Складка времени. Сущность и критерии - Андрей Курпатов

«Мыслили ли на Западе действительно о „времени“? – задается вопросом Франсуа Жюльен. – Ибо, если мы пересмотрим историю философии под углом вопроса о времени, выяснится, как мне кажется, что мы меньше мыслили время само по себе, чтобы определить его природу, и больше пользовались им как способом доступа и как точкой опоры в отношении философских предметов, которые, будучи нисколько друг с другом не связаны, затрагивали время лишь по касательной. […] Кант рассуждает о времени, чтобы установить возможность априорных синтетических суждений, основанных на предшествующей всякому опыту интуиции, которая есть форма нашей чувственности и на которой основана возможная объективность феноменов и науки. Гуссерль мыслит время, чтобы через единство интенции получить доступ к „интенциональности“, составляющей время, и вследствие этого – к абсолютной субъективности сознания. Последовательно изменяя свою конфигурацию, время выполняет поочередно и другие функции: время открывает доступ к „интуиции“ как непосредственное видение духа духом (видение „чистой длительности“: Бергсон) или дает доступ к „бытию“ (как „трансцедентальный горизонт Здесь-бытия“: Хайдеггер). […] Стало быть, вместо того чтобы дать место истории, мы способны лишь на то, чтобы писать истории (культурные истории) представлений о времени, понятие времени сегодня – это то, посредством чего вновь открывается и вновь конфигурируется – для всякой великой философии – сама возможность философии»[10].

Или вот, возвращаясь к физикам… Отказываются ли они на самом деле от этой своей «весьма навязчивой» иллюзии времени, когда заявляют, что время их не интересует? Да, они вполне убедительно показывают, что геометрическая по сути модель эйнштейновской относительности вполне может обойтись без того времени, которое мы привыкли называть «временем». Да, «копенгагенцы» – идеологические оппоненты Альберта Эйнштейна – в лице Нильса Бора, Вернера Гейзенберга и прочих более чем уважаемых товарищей, так же – хотя и на свой лад – нивелируют понятие времени (на сей раз с помощью «принципов» – дополнительности, неопределенности, идеи квантовой запутанности и т. д., призванных вывести феномен времени за скобки). Но при этом все они – давайте уж не закрывать до такой степени глаза на здравый смысл – продолжают заниматься «процессами»… Можно ли в таком случае считать, что уловки, к которым они прибегают, пряча голову в песок вневременной геометрии или полуживых-полумертвых котов, действительно освобождают их от вопроса о времени?

Есть даже что-то забавное в этой амбивалентности по отношению ко времени, которая напоминает то классическую игру в кошки-мышки (кажется, что Шредингер на это прямо и намекает), то почти истерическую слепоту (когда больной действительно перестает видеть то, что его пугает), то, наконец, напускное высокомерие, напускаемое как раз для того, чтобы как можно более тщательно скрыть собственную некомпетентность. Впрочем, какое объяснение тут ни возьми, а их может быть сколько угодно, само это поведение – избегания, сокрытия, умалчивания и т. д. и т. п. – лишний раз демонстрирует значительность проблемы времени.

Суммируя все эти «странности», складывается стойкое ощущение, что, задаваясь вопросом «о времени», мы оказываемся перед лицом одной из важнейших проблем как нашего с вами существования, так и реальности как таковой – самой по себе. И трудно не думать о том, что этот факт настолько последовательно и настойчиво игнорируется, обходится стороной и забалтывается именно потому, что любые попытки ответить на него хоть сколько-нибудь определенно раз за разом оказываются совершенно бесплодными: вопрос о времени, что с ним ни делай, как его ни крути, беспомощно и безнадежно повисает в воздухе.

Таковы в самых общих чертах проблемы и парадоксы, с которыми мы неизбежно сталкиваемся, раздумывая о времени. Но есть и еще кое-что… За то время пока я писал этот текст – от его начала до этого самого места (в целях «следственного эксперимента» он был начат этим утром со слова «сегодня»)[11], – я произвел и ответил на 38 телефонных звонков, получил и написал 47 писем в трех моих электронных ящиках. Подсчитывая же количество коротких сообщений, появившихся за этот день в трех же моих мобильных (включая мессенджеры), я, честно говоря, сломался на 450… да, их больше. Количество же просмотренных мною за сегодня новостей, а также открытых в интернете страниц считать и вовсе бессмысленно.

