Тихая оборона - Павел Кодочигов

— Думаю! Разведчиков ко мне, — зло бросил Щукин и, когда те вытянулись перед ним, приказал: — Тут двое пятки смазали. Найдете?

— Найдем, товарищ капитан, — бодро заверил старший сержант-разведчик. — Есть два босых следа! — крикнул он через минуту.

Щукин взглянул на Евдокимова:

— Рассказывай дальше, но подробнее и без вранья. Понял?

Лейтенант не собирался врать и раньше, но после такого предупреждения смешался. Начал медленно, с запинками, обдумывая каждое слово, чтобы не сказать того, что нельзя подтвердить, но увлекся, как увлекается каждый после только что закончившегося боя, начал махать руками, изображать все в лицах, в действии. Лицо комиссара постепенно разглаживалось, добрело. Демьянюк и совсем подбадривал его взглядом. Щукин подвел итог:

— Разведку прохлопали все! Ну, а за то, что отбиться сумели и испанцев много положили, спасибо! Дезертиров — в полк, будут отвечать перед трибуналом, — приказал подошедшему командиру разведки. — Товарищей бросили в критический момент, командира! — Замолчал, сдерживая готовую прорваться ярость, и продолжал уже спокойно и будто советуясь с Демьянюком: — Кое-кто, по-моему, заслуживает поощрения. Вот так! — громко сказал комиссар, утверждаясь в принятом решении. — С вами же, — повернулся к командиру пулеметчиков Бондаренко, — разговор будет особый.

Рассказывая об этой схватке с вражескими разведчиками, дивизионная газета писала: «Потеряв до двадцати убитых и раненых, испанцы бежали с поля боя... — и далее: — За мужество и отвагу командование объявило благодарность лейтенанту Евдокимову, сержантам Крылову и Комолову, красноармейцам Болотину, Доронину, Михалеву и Кудряшову».

Четверо из них — Михалев, Крылов, Комолов и лейтенант Иван Евдокимов — чуть позднее были награждены медалями «За отвагу!».

* * *

На фронт Иван Евдокимов попал в начале мая сорок второго года, но война обожгла его еще в первую военную осень, еще на гражданке, когда он работал механиком на одном подмосковном заводе, а ночами дежурил на крыше производственного цеха и сбрасывал оттуда зажигательные бомбы, зажигалки, как окрестили их бойцы объектовой дружины. Дело это нехитрое и не особенно страшное, пока не появились зажигалки с сюрпризами — с гранатами, которые рвались, накаляясь в адской зажигательной смеси. Тут уж малейшее промедление смерти подобно. Однако он пострадал не от гранаты и не на крыше, а в подвале, где рвались и горели бутылки с бензином. Огнетушители оказались под рукой, и он боролся с огнем до приезда пожарных команд. Обгорел он тогда сильно, особенно лицо и руки. В подвал вбежал на своих двоих, оттуда вынесли на носилках, погрузили в санитарную машину. Месяц после этого его поджаривало, как на угольях.

Еще не успел поправиться как следует, пришла повестка. Красненькая — на призыв. Семнадцатого октября сорок первого. Через полгода, — окончив Владимирское пехотное училище, — стал лейтенантом.

Получив на КП дивизии назначение в 299-й стрелковый полк, Евдокимов вместе с группой других вновь испеченных лейтенантов подходил к Волхову. За рекой, говорили в штабе, передовая, но боя слышно не было. Пулеметы иногда постреливали, но без азарта. Приглушенные расстоянием, их не очень длинные очереди походили на перестук молотков. Донеслось несколько взрывов. Все напряженно вытянули шеи: снаряды пристрелочные, после них начнется настоящая стрельба. Однако ничего не началось.

У переправы через Волхов контрольно-пропускной пункт. Сержант и боец проверяли документы и по одному отпускали на другую сторону по перекинутому между берегами наплавному мостику из бревен шириной не более метра и перилами с одной, левой, стороны. Вверх по течению, метрах в двадцати от мостика, с берега на берег была перекинута цепочка, в каждом звене которой по одному бревну. Это-то зачем?

— Если фриц плавающую мину пустит, то подорвет бревна, а мост целым останется, — пояснил сержант, — а по очереди вас пускаем, чтобы не побило. С аэростата, чтоб ему пусто было, все видно. Вон он над лесом висит — посмотрите.

Плавающая мина не взорвалась, и вражеская артиллерия не стала тратить снаряды на небольшую кучку русских. До КП полка добрались благополучно и здесь узнали, что дивизия держит оборону на левом берегу Волхова, отвоеванном у фашистов зимой. Дальше тогда продвинуться не смогли — немцы не пустили, сохраняя за собой шоссе и железную дорогу от Ленинграда до Новгорода. Они устроились в деревнях, на возвышенных местах, и дивизии пришлось занимать оборону там, где остановилась, чаще всего на болотах. Плацдарм невелик — километров двадцать в длину и пять-шесть в глубину, но его надо держать во что бы то ни стало для будущего наступления.

На следующий день связной повел Евдокимова в 3-й батальон. Шли сначала сосновым лесом, почти таким, к какому он привык дома, потом стали попадаться березы, а когда вступили в чернолесье, едва приметная тропка исчезла, под ногами захлюпала вода, кое-где она едва не захлестывала голенища, а связной, рыженький, в лихо сдвинутой набок пилотке паренек, все пер и пер, напролом, ни к чему вроде бы не приглядываясь. Как он находил дорогу — неизвестно, спрашивать — неудобно. Евдокимов начал было уже опасаться, не сбился ли уверенный связной с пути и не заведет ли он его прямохонько к немцам, как неожиданно открылась небольшая поляна с выстроившимися в один ряд землянками, где размещался КП батальона.

В тот же день лейтенант принял 3-й взвод 9-й роты, которой командовал хмурый и неразговорчивый, как показалось вначале, лейтенант Демьянюк.

— Ты будешь стоять почти на правом фланге полка, да и дивизии, но что делается за тобой, покажу ночью, а теперь пройдемся по соседям, что влево от тебя находятся. Заодно и оборону посмотришь, — сказал Демьянюк.

Подросткового роста Демьянюк сначала шел впереди и не нагибался — невысокие траншеи скрывали его полностью, — но скоро, заметив, что новенький то и дело останавливается, чтобы разглядеть вражескую оборону, пропустил его вперед и предупреждал, когда надо было пригнуться.

В училище Иван Евдокимов командовал отделением, в котором было одиннадцать молодцов-удальцов. Став лейтенантом, получил под свое начало... четырех человек. Оружия, правда, хватало на полный взвод: ручной пулемет Дегтярева, два танковых «дегтяря», винтовки, гранаты, патроны.

Впереди, за редким кустарником, тоненькими стволами осин и ольхи со сбитыми пулеметными очередями вершинками, пучились из земли огневые точки и траншеи врага. Позади лежала вся страна, которую он, лейтенант Евдокимов, должен был защищать со своим... взводом.

Доверенный ему один-единственный дзот почему-то вышагнул вперед из обороны и был ближе всего к позициям испанцев, однако справа его надежно прикрывал огнем «максим» пулеметной роты, а слева дзот с ручным пулеметом. Держать оборону можно было. А вот правее «максима» простиралась «смерть-поляна», появляться на которой в светлое время было равносильно самоубийству. Где-то посередине ее начиналась и под прямым углом уходила к вражеским траншеям прерывистая цепочка дзотов. Последний почти упирался в подбитый немецкий танк. Фашистская оборона охватывала эту цепочку дугой. Попасть на это гиблое место можно только ночью по единственной тропке: шаг вправо, шаг влево — и взлетишь. По ней и сводил Евдокимова к ближайшим соседям командир роты лейтенант Демьянюк, чтобы узнал новый взводный особенности обороны на своем участке, ее сильные и слабые стороны.

Демьянюк появился на точке вечером и всю ночь неторопливо и негромко рассказывал, как шуршат снаряды, которые падают близко, как свистят те, которым и кланяться не надо, как ведет себя противник, как строить взаимоотношения с бойцами, посвятил в десятки других фронтовых премудростей.

— Бойцов жалеть не надо, — внушал Демьянюк, прищуривая светлые, отдающие голубизной глаза, — их любить надо. И уважать! Беречь, само собой. Вот они устали, с ног валятся, и зарываться в землю им не хочется. А ты заставь, через «не могу» заставь — потом тебе спасибо скажут. Во взводе все тебе в отцы годятся, но ты не стесняйся и дисциплину держи. Без нее и взвод погубишь, и сам без головы останешься.

Держа в памяти советы старшего, новый лейтенант стал обживать доверенную ему точку, привыкать к жизни на передовой.

После училища его сначала поражал, но скоро пришелся и по душе окопный быт, отношения между командирами и подчиненными. В училище все официально, все бегом или строевым. Подход, доклад, отход — строго по правилам, с точным соблюдением устава. Здесь строевым по болоту не зашагаешь, даже козырнуть иногда некогда, да и необходимости нет. Официальный рапорт старший по должности примет равнодушно, зато потом обо всем расспросит дотошно и заинтересованно. Приказы часто отдаются под видом практических советов, однако не выполнить их дело постыдное. Доверие порождало доверие. И уважение.