Семь разговоров в Атлантиде - Михаил Успенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не знаем никаких денег. И заворачивать тебя не буду.
— Ну так я пешочком пойду. Дело привычное, да еще Калям-бубу пособит.
— А тебя же словечко держит. А, не идет нога? И другая? Прилип?
— Не мучай ты меня. Позови кого поглавнее.
— Позову, как не позвать. Где тот камушек, что у нас за денек-то почитался?
— Чего шепчешь-то?
— Не твое дело. А ну, пошел!
— Калям-бубу! Камешек сам попрыгал! Боги, глядите-ка во все глаза: за угол завернул!
— Конечно, за угол. Там караулка. Не поскачет же он прямо к Держателю.
— Ты чародей, что ли?
— Человек ворот. Самому ходить — была охота… А, вон и начальство идет. Воскресни с восходом, начальство!
— Тебе того же, человек ворот. Кто это у тебя тут?
— Говорит, дело есть. Товар, говорит. Наш человек прислал, говорит.
— Еще что говорит?
— Еще глупости говорит. Заразу эту круглую славит. Калям-бубу какого-то нахваливает. Не наш человек, словом. Просит отвести его к ученым людям.
— Так. Кроме тебя кто его видел?
— Никто.
— Порадовались боги. Ну так сгинь, человек ворот, у которого трое детей, у которого вчера собака ногу сломала, у которого отец от плохой браги помер, у которого брат косой, у которого колено к дождю болит, который воды во рту на посту не держит, который неведомого человека перевстрел — сгинь и пропади!
— Да начальство! Да помилуй! Эх, не милует… Пропадаю! Человек! Имени им своего, смотри, не…
— Калям-бубу! Куда мужика дели?
— Сгинул да пропал. Имя назови мне.
— Э… Как бы сказать ловчее…
— Назови имя.
— Да мы так, по торговому делу. Купец я, и все.
— Не лги, купец.
— Да я знал имя с утра, как из дому-то вышел, да забыл. Об словечко какое-то запнулся, башкой об камень — слово-то и вылетело из нее. Набросали словечек — пройти нельзя, а сами строжатся. Вот и шишка, коли не веришь.
— Шишка, верно, свежая… Откуда будешь?
— Издалека. Перенесен словечком.
— Понятно. Страна какая?
— Какая у нас страна? Живем на дубу, молимся Калям-бубу, бабе его, детям и всей родове…
— Ты, видно, врешь. Надо тебя помучить.
— Не надо, начальство! Вот голова пройдет, я и вспомню. Вспомнил: я же привез кое-что. Надо к главному начальству.
— А что привез, не забыл?
— Накрепко помню.
— Как же так — имя не помнишь, это помнишь…
— А как человек в беспамятстве за свое добро обеими руками цепляется? Так и я в голове.
— Занятно. Иди за мной.
— Не могу. Приклеен.
— Отлепись!
— Гляди — отлепился. Чудно! Далеко ли идти?
— Иди и иди.
— Иду, раз пришел. А за что ты, начальство, этого, у ворот?
— Надо. Побыл и хватит.
— А ты большое начальство?
— Эх, не такое большое, как надо бы. А для тебя — ох, какое большое! Хочешь, глаз на неподобное место переведу?
— Не хочу. Глаза мне для дела нужны. А что это у вас все люди молчком ходят?
— Надо так. Я здесь спрашиваю, а не ты! Они молчат потому, что воды в рот набрали.
— Для чего?
— Ловчее молчать. Опять спрашиваешь!
— А что же ты сам воды в рот не наберешь?
— Я на службе. Мне допрашивать нужно, докладывать нужно… Тьфу ты, опять спросил, а я ответил. Молчи! Уже пришли.
— Э, да это же троглодитсякого царя дворец! Я его видел, когда в первый раз торговать ездил.
— Нету такого царя, а дворец наш.
— Да ведь он точь-в-точь такой же.
— Какой же он должен быть? Молчи, на кол посажу!
— Да я уж и так молчу, стараюсь…
— Сейчас предстанешь перед Большим Начальством мудрости и Большим Начальством Покоя…
2
— Твое дело — мудрость, мое — покой. Надо этого пришлого сразу, чтобы раз и нет.
— Нет, чтобы раз — и нет, это в другой раз. Его же прислали. Зря не пришлют.
— Чую, чую, что ничего не чую. Провижу, что ничего не провижу.
— Не твое это дело — провидеть. Твое дело — чуять, вот и чуй. Да, начальство ворот ты того… Все про него ведаешь?
— Ясно, что все.
— Как про меня? Или как я про тебя?
— Э, не шути. Плохо кончится.
— Ладно, воздержусь. Пусть войдет. Выспросим, тогда посмотрим, что с ним делать.
— Многих вам лет, большое начальство!
— Чего многих?
— Лет, чего же еще. А, вы ведь лет не знаете…
— Мы знаем все. А этих твоих лет у нас нет как нет. То-то мне начальство ворот жаловалось, что он все спрашивает. Что ты все спрашиваешь?
— На вопросах и ответах беседа зиждется.
— Ну вот мы и спрашиваем, а ты отвечаешь. Как твое имя звучит?
— Ой, плохо звучит: Птбрсхклзжбррр!
— Да, Мудрец, беда с такими именами: не поймешь и не запомнишь тем более.
— Ничего, Начальство Покоя, запомню, не бойся. А имя отца твоего?
— Ооооооааааааааоооооааауууууоооа. Тяжелый был человек.
— Что и говорить. А страна твоя где?
— Отсюда и не сказать, где. Знаю, что слева — море, справа — горы и долины.
— Глуп же ваш народ. Как его зовут, кстати?
— Белыми эфиопами кличут. Эфиопов знавали? Так вот те черные, а мы наоборот.
— Все ясно. Врет. Нету белых эфиопов.
— Так я и не говорю, что есть. Я говорю, кличут нас так.
— Кто же тебя к нам направил?
— А Калям-бубу его знает. И хорошо, видно, знает: вон в какую даль пособил меня закинуть!
— Чего же ты хочешь в нашей земле?
— Продать товар. Чего же еще купцу хотеть?
— Где же твой товар?
— Мой товар — мое умение. Дали бы, большое начальство, отдохнуть с дороги да поесть…
— Потом отдохнешь. Что за умение?
— Перекладывать слова на знаки.
— Это как?
— А вот так. Это палочка, это дощечка вощеная. Назови слово!
— Куда хватил!
— Смотри, Мудрец, не проболтайся сдуру!
— Не учи ученого, Начальство Покоя. Вот тебе слово, купец: «дерево».
— Та-ак… Вот и на дощечке — «дерево»!
— Какое же это дерево? Одни корешки какие-то. Вот я говорю: де-ре-во фи-го-во-е! Вот оно!
— Калям-бубу! И впрямь дерево! Фиговое! С листочками!
— Вот. А у тебя что за дерево?
— Ну вот и у меня — «дерево фиговое».
— Вижу — закорючек прибавилось. А толку? У меня оно растет и плодоносит, а у тебя?
— Вот, к примеру, напишу я все про это дерево: и как растет, и какие листья, и каковы плоды его на взгляд и вкус. Нашлют боги засуху, и погибнут деревья. А дощечка останется. И те, кто дерева этого не видел, все про него узнают…
— Так. Слышал я про это умение. Нам оно ни к чему. Дерево это я и так перед собой и другими представлю. Твое умение — баловство.
— Еще один прок: можно вести торговый счет ловчее, записывать, кто кому сколько должен…
— Мы никому ничего не должны, а если у кого что и заведется, мы и так заберем: очень любят нас боги.
— За что?
— Да уж есть за что. А торговое дело — не наше.
— Какое же ваше?
— Тайна богов.
— Ну так вот еще: можно про великие дела богов и героев записывать. Хотя бы про то, как из-за бабы герои десять лет воевали, или как Калям-бубу из двух арбузов мужчину и женщину достал. Наши мудрецы иногда так складно пишут зачитаешься!
— Говоришь бессмысленное. Наши деяния все другие затмевают, об этом весь мир знает, а кто не знает, тот узнает вскорости. Лета свои опять приплел. Нет, нет никаких лет! День есть и ночь есть.
— День да ночь — сутки прочь. Семь суток — неделя.
— Э, Мудрец, он говорит вредное. О таком даже слушать не хочется.
— Пусть говорит. Недолго ему говорить.
— Что такое, большое начальство? Я к вам как к людям…
— А кто тебе сказал, что мы люди? Нас боги избрали!
— Ну, у бога всего много. Сегодня избрал, а завтра, глядишь, встал не с той ноги и прибрал. Вот и наш Калям-бубу: то ничего, а то как расходится!
— Нет такого бога — Калям-бубу! Наших семеро есть — и все.
— Так не берете мой товар? Прогадаете!
— Еще и грозится. Ну, все, Мудрец, убирать его надо куда подальше. Поболтай с ним, коли охота припадет, а я уж пойду пытошный стан к работе ладить.
3
— Э, Начальство Мудрости, как же он пошел пытошный стан ладить, коли вы ремесла не знаете?
— Ремесла не знаем, оно нам ни к чему. А пытать — это разве ремесло? Это же удовольствие одно!
— Ничего себе удовольствие.
— Так. Звук, наружу не ходи, где раздался, там умри! Вот теперь нас никто не подстлушает. Вижу, купец, что ты не глуп, а глупым прикидываешься. Таким умением овладеть может не всякий. Поэтому давай говорить как умные люди.
— Обмен неравный — о чем говорить, когда я ничего о вашем народе не знаю.
— Со смертью играешь.
— Смерть и жизнь моя у Калям-бубу за пазухой.
— У меня в слове жизнь и смерть твоя! Знаю, что многих людей ты города посетил и обычаи видел. Вот это мне и нужно. Умением своим наделишь тайно меня одного…
— Ну вот, а говорил — баловство!