Вопрос математики - Брайан Олдисс

«Главное то, что он умеет слушать, — говорила она, забираясь под одеяло и пытаясь согреться, прижавшись ко мне. — И что больше он не остается один…»

Кто он такой? Почему не дает мне покоя? (свет от экрана падает на лицо Виктора, и видно, что его виски блестят от пота)

Я не могу больше. Висельник… (он закрывает лицо ладонью)

Отключи мемокамеру, в темноте мне проще рассказывать. (экран гаснет)

Почему мой мозг раз за разом выдаёт одну и ту же картинку?

Что я должен сделать? Разгадать, как туда попал этот человек? Зачем? Бред… (долгая пауза)

Может, это просто идиот, который построил вокруг себя стены, но увлекся и забыл сделать дверь? И с горя повесился.

Только вот в комнате ничего нет…

Даже стула, на который он мог бы встать… (пауза)

Чушь несу. Все… Спокойной ночи.

Запись от 452.4, Виктор Кальвин, 4:57 мемокам

Шло время. Его течение все более назойливо убеждало меня в том, что планета никогда не откроет нам своих тайн. Однажды в лаборатории я наткнулся на Люциуса, старшего командира технического отдела, который устанавливал оборудование в каюте Хола.

— Как там поживает наш деревянный мальчик? — поинтересовался я. — Не собирается покрыться зелеными листиками?

— А вы уверены, что он мальчик, сэр? — хихикнул Люциус.

— Даже если девочка, тебе с ней точно ничего не светит.

— Разве это проблема? — Люциус махнул рукой. — Схожу в «мультик», повеселюсь.

Я усмехнулся, потому что как раз собирался сам принять порцию приятных иллюзий. С самого начала службы на «Меркурии» я посещал упомянутое место только один раз. «Мультик» представлял собой ряд кабинок с аппаратами виртуальной реальности, где пользователям на выбор предлагалось несколько вариантов «отдыха»: земные пейзажи, цветастая ярмарка, общение с виртуальной семьей, ну и секс, разумеется. Во время полета этот аттракцион служил отличной эмоциональной разгрузкой.

С утра я посетил нашего штатного психотерапевта. Смешной маленький человечек с эстонской фамилией Денгренжукес, которого многие называли просто Жуком. Он сказал, что мои кошмары в чем-то подобны кошке Шредингера.

Доктор считал, что причина моих кошмаров — замкнутость и космическая тьма. Узкие коридоры корабля, ощущение пустоты и одиночества нужно было чем-то компенсировать. Я знал, что многие члены экипажа, даже офицеры, посещали «мультик» каждый вечер, а в реальность выходили, как на работу. И еще я знал, что Лина ни разу им не воспользовалась.

— Как ты думаешь, отчего погибла эта планета, Люциус? — спросил я.

— Бабах! — Люциус развел руками. — Наверняка устроили игру в войнушку и сами себя уничтожили. Отрезали сук, на котором висели.

— Сидели, — поправил я его и ухмыльнулся.

Похоже, «мультика» мне не миновать. По крайней мере сегодня.

Оставив Люциуса колдовать над оборудованием, я направился в северный отсек «Меркурия».

Две виртуальные кабинки были заняты, и я шагнул в третью. Влез в специальный костюм, напялил очки и улыбнулся. Бравый капитан ищет утешение в виртуальных подделках.

Затем выбрал сценарий «Ярмарки» и словно провалился в густую кисельную массу.

Плавал в ней с полминуты, и… оказался на Земле.

Залитый солнцем парк, люди в самых разнообразных нарядах, карусели, клоуны.

Под ногами — твердая и теплая земля. Боже, какое потрясающее чувство!

Парк был просторным. Вдоль аккуратных дорожек изумрудным ковром стелился газон. Высокие деревья шелестели листьями.

Сочная зеленая трава.

Душистый ветерок.

Как же тут хорошо, Боже!

Играла музыка, люди улыбались мне, кто-то из детей протягивал ослепительно красный воздушный шарик. Я сделал первый шаг. Слишком много места вокруг. Непривычное ощущение. Словно заново учишься ходить.

Огляделся.

Сделал еще шаг. На небольшой площадке выстроились ряды аляповатых торговых лотков. Люди суетились вокруг них, покупали безделушки, пили пиво из одноразовых стаканчиков. Клоуны дарили детям прозрачные, как цветное стекло, леденцы. Старик в кителе времен войны с нейбарианами играл на большом аккордеоне.

Ветерок налетел вновь. Он подхватил меня и понес в самое сердце толпы. Рука сама собой опустилась в карман, нащупала там несколько круглых металлических монет.

Я купил у клоуна желтый, как солнышко, шарик.

Улыбнулся, долго смотрел на великолепное голубое небо, на шарик, на клоуна, а затем…

В кроне деревьев…

В самой глубине парка…

Высоко…

На огромной сухой ветке… Веревка… Болтался человек…

Я не помню, как вылетел из виртуальной кабины. Наверное, мое лицо выражало такой животный ужас, что все встречные служаки разбегались в стороны. Я помню только, как упал на кровать в своей каюте и разрыдался.

Привет, мой дневник. (Виктор сидит перед экраном, уронив голову на стол) Отключи мемокамеру, хорошо? (экран гаснет)

Я не знаю, что еще тебе сказать. Повторить вчерашнюю запись? (пауза)

Он стал моей тенью. Личный, мать его, кошмар. (пауза)

Призрак. Не убьешь, не прогонишь. Везде следом… Везде следом…

Что он хочет сказать? Может, его убили? Подтянули веревку снаружи, через дыру в потолке? А теперь он жаждет мести… (пауза)

Везде следом… Везде следом… (Виктор переходит на крик, смеётся, затем тишина)

Выключись, черт… Лина?

Я встал попить. Горло пересохло. Ударился ногой. Свет забыл. Да. Прости, разбудил. Иду, сейчас… Выключайся…

Запись от 452.5, Виктор Кальвин, 4:57 мемокам

Через пять корабельных суток исследовательские боты вернулись. Результат меня не удивил. Похоже, планета сгорела. Целая планета вспыхнула, как спичка, и превратилась в головешку. Никаких свидетельств применения оружия массового уничтожения мы не нашли. По крайней мере — известного нам. Обычный пожар, который никто не захотел потушить. Вот и все…

В отделе информации подняли архивы и сопоставили разрозненные данные других экспедиций с тем, что досталось нам. Забавно, но собственного наименования у планеты не было. В земных каталогах она числилась как Дом Знаков. Мы выяснили, что местные жители по природе своей не воспринимали звуков, общаясь исключительно набором символов. Их письмена напоминали иероглифы средневековых японцев, а для общения друг с другом эволюция сделала им и вовсе шикарный подарок — особые светочувствительные микроэлементы, вырабатываемые железами, расположенными на кончиках пальцев. Судя по всему, они попросту писали пальцами в воздухе.

Узнав об этом, я решил, что бедная Лина зря старалась — тварь ее даже не слышала. Лина же приказала смонтировать в каюте Хола специальный автопереводчик, который мог бы воспринимать его иероглифы и конвертировать их в английскую или русскую речь.

Лина, сколько я ее помню, всегда была упрямой особой. Она трижды получала отказ, прежде чем ее приняли в нашу команду. Сейчас она с подобным упрямством относилась к своим вечерним посиделкам у Хола. Лина как будто приросла к этому пришельцу. Постоянно, за завтраками и ужинами, восторгалась строением его вытянутой черепушки и дурацкими тонкими конечностями, и глаза ее при этом сверкали, как у кошки, увидевшей в полутьме жирную упитанную мышь.

Хол превратился в домашнюю зверушку, любимого питомца. Я слышал, что некоторые члены команды уже делают ставки на его пробуждение, и подумывал о том, чтобы как можно скорее запечатать его труп в специальный контейнер. От греха подальше.

Так или иначе, но мое терпение была на исходе.

Вечером, подслушав очередную сказку о Земле, я ворвался в каюту Хола и начал убеждать Лину, что пришелец мертв.

«Он не понимает тебя. Он не дышит и не шевелится, — цедил я сквозь зубы. Ты помешалась на нем. Ты не хочешь поверить очевидному. Этой деревяшке уже ничего не светит. Он сгорел, испарился, исчез. Мумия, памятник погибшему народу — ничего более».

Я часто и тяжело дышал в дурацкой кислородной маске и ненавидел себя в тот момент. Большие янтарные глаза Лины смотрели на меня испуганно, словно я готов был прикончить Хола прямо сейчас, собственноручно. Я не хотел ее пугать. Я просто сорвался. Отвратительное ощущение.

Лина молчала в ответ.

А потом я понял… нет, скорее почувствовал, что в каюте появился кто-то еще.

Чужое присутствие растеклось вокруг нас пряным холодком.

Пришелец смотрел на меня, слегка наклонив голову. Его глаза были сочно-зелеными, как первая майская трава. В воздухе перед ним тускло мерцал небольшой иероглиф — близнец того, что красовался на зеленоватом лезвии ножа Хола.