Волшебные яблоки - Алла Драбкина

И еще там, в «Ленинграде — Сортировочной», есть немножко травы и одуванчиков, а много ли надо Люське, когда она сама такая маленькая?

…Мама приходит только вечером, она смотрит на Люську виновато, и Люська сразу понимает, что нового ничего нет и они все еще никуда не едут.

Но однажды…

— Мы едем в Парголово на дачу, — говорит мама.

Ночью Люське и вправду снится Парголово. В этом самом Парголове растут вековые дубы, а среди них — белые праздничные ромашки, и их можно рвать сколько захочешь, и никто не будет на тебя кричать и говорить, что это посажено.

К отъезду Люська начинает готовиться сразу же, как только просыпается, а просыпается она очень рано — еще даже солнце синее, а не желтое. Ведь надо же уложить вещи, чтобы не потерялись в дальней дороге, да не забыть все необходимое: сачок для ловли бабочек, альбом для гербария, цветные карандаши и зеленого удава, который, конечно, пригодится в этом далеком Парголове. Вещей получается очень много, и поэтому до вокзала они с мамой едут в такси.

— А там медведи есть? — спрашивает Люська по дороге.

— Должны быть… — отвечает мама.

— А тигры?

— Редко, но встречаются…

— А рыси?

— Ну, рысей-то там полно…

— Хорошо, что я захватила своего удава.

— А куда это вы едете? — спрашивает шофер такси.

— В Парголово, — отвечает мама.

Шофер почему-то долго смеется.

— Там кишит крокодилами, — отсмеявшись, говорит он.

— Глупые шутки, — фыркает Люська.

Потом они едут в электричке. Остановки мелькают быстро — не успеет поезд разбежаться, а уже надо останавливаться. Даже неинтересно — ни лесов, ни полей, а все дома и дома, да еще огороды с выбеленными стволами яблонь.

— Следующая остановка — наша, — говорит мама.

Люська чуть не заплакала от такой неожиданности: совсем рядом с Ленинградом! Но она вовремя вспомнила, что слезами она лишний раз огорчит маму.

Их дом находится недалеко от вокзала, на улице, которая так и называется — Вокзальная. Это беспокойная и тревожная улица, и дом тоже беспокойный и тревожный, с расшатанными, скрипучими половицами, между которыми были огромные щели. Из щелей дуло. Там, наверно, жили мыши. Было даже странно, что из этих щелей не растет трава. Но что поделаешь, если поздним летом можно снять только такие дома, о выборе думать не приходится. Так говорила мама…

А Люське дом нравился. Нравилось, что он скрипит, что наверх ведет лестница, украшенная резьбой. Люське нравилось, что дом такой большой, а кроме них с мамой и хозяйки, в нем никого нет. Особенно ей нравилось просыпаться ночью от стука электрички за окном. Огни наплывали на комнату, переворачивали ее вверх дном и так, перевернутую и почему-то голубую, уносили вслед за собой.

Люську укачивало постукивание колес и движение комнаты. Может, от этого снились такие чудесные и красивые сны? Их даже не надо было выдумывать…

Ей снилось гладкое серебряное озеро, на середине которого стоял прекрасный белокаменный дворец. Люська каждую ночь входила в ворота великолепного дворца. Это был длинный, повторяющийся сон, который ничем не кончался. Она знала его наизусть…

А еще в старом, осевшем доме была солнечная веранда. Проходить в свою комнату полагалось через эту веранду. Раньше, наверно, она стояла на высоком фундаменте, но теперь вросла в землю, съежилась, стала маленькой и низкой.

И все же это была чудесная, светлая, солнечная веранда. Почти весь пол ее (свободным оставался только проход из комнаты на улицу) был устлан свежими газетами, а на газетах сушились яблоки.

Старуха хозяйка резала их целыми днями. Это были тяжелые, скрипящие яблоки — под ними гнулись ветки яблонь. По утрам на яблоках сверкала роса, а во время большого ветра они тяжело падали в траву запущенного сада. Яблоки были волшебные, их запрещалось есть, но яблочный запах стоял во всем доме, и Люська все чаще думала, что Парголово — это совсем не так плохо, как показалось сначала.

В старом высокостенном чулане, среди нагромождения ящиков с чьими-то школьными учебниками, поломанных игрушек и заржавевших леек, жила Волчанка. Никто ее никогда не видел, но Люська была уверена, что она там живет, — это она по ночам скрипит половицами, гремит лейками и стучит по полу копытами. Волчанка очень хитрая, и еще неизвестно, что ей надо от Люськи. Люська пулей пролетала мимо чулана, боясь, что ее схватит когтистая лапа Волчанки. Это, конечно, вечером или ночью, когда скрипят половицы. Днем страх уходил, забывался, и Люська даже пугала Волчанкой малышей с соседней дачи.

Люська любила ходить в лес с мамой. В дальний, туда, куда никто не ходил. Но грибов и ягод они приносили мало, потому что все больше исследовали места, искали веселые полянки, заросшие вереском, на которых так хорошо лежать и глядеть в небо. В траве жили всякие разные звери, и, глядя на них, Люська думала, что она очень большая и сильная — прямо-таки великанша по сравнению с ними. И еще она думала, что, наверное, на земле существует кто-то гораздо больший, чем она. Великан какой-нибудь, который может поступить с ней так, как она с этими букашками. Перенести куда-нибудь или, если он злой, раздавить.

Подступала осень. Хотелось домой, в школу. Незадолго до первого сентября Люська с мамой вернулась в Ленинград.

Лариса и Лешка уже приехали. Лариса загорела, волосы ее выгорели, и она действительно была похожа на блондинку. Лешка здорово подрос, лицо его одичало, так что Люська, разлетевшаяся было к нему, вдруг испугалась своего порыва, сдержанно, по-мальчишески пожала ему руку и отошла степенно.

…Вечером они собрались в темной нише коридора и стали делиться тем, кто как провел лето.

— Нету на море никаких дельфинов, — говорила Лариса. — Все ты, Люська, выдумала. Но зато какой пляж! Мы целый день валялись на песочке и пили лимонад. Лимонаду было — хоть завались. Потом мы еще ходили на базар, там мне купили пуховую шапочку. Вот увидите — надену зимой, и все в обморок упадут.

Лешка отмалчивался. По его лицу мелькали отсветы каких-то воспоминаний, но он ничего не хотел рассказывать.

Потом начала рассказывать Люська.

Она рассказала и про солнечную веранду с волшебными яблоками, и про злую Волчанку, которая пищала по ночам в чулане, и про маленький народ, который живет в траве…

Потом Лариса предложила играть в королевы и на должность королевы назначила саму себя.

— Лучше все будем королями и королевами, — сказала Люська.

— Нет, Лешка пусть будет король, а ты его служанкой, — предложила Лариса.

А Лешка сказал:

— Я лучше буду Александром Матросовым…

Игра получилась очень шумная, и родители, отвыкшие за лето от шума, скоро растащили ребят по комнатам.

А вечером Лешка валялся дома на диване и басил, как пароход в тумане:

— Куда вы меня послали! Ну куда вы меня послали! Хочу в Парголово! В Парголово!

— В Парголово хочу, — тоненько подвывала ему из соседней комнаты Лариса.

Девочка, которая хотела танцевать

Знаменитая артистка выступала в школе, в которой она раньше училась. Поэтому артистка очень волновалась, хоть и привыкла выступать. Ведь в школе работали еще учителя, которые учили ее. Да и сама школа, стены, даже какой-то особенный запах, запах именно этой школы, который она помнила с детства, — все это волновало ее. Она помнила сцену, где впервые выступала с единственным четверостишием. Она тогда растерялась, и когда подошла ее очередь читать, почему-то охрипла и не смогла вымолвить ни слова. Хорошо, что ее выручила Наташка Сольцова, которая помнила текст.

До выступления к артистке подошел старый учитель физики и сказал, улыбаясь:

— Ты, конечно, не будешь говорить детям, что хорошо училась по физике?

— Нет, что вы…

— Это я так, шучу, чтоб ты знала о моем присутствии…

И артистка вдруг подумала, что можно говорить попроще, не боясь учителей.

— Я не знаю, что сказать вам, ребята, — начала она. — Я не умею говорить. В этой школе я училась. И вместе со мной учились хорошие люди. И каждый раз, когда я получаю новую роль, я вспоминаю школу, моих учителей и товарищей… Я помню почти всех, иногда даже играю кого-нибудь из них. Хорошая память обязательно должна быть у актера.

— А как вы поступили в театральный институт?

— Я залезла на стенку.

— Как это — на стенку?

— А мне задали такой этюд — сделать вид, будто я залезаю на стенку. Сказали, что если я не залезу, то меня не возьмут. И я залезла…

— Искусство требует жертв, — важно сказала одна из девочек.

Все засмеялись.

— Я так не думаю, — сказала артистка. — Вся моя жизнь была бы жертвой, если б я не стала актрисой. Искусство — это удовольствие и самое большое счастье. Счастье прежде всего для меня самой.