Бархатный сезон - Рэй Брэдбери

Все жило, все парило, влекомое неведомыми ветрами, подчиняясь своим законам притяжения. Вот топчут сочные гроздья багровые от винного сока ступни пляшущих дочерей винодела, вот прямо из пенных волн рождаются чудовища с чеканной чешуей, а причудливо расписанные змеи расцвечивают своим полетом стремительные облака, вот… вот… вот…

Художник остановился.

Джордж Смит отпрянул в сторону.

Художник поднял голову, удивленный тем, что рядом оказался кто-то еще. Потом спокойно выпрямился, переводя взгляд с Джорджа Смита на свои творения, разметанные на песке, словно следы праздного гуляки. Наконец улыбнулся и пожал плечами, как бы говоря: «Посмотрите, что я наделал — правда же, ребячество? Вы, конечно, меня извините? Кто из нас не дурачится… Небось и с вами бывает? Так поймите старого дурня! А? Вот и ладно!»

А Джордж Смит… Джордж Смит только смотрел на маленького загорелого человека с ясными зоркими глазами — и шепотом один раз произнес про себя его имя.

Так они стояли секунд пять, Джордж Смит пожирал глазами песчаную фреску, художник с дружелюбным интересом наблюдал за Джорджем Смитом. Джордж Смит открыл рот, закрыл рот, протянул руку, опустил руку. Шагнул к рисункам, отступил. Потом пошел вдоль фигур, подобно человеку, рассматривающему бесценные мраморные скульптуры, выброшенные волнами на берег. Его глаза не моргали, руки жаждали прикоснуться и не смели. Он хотел бежать и не мог.

Вдруг он повернулся к отелю. Бежать, конечно! Бежать!

Зачем? Схватить лопату и рыть, копать, пытаясь спасти пласты рассыпающегося песка? Найти штукатура и с ним примчаться обратно, чтобы снять гипсовые слепки хотя бы частицы эфемерного творения? Не то, не то. Вздор, вздор. Или?.. Глаза Смита метнулись к окнам его номера. Фотоаппарат! Туда, схватить его, вернуться и торопливо идти вдоль берега, щелкая, меняя ленту, снова щелкая, покуда…

Джордж Смит резко, всем телом повернулся к солнцу.

Неяркие лучи мягко гладили кожу, и глаза Смита превратились в два маленьких костра. Солнце наполовину ушло в воду; пока он смотрел, за несколько секунд оно скрылось совершенно.

Художник подошел ближе и глядел на Джорджа Смита с глубоким дружелюбием, словно читал все его мысли. Вот он наклонил голову, прощаясь. Вот упала белая палочка из разжатых пальцев. Вот он говорит: «До свидания, всего хорошего». И вот — нет его, ушел вдоль берега к югу.

Джордж Смит стоял, глядя вслед. Он стоял так целую минуту, после чего сделал единственное, что ему оставалось.

Он шагнул к началу фантастической фрески с сатирами, фавнами, окропленными вином девами, гордо скачущими единорогами, играющими на свирелях юношами — и медленно пошел вдоль берега. Он шел долго, не отрывая взгляда от необузданной вакханалии. А дойдя до конца цепочки людей и животных, повернул и пошел назад, глядя вниз так, как будто что-то потерял и теперь не знал точно, где искать. Так он ходил, пока в небе не потух последний луч света и песок не исчез во мраке.

Он сел за стол, накрытый для ужина.

— Где ты задержался? — спросила его жена. — Я не могла больше ждать тебя, зверски проголодалась.

— Ничего, — ответил он.

— Видел что-нибудь интересное?

— Нет.

— У тебя какой-то странный вид, Джордж. Уж не заплыл ли ты чересчур далеко? И чуть не утонул?.. Я по лицу вижу: ну, конечно, ты заплыл слишком далеко!

— Да, — ответил он.

— Ладно, — сказала она, пристально глядя на него,больше никогда этого не делай. Что ты закажешь?

Он взял меню, начал читать и вдруг замер.

— В чем дело? — спросила жена.

Он повернул голову и закрыл глаза.

— Слушай.

Она прислушалась.

— Ничего не слышу, — сказала она.

— Не слышишь?

— Нет. А что?

— Ничего, — ответил он немного погодя, не открывая глаз. Ничего. Просто начинается прилив.