Идиот - Федор Михайлович Достоевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тогда он берется за самый трудный вариант.
«Давно уже мучила меня одна мысль, но я боялся из нее сделать роман, потому что мысль слишком трудная и я к ней не приготовлен, хотя мысль вполне соблазнительная и я люблю ее», – писал он Майкову, предваряя слова о замысле изобразить «вполне прекрасного человека». «Труднее этого, по-моему, быть ничего не может, в наше время особенно. <…> Идея эта и прежде мелькала у меня в некотором художественном образе, но ведь только в некотором, а надобен полный. Только отчаянное положение мое принудило меня взять эту невыношенную мысль. Рискнул как на рулетке: „Может быть, под пером разовьется!“ Это непростительно» (28, 2; 240–241). Поразительные слова. Он принимается за «невыношенную мысль» в «отчаянном положении». За мысль, которая его давно «мучает» и – «соблазняет». Как рулетка! Как надежда на грандиозный выигрыш. Как риск тотального поражения. «Все писатели, не только наши, но даже все европейские, кто только ни брался, за изображение положительно прекрасного, – всегда пасовал. Потому что это задача безмерная» (28,2; 251).
«Идиот» – его «зеро». Максимальная ставка!
Но ведь в рулетку он всегда проигрывал. Ему ли о том не знать? Две недели назад только – в ноябре 1867-го – в пух проигрался. Тоже от «отчаянного положения». Надеялся. Рисковал. Но сейчас он твердо намерен победить. Или он не поэт более. На рулетке он спорил с Судьбой. Теперь бросает вызов себе. А это посерьезнее!
«Идиот» – дуэль с самим собой.
Стрелять в воздух нельзя. Только – на поражение! Только – до полной победы! Или – гибели. Немыслимая ситуация. Здесь параллельные сходятся.
«Я думал от 4-го до 18-го декабря нового стиля включительно, – делился он с Майковым. – Средним числом, я думаю, выходило планов по шести (не менее) ежедневно. Голова моя обратилась в мельницу. Как я не помешался – не понимаю. Наконец 18 декабря я сел писать новый роман, 5-го января (нового стиля) я отослал в редакцию 5 глав первой части» (28,2; 240). Успел в последнюю минуту!
Вышел к барьеру.
«В общем план создался. Мелькают в дальнейшем детали, которые очень соблазняют меня и во мне жар поддерживают. Но целое? Но герой? Потому что целое у меня выходит в виде героя. Так поставилось. Я обязан поставить образ. Разовьется ли он под пером? И вообразите, какие само собой, вышли ужасы: оказалось, что кроме героя есть и героиня, а стало быть, ДВА ГЕРОЯ!! И кроме этих героев есть еще два характера – совершенно главных, то есть почти героев. (Побочных характеров, в которых я обязан большим отчетом, – бесчисленное множество, да и роман в 8 частях). Из четырех героев – два обозначены в душе у меня крепко, один еще совершенно не обозначился, а четвёртый, то есть главный, то есть первый герой, – чрезвычайно слаб. Может быть, в сердце у меня и не слабо сидит, но ужасно труден. Во всяком случае, времени надо бы вдвое более (minimum), чтоб написать» (28, 2; 241).
«Идиот» самый невероятный роман в мировой литературе. Он написан неправильно. Не по правилам. Он уязвим с точки зрения теории жанра. В нем много «лишнего», много «случайного», много «странного». Главный образ неустойчив, мерцает, постоянно обновляется. Беспрерывно всплывают новые персонажи, неожиданные и «ненужные» обстоятельства, слабо связанные с главной интригой сюжетные линии. Насколько целеустремлен – от первой до последней строки – был роман «Преступление и наказание», настолько «Идиот» кажется аморфным и импровизационным. Где железная авторская воля? Где скрепляющая целое мысль? Все вперемешку! И тем не менее роман входит в число признанных шедевров мировой литературы. Его читают. Перечитывают. Переводят на иностранные языки. Иллюстрируют. Ставят на сцене. В кино. Он вызывает страстные споры. Притягивает к себе. Завораживает. В нем есть тайна, которая больше его. Она манит и тревожит.
«Я ее люблю», – признавался Достоевский Майкову, сообщая о своей заветной мысли. Этой любовью и писал. Ею жил. Ее оберегал. Над ней трепетал. И хотя потом говорил, что не все получилось так, как хотелось бы, – продолжал любить.
Кто же эти четверо? «Два героя» и «два почти героя»? Читатель легко их назовет: князь Лев Николаевич Мышкин, купеческий сын Парфен Семенович Рогожин, красавица содержанка Настасья Филипповна Барашкова и генеральская дочь Аглая Ивановна Епанчина.
Лев Николаевич Мышкин – тот самый заглавный «идиот». 27 лет. Сирота. С детства страдает психическим заболеванием, которое в подростковом возрасте перешло в помешательство рассудка. Несчастного лечил за границей в специализированной швейцарской клинике его попечитель. Болезнь удалось частично победить, но временами с молодым человеком случаются припадки эпилепсии. Попечитель умер, оставив воспитаннику наследство в Москве. Мышкин едет в Россию, чтобы вступить в права, хотя не очень представляет степень своей легитимности. Посоветоваться он хочет со своими очень дальними и совсем ему неведомыми родственниками – генеральшей Епанчиной, урожденной Мышкиной, и ее супругом Иваном Федоровичем, генералом, живущими в Петербурге. В первый же день своего пребывания в российской столице Мышкин знакомится с двумя женщинами, поразившими его сердце и душу – Аглаей Епанчиной и Настасьей Барашковой. Чувства, которые овладевают им, неуправляемы. Ожидать счастливой развязки не приходится.
Парфен Семенович Рогожин – ровесник Мышкина. И соперник его в притязаниях на руку Настасьи Филипповны. Он влюблен в нее страстно, до безумия. Ради нее готов пожертвовать всем своим миллионным состоянием, которое только что унаследовал от недавно почившего батюшки. Готов уничтожить любого, кто встанет на его пути. А на пути как раз оказывается князь-«идиот». Но, подняв над ним нож, опустить его на этого соперника Рогожин не в силах. Рогожин – одновременно антипод и двойник Мышкина. Друзья-враги, случайно познакомившиеся в вагоне поезда по дороге в Петербург, они вместе пройдут все испытания, уготованные им автором.
Настасья Филипповна Барашкова – 25 лет. «Необыкновенной красоты женщина», как пишет Достоевский. И еще более необыкновенного характера. Судьба ее сложилась несчастливо. Родом из бедной дворянской семьи, осиротев в двенадцать лет, она была принята на воспитание в дом соседского помещика Афанасия Ивановича Тоцкого. Когда же она подросла и похорошела, Афанасий Иванович вдруг разглядел в ней яркую в будущем женщину и решил