Да, львиная доля этих звонков, сообщений, писем и новостей по сути спам, «ок» и тому подобные вещи, не потребовавшие от меня большой и серьезной интеллектуальной работы[12]. Но сколько раз мне пришлось отвлечься, подумать о чем-то постороннем, переключить свое внимание с работы над текстом на что-то другое? Огромное. А в каком количестве мест, благодаря этим коммуникациям, я за это время, по сути, «побывал»? С каким количеством людей вошел в контакт? Наконец, какое количество дел и событий сделало меня своим соучастником за один этот день?! Цифры колоссальные. И все это случилось со мной не во времени моего собственного существования (когда я, признаюсь, невероятным усилием воли сосредотачивал себя на этих нескольких страницах текста), а как бы поперек ему, в параллельных временах, куда я был в некотором смысле выдернут из моего мира – моего времени написания этого текста.

Всегда быть «на связи» – бич нашего времени, уничтожающий саму эту нашность времени. Вспомните, как мы радовались, когда наблюдали за стремительным ростом доступности информации, появлением новых средств связи и способов коммуникации! Мы радовались, не понимая, что таким образом – через саму эту механику – теряем самих себя. Наше время теперь больше не принадлежит нам – оно не наше личное, а мы, как следствие, не принадлежим самим себе, то есть по большому счету – нас нет. Если же мы не можем распоряжаться собой, а наше время не принадлежит нам, – сделаем еще круг, – способны ли мы осознать произошедшие с нами изменения?

Только что я провел «следственный эксперимент» над самим собой в процессе написания этого текста, но разве я представляю некое специфическое исключение – посчитайте свои звонки, письма, сообщения за истекшие сутки и вы в этом с легкостью убедитесь. Причем, скорее всего, вы мне еще позавидуете, потому что я не пользуюсь социальными сетями, а не учитывать такого рода коммуникативные акты нельзя.

Постоянные «жители» Twitter'a, ВКонтакте и Facebook'aживут в состоянии непрекращающегося разрыва внимания: каждое новое сообщение, появляющееся в их «новостной» и «дружеской» ленте, по сути, отправляет их, так сказать, по новому адресу – от одной темы к другой, от события к событию, от персонажа к персонажу, – то есть, прямо говоря, куда подальше от того «места», где они только что были – от своего места, от самих себя (если тут вообще все еще уместно слово «быть»).

В среднем, если верить социологам, сотрудник заурядного офиса вынужден переключаться с одной задачи на другую каждые 10–11 минут. Думаю, впрочем, что эти данные за три-четыре года сильно устарели – информационная нагрузка, обрушиваясь на нас, не только постоянно растет в объемах, но и все больше мельчает, что неизбежно ведет к увеличению контактов-отвлечений. Этот феномен хорошо виден на примере развития тех же социальных сетей: сначала личные «электронные страницы» пионеров интернет-пользования сменились на страницы интерактивные – возникли «посты» (условно «жж-шные») и «комментарии» к ним, потом посты-блоги сократились в объеме до блогов-сообщений, потом эти сообщения стали и вовсе микроскопическими (твиттерианская революция), а теперь последняя (на момент написания данной книги) фаза – великое инстаграммно-визуальное оледенение – сообщения заменяются на картинки и лайки к ним.

Иными словами, происходит процесс превращения информации в мелкодисперсную взвесь, сама информация «облегчается», достигая уровня предельно малых смысло-содержащих единиц (вероятно, мы уже нащупали дно и знаем теперь, что такое настоящий «квант информации»). В результате этого в нас может войти «больше» информации (в пересчете не на смыслы, разумеется, а на количество квантов), а наша реакция на эту «взвесь» ускоряется – в значительной степени за счет упрощения самой механики реагирования: нам больше не надо думать и даже выбирать между «да» и «нет», у нас теперь только одна кнопка – «лайк» (не хочешь «лайкать» – не останавливайся, не трать время, двигайся – точнее, потребляй дальше). Таким образом, наш мозг оказывается способен больше работать «на вход» (в единицу времени), что он и делает, тут же, впрочем, осуществляя и «выход».

Наше внимание, а точнее, работающие как заведенные доминанты нашей психики постоянно прыгают, движимые непрекращающимся потоком агрессивной внешней стимуляции. Причем нам может казаться, что это мы и переключаем свое внимание с одного дела на другое, но это совершенно не так: наше функционирование происходит в исключительно рефлекторном режиме – непрерывно привходящая информация провоцирует нас, вынуждает, подталкивает. В общем, в чистом виде эффект «броуновского тела» – под увеличительным стеклом оно движется как живое, но в действительности это «тело» лишь движимо бомбардирующими его частицами. Если бы наш переход из прошлой, аналоговой «эры» в эру поголовной компьютеризации и мобильной телефонизации случился внезапно, мы бы, конечно, почувствовали разницу. Но за те несколько лет, пока постепенно нарастала интенсивность этого информационно-коммуникативного цейтнота, мы успели к нему адаптироваться и не видим «разницы».