Ожог - Соня Меньшикова

буллинг в школе: психолог, учитель, вожатый, профессиональный снайпер;

падение с высоты: авиация, туризм, строительство;

побои: боевые искусства, дрессировщики;

эмоционально холодные родители: художник, ветеринар…

И так далее, иные методички насчитывают более трехсот страниц с поясняющими таблицами. Я могу оправдать свое пренебрежение к этой традиции тем, что сам так и не нашел свое предназначение и бешусь от зависти. Но у Лизы был действительно особый случай.

Такое дело, Антон, — загадочно начала она, придав лицу самый кислый вид. — Когда мне было восемь, я играла на даче у бабушки. Дед разрезал арбуз, и я села на скамейку со своим куском. Ела так, что за ушами трещало — то было свое, приморское… И как-то так вышло, что сок капнул на ноги, потом под коленом что-то укололо, смотрю — шмель сидит. Я как бросила этот арбуз, как закричала, бабушка подбежала и отогнала его, с тех пор аж вздрагивала, когда рядом кто-то жужжал. Укус, кстати, прошел, но тот внезапный укол, — Лиза как-то горько цокнула языком. — До сих пор перед глазами темнеет, как вспомню. Ну, а потом выросла, и мне в выпускном классе уже сказали, что работа будет связана с тем, чтобы защищать людей от насекомых. Тем и живу — балаклавы, перчатки, всякие цветные обмотки, ну и гольфы — последний писк.

Антон понимающе кивнул головой, но было видно, что он с трудом сдерживает улыбку.

Как я тебе благодарен, что ты не размусолила это на подкаст о ментальном здоровье! — я хлопнул в ладоши, и девушки хихикнули. — В лучших традициях следовало бы принести тебе салфеток и два часа слушать с понимающим видом, при этом раздавая социально одобряемые советы.

Какой ты злой, — буркнула Наташа, но тоже с улыбкой на лице. — Когда ты уже сам пойдешь мусолить твою шизу к терапевту, м?

Ты мне дай направление не эко-нёрду с подходами из разряда “все проблемы — из детства” или “как ты хочешь свою мать?” — там и посмотрим.

Ребята игриво переглянулись между собой, и, прежде чем я открыл рот, Наташа мягко ускользнула из-под моей руки и вытянулась во весь рост, заставив меня приковать взгляд к ее талии.

Витя, — торжественно начала она, подходя в сторону ребят, чтобы они находились в моем поле зрения, словно на фотографии. Лиза отставила стакан, и все смотрели на меня так, будто я уже лежал в психлечебнице, а они приехали проведать меня с нескрываемой жалостью и любовью. — Знаем, ты просил без подарков, но мы хотим дать тебе, так сказать, не материальную вещь, а впечатление. Это — тебе, — Антон протянул мне белый конверт, и я бережно взял в его в руки. — С днем рождения!

Я всматривался на надписи на плотной, дорогой бумаге. “Доктор Бржевски. Сеанс, который изменит Вашу жизнь” — гласила не печать, а строгий почерк черными чернилами. Я потрогал края конверта и прижал его к груди, поднимая глаза на друзей.

Очень старомодный чувак, приверженец доказательной медицины, — махнула рукой Лиза, прищурившись на слове “доказательной”. Скорее всего, она не была уверена, но, в любом случае…

Спасибо, ребят, — сказал я и добродушно усмехнулся, но мое сердце и правда было переполнено благодарностью. Я распахнул объятия, начиная с Антона, чтобы оставить Наташу напоследок.

Надеемся, это уже будет последний психотерапевт в твоей жизни, — улыбался он, искренне обнимая меня в ответ.

***

На следующее утро я пришел к нему. Кабинет был наполнен стерильным белым светом. Матовое окно оттеняло лучи, пробивающиеся сквозь облака низкого неба. Голубоватая кушетка подо мной была из мягкой кожи. Когда моя поясница коснулась ее, я почему-то понял, что сеанс будет долгим.

Рядом, на стуле сидел доктор Бржевски. Самое примечательное в нем было то, какой он высокий. Его огромная фигура смотрелась органично в кресле этой белой комнаты, но я все равно неуютно поежился под его взглядом. Голубые глаза смотрели прямо, не изучая и не разглядывая. В руках были блокнот и ручка — единственные старые предметы в этом пространстве.

Давайте начнем. Виктор, двадцать шесть лет, — сказал он, глянув в блокнот. — Итак, какие у Вас жалобы?

Я поднял взгляд на его лицо и понял, что у него не активированы линзы на глазах. Так странно, давно не видел, чтобы кто-то писал от руки, а не фиксировал мысли сразу в облачное хранилище.

Если так сразу, то… — я прочистил горло. — В общем, я не могу найти себя. Давно стоило обратиться, знаю, просто устал платить налог на безработность. Ничего не нравится.

Я выждал паузу, ожидая, что он спросит меня о травме. Но доктор Бржевски все еще смотрел на меня непроницательным взглядом голубых глаз и мне казалось, что даже без линз он с легкостью анализирует мои малейшие эмоции.

Вырос в абсолютно обычной семье, никакого абьюза, эмоциональной депривации, гиперопеки, — я перечислил умные термины для того, чтобы он не спрашивал про семью, но тут же почувствовал себя глупо. — Все как-то шло своим чередом, и я… никогда не испытывал особых потрясений.

Никаких серьезных болезней? Опыт лечения в российской больнице? — аккуратно спросил он.

Никогда. Аллергий тоже нет.

Доктор откинулся в кресле и внимательно смотрел на меня.

Отношения с одноклассниками? — медленно спрашивал он, то и дело прищуривая глаза. — Досуг в провинциальном дворе? Собачий кайф?

Не пробовал, — я поморщился. — С одноклассниками все здорово, до сих пор общаемся.

Значит, следующее. Подростковым оккультизмом увлекались? Вызовы духов, гадания?

Никогда.

Доктор Бржевски черканул себе что-то в блокноте.

И все, с кем бы я пообщался из Вашего окружения, подтвердят мне это?

Я поежился и неосознанно скрестил руки на груди. Ох уж эти психотерапевты старой этики, — не прием, а допрос! Ну, ничего, на самом деле, я был благодарен за его беспристрастность. Если бы он попытался традиционно закомфортить меня тем, что спросил бы мои местоимения и стоп-слово, я бы в который раз развернулся и ушел.

Да, это верно.

Доктор Бржевски встал, отложил блокнот на стол и вернулся на свое кресло в полной тишине.

Давайте вернемся в детство. Вспомните, когда вам было 5–6 лет. О чем вы мечтали в то время?

Ого. Такой подход, связанный с глубинными желаниями, а не с травмой, давно уже считается старомодным и очень циничным. Где-то на одном уровне с той идеей, что женскую истерию следует лечить вибратором. Однако доктор Бржевски говорил таким скучающим тоном, будто за его методы он не рискует лишиться лицензии.

