или шкафа. Мне не хватало привычки к обычным звукам этого дома, которая приобретается только после долгого обитания. Тем не менее я наконец предпринял конкретное действие: то есть нащупал в темноте мои очки и надел их. Потом высвободил ноги из-под одеяла и сел на краю кровати. Несомненно, тот факт, что при этом я соблюдал величайшую осторожность, будто сам был вором, достаточно характерен. Но я просто не видел, что я мог бы предпринять. Я не сомневался, что окажусь побежденным, если дело дойдет до драки. Я не смог бы подойти к телефону беспрепятственно, ведь, конечно, парень – я уже твердо решил, что это длинноволосый деревенский телепень с тяжеловесными кулаками и таким же мозгом, – не даст мне даже поднять трубку. К тому же я пытался уловить еще один звук – приглушенного голоса. Я вовсе не был уверен, что имею дело с одним человеком. Сообщник – вот лучшая панацея от дрожи в коленках.

Должен также признаться задним числом и в чисто эгоистическом побуждении. Ведь грабили не мой дом. Единственное, что тут имело огромную ценность для меня лично, были мои наброски и прочее, связанное с Пикоком. Я разложил их на столе в другой нижней комнате, не подо мной, а дальше, в гостиной. А им вряд ли угрожала опасность от малограмотного невежды, который орудовал внизу. Предположительно, более умного человека они могли бы предупредить, что в коттедже, оказывается, кто-то есть, но что до более явных признаков его обитаемости… я стал жертвой и моей лени, и моей педантичной аккуратности – вымыв и убрав посуду после легкого ужина, который приготовил сам, и не потрудившись последовать рекомендации Джейн затопить камин «для уютности». Погода была пасмурной – почти теплой после Лондона, и я также не позаботился включить центральное отопление, обойдясь электрокамином, который к этому времени уже совсем остыл. Холодильник включен не был, поскольку я еще не купил скоропортящихся припасов. Красная лампочка водонагревателя тускло светилась в стенном шкафу рядом с кроватью. И я уже отдернул занавески внизу, чтобы не тратить на них время утром, а второй чемодан забрал с собой в спальню. Даже преднамеренно я не мог бы лучше замаскировать свое присутствие в коттедже.

Ситуация становилась нестерпимой. Новые звуки свидетельствовали, насколько человек внизу уверен, что он в доме один. И как я ни напрягал слух, никакого голоса я не уловил, однако становилось все очевиднее, что рано или поздно грабитель попытает удачу наверху. Всю мою жизнь я питал ненависть к физическому насилию, точнее – к большинству любых физических соприкосновений. С детства я не участвовал ни в единой драке. Учитель в подготовительной школе с бессердечием ему подобных как-то назвал меня «клопиком», и это прозвище тут же подхватили тогдашние мои приятели. Мне оно никогда не казалось подходящим, так как клопики хотя бы обладают определенной степенью быстроты и подвижности, а я всегда был лишен даже такой компенсации за щуплое телосложение и полное отсутствие «мускулов». Лишь относительно недавно я преодолел семейную убежденность, что мне суждена ранняя смерть. Мне нравится приравнивать себя – исключительно в физическом отношении – к Попу, Канту и Вольтеру. Я просто стараюсь объяснить здесь, почему я ничего не предпринимал. Не столько из страха избиения или смерти, сколько из-за сознания, что любая попытка, которая могла бы навлечь их на меня, заранее обречена на неудачу.

А в придачу – ощущение плодотворной сосредоточенности, про которую я только что упомянул, – она была залогом пока еще энергичной интеллектуальной жизни впереди. Меня снедало такое желание завершить последний вариант, вернуть моего интереснейшего и все еще недооцениваемого подопечного к жизни на элегантных страницах. Я редко испытывал подобную уверенность на последней четверти завершения книги, и теперь, сидя на кровати, я исполнился равной решимости не допустить, чтобы эта абсурдная ситуация помешала мне довести мою книгу до ее полного завершения.

Но дилемма оставалась мучительной. Я с секунды на секунду ожидал услышать поднимающиеся по лестнице шаги. Затем донесся новый звук, и сердце у меня подпрыгнуло от неожиданного облегчения – этот звук я сумел определить. Дверь коттеджа изнутри запиралась деревянной щеколдой. Был еще засов, который открывался бесшумно. Но щеколду немного заедало, и она щелкала, когда ее с некоторым усилием поднимали. Это щелканье я и услышал. К моей пущей радости следующий звук донесся снаружи. Я узнал поскрипывание калитки, которая вела из узкого палисадника на дорогу. Казалось, против всех моих ожиданий мой незваный гость решил, что с него достаточно. Не знаю, какое побуждение заставило меня подойти к окну спальни. Ведь снаружи было уже очень темно, когда я, перед тем, как лечь спать, вышел на крыльцо глотнуть свежего воздуха с приятным чувством незаконного собственничества, возникающим у людей, которым предоставили дом в пользование. Даже в разгар дня моя близорукость поставила бы под сомнение точность того, что я увидел бы. Но что-то во мне жаждало успеть заметить темный силуэт… уж не знаю почему. Может быть, чтобы окончательно увериться, что меня оставили в покое.

И я осторожненько выглянул в оконце, выходившее на дорогу позади коттеджа. Я полагал, что не смогу разглядеть практически ничего, но, к моему удивлению и испугу, там все было видно очень ясно. И по очень простой причине. Свет в гостиной внизу выключен не был. Я разглядел белые досточки калитки, но не обнаружил никаких признаков человека, покинувшего коттедж. Несколько секунд царила полная тишина. Затем стукнула закрывающаяся дверца машины – негромко, осторожно, но не с той абсолютной осторожностью, которая указывала бы, что тот, кто ее закрыл, подозревает о моем присутствии в доме. Я рискнул совсем отдернуть занавеску, но легковая машина, фургон или что там еще могло быть, заслонялась купой разросшегося остролиста, которому коттедж был обязан своим названием. Меня несколько удивило, что машина подъехала и припарковалась там, не разбудив меня. Но дорога у коттеджа полого поднималась вверх. И вполне вероятно, под уклон машина катилась с выключенным мотором.

Я не знал, что подумать. Захлопнувшаяся дверца указывала на отъезд. Но горящий свет – ни один вор, даже самый глупый, не допустил бы подобного промаха… если он действительно собирался покинуть место преступления. Я недолго оставался в колебаниях. Неожиданно за оградой возник силуэт. Он прошел сквозь калитку в сторону дома и исчез из виду чуть ли не прежде, чем я успел отпрянуть от окна. События развертывались с леденящей быстротой. По ступенькам поднимались быстрые шаги. Меня внезапно охватила паника – необходимо что-то сделать! Однако я по-прежнему стоял у окна в каком-то кататоническом состоянии. Мне кажется, меня больше испугал собственный ужас, чем его причина. И заморозила меня на месте более разумная мысль, что мне не следует этому ужасу поддаваться.

Шаги достигли маленькой площадки, на которую друг против друга выходили двери двух имевшихся в коттедже спален. Как мне следует поступить, если вор повернет сперва направо, а не налево… В каком-то странном смысле было даже облегчением услышать, как поворачивается ручка моей двери. Все было погружено в темноту, я ничего не видел, и овладевший мной паралич по-прежнему меня сковывал, будто я все еще тщетно надеялся, что неизвестный сюда не войдет. Но из темноты возник луч фонарика. Он сразу упал на смятую постель, которую я только что покинул, а на йоту позднее был обнаружен у окна и я сам – во всем моем идиотском виде: босой, в пижаме. Помню, я загородился локтем, пряча глаза от слепящего луча, но жест этот можно было счесть и за жалкую попытку обороняться.