Байки на бис - Лев Дуров

В один прекрасный вечер, когда «сам» редактор сидел в одной из ближайших к барьеру лож и с презрительной миной смотрел на его упражнения, Дуров выпустил на арену свою чушку и заставил незаметно для публики стать передними ногами на барьер как раз против старого редактора. Потом стал отзывать ее, но так, что она не трогалась с места:

– Чушка! Чушка! Назад! Иди сюда! – Она оставалась неподвижной.

– Иди же, говорю я тебе! Не хочешь? – То же самое.

– А, понимаю! Старых знакомых увидала! На своих насмотреться не можешь!

Публика поняла этот «вопль огорченной души» и без умолку хохотала над рискованной проделкой Дурова, которая повлекла за собою появление на другой день громовой статьи.

Травля усилилась. Для этой газеты клоун сделался чуть ли не единственной злобой дня.

Дуров начал полемизировать с арены.

Так, к своему бенефису он приготовил злую шутку над враждебной газетой. Он знал, что ее владелец непременно посетит его торжество, чтобы иметь возможность лишний раз поиздеваться над ним, и поэтому не в счет программы придумал свою «свинью-читательницу».

Разгуливавшей на арене чушке он вынес целую кипу разных газет. Она уселась в свое кресло, а Дуров стал подносить ей одну за другой газеты. Она с негодованием отворачивалась от них и презрительно хрюкала.

– Ишь ты, – заметил клоун, – она не всякую газету любит, а ищет свою…. Ищи, ищи! Интересно посмотреть на вашу свинскую газету…

Сначала зрители думали, что свинья вообще не терпит гласности, но к ее глазам Дуров приблизил то издание, в котором не выносили хладнокровно его имени, она радостно захрюкала, завертела хвостом и, уткнувшись носом в газету, с визгом заводила им по строкам.

Клоун отомстил. Это был последний залп полемической перестрелки. Газета стала его замалчивать, а он о ней никогда не вспомнил».

Нечего терять

Я плохо знаю нетленное учение Маркса – Энгельса. Как-то сразу догадался – это не для меня. Но одна фраза из этого учения мне очень запомнилась: «Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей».

Я спросил у деда:

– Дед, правда, что революция с вас цепи сорвала?

– Да, внучек, – ответил он. – Вот здесь у меня были часы на золотой цепи. Теперь их нет.

Мужская доблесть

Моя мама работала с документами Военно-исторического архива. И попались ей на глаза подлинные указы Петра I. В них царь Петр открылся нам как мудрый и наблюдательный политик:

«В присутствии говорить своими словами, а не по писаному, дабы дурь каждого видна была».

«В панталоны и лосины моченых огурцов и заячих лапок не подкладывать, дабы доблесть мужская была подлинна и очевидна».

Рационализатор

Папа работал в «Союзвзрывпроме». По профессии он взрывником не был, он занимался снабжением. Но там многие подрабатывали. Например, рвали пни, то есть готовили поля под пахоту. Выезжали несколько человек, бурили под пнями дырки и закладывали в них запал. Чтобы не попасть под взрыв, нужно было выдержать определенное время и точно рассчитать длину бикфордова шнура. Вместе с отцом этим занимался инженер Мсалетдинов. Однажды он придумал, как ускорить работу – взял и укоротил вдвое бикфордовы шнуры!

Даже убежать не успел – его вместе с пнем подкинуло вверх и разнесло на части.

«Самый плохой ученик Вселенной»

В детстве меня исключали из многих школ, правда, не за неуспеваемость, а за хулиганство. Однажды директор школы закричал моей маме: «Вы не думайте, что ваш сын самый плохой ученик класса, школы, города или района, он самый плохой ученик Вселенной!»

В одной из школ я проучился ровно один урок. Там была директриса по прозвищу «Таракан», двухметрового роста, усатая, и ходила всегда в белом халате. И вот пришел я, новенький, в класс. Ребята на меня ополчились и полезли все на одного. Я спиной к стене прижался и по одному их вырубаю. Вдруг слышу: «Таракан!» – все врассыпную. Подходит ко мне двухметровая тетя, вытаскивает из кармана огромный ключ и колотит меня им по лбу, приговаривая: «В нашей школе драться нельзя!» Рядом стоял фикус на табуретке, и когда она выдохлась, я выхватил у нее ключ, снял фикус, подвинул табурет, встал на него и швырнул этот ключ так, что он, как пуля, пробил двойную раму и вылетел на улицу. Больше я в той школе, естественно, не появлялся.

Мой первый заработок

Как ни странно, свои первые деньги я заработал как врач. Мне было тогда, наверное, лет 10. Я был голубятником, и была такая страшная болезнь – она называлась «сухотка». Вдруг, ни с того ни с сего, голубь начинал высыхать, переставал летать и умирал. Голубятники всегда страшно переживали. Мне было очень жалко одного голубя – «чаечку». Я старался как-то сохранить ей жизнь и кормил ее изо рта в клюв. При этом случайно увидел, что на язычке у голубя маленькая бородавочка. Я ее потрогал, взял, опустил руку вниз – в пыль, и резко провел по языку. Бородавочка оказалась у меня в руках. Я пустил «чаечку» к голубям и она стала гулять, поправляться и через несколько дней она вместе со стаей взлетела. Я вывел закономерность – видите, какой я был умный в 10 лет – что нельзя голубям клевать на фанере, так же как артистам нельзя грызть семечки. Потому что отщипываются маленькие занозки, попадают артисту на связки и образуется узелочек, а голубю эта занозка попала под язычок и образовался мозолик. Тут я и начал выпендриваться. Я стал изображать из себя доктора и стал говорить, что я могу лечить от «сухотки» голубей. И со всей Москвы мне стали привозить голубей. Я их брал на несколько дней – я выпендривался в солидного доктора – смотрел и говорил: «Действительно, надо поработать». Забирал голубя, тут же мгновенно все это делал, отпускал его в нагул и говорил: «Зайдите через неделю». Через неделю приходили – голубь был жив-здоров. Мне платили за это денежки. Ну, тогда это были небольшие денежки. А куда я их тратил… На корм голубям же.

Булочка с «Прибоем»

Школу я не любил, а она – меня. Да я в нее фактически и не ходил. Прогуливал безбожно.

Зато задолго до окончания школы я уже прекрасно овладел ненормативной лексикой, научился курить и цыкать сквозь зубы, как заправская шпана. Но курить меня отучили быстро – без всяких пилюль и нотаций.

Однажды, когда в школе шли уроки, я скрылся в туалете и с папироской в зубах стал комментировать из окна футбольную игру в школьном дворе:

– Рыжий, так тебя и эдак! Кому ты подаешь, эдак тебя и так! А ты, Длинный, трах-тарарах, совсем мышей не ловишь!

Слышу – кто-то вошел. Ну, думаю, еще один такой же прогульщик, как и я. А оглянуться мне некогда – очень уж увлекся игрой. И тут меня хлопают по плечу и просят:

– Оставь.

Я, опять же не оборачиваясь, откусываю слюнявку и передаю через плечо с обязательной в таких случаях репликой:

– Свои надо иметь.

Тот не отвечает и продолжает за моей спиной докуривать мой чинарик. А я уж совсем в раж вошел.

– Славка, так тебя и эдак! Не видишь, куда бьешь, эдак тебя и так?!

– Ну, Дуров, пойдем – хватит.

Оборачиваюсь – директор школы! Спускаемся в его кабинет.

– Мерзавец, – говорит он мне, – ты что куришь?

– «Беломор», – отвечаю.

– Дай сюда!

Я вынимаю из кармана пачку, кладу ему на стол.

– Сколько тебе денег дает мать на день?

Не помню уж сейчас после всех этих денежных реформ, сколько мне давала мать на обед. Мы жили бедно и всего было в обрез. Называю сумму.

– А сколько стоит «Беломор»? – спрашивает.

Опять называю сумму, которая сжирает весь мой дневной бюджет.

– Негодяй! – говорит он, кладет мой «Беломор» в стол и вытаскивает оттуда пачку «Прибоя». – Вот что тебе, стервецу, надо курить! И тогда тебе останется хоть на булочку! Вон отсюда, чтобы я тебя больше не видел!

Когда я вышел из кабинета, почувствовал, что лицо мое горит. Ведь он не ругал меня за прогул, не говорил о том, что «курить вредно». Ведь ни один дурак не станет утверждать, что «курить полезно».

Он всего-навсего хотел, чтобы я имел возможность покупать себе каждый день булочку! Директор школы курит «Прибой», а его сопливый ученик позволяет себе «Беломор», который в три раза дороже!

Эта беседа в одни ворота произвела на меня такое впечатление, что через несколько дней я бросил курить. И понял, какой это был грандиозный педагог. Окончательно я убедился в этом после другой истории.

Однажды мы затеяли драку – класс на класс. Конечно, тут же доложили директору. Он ворвался в класс, дернул свой мундир так, что с него все пуговицы осыпались, и закричал, повышая голос по хроматической гамме:

– Дуров! Сегодня ты ударил своего товарища, завтра ты ударишь своего учителя, потом – меня, потом ты убьешь члена правительства, а потом начнешь бить стекла!

Все замерли. Тогда я мало чего понял. А вот позже, анализируя его тираду, до меня дошло: ну что такое член правительства? Ничто! А вот стекла после войны – это была великая проблема. Особенно – для директора школы.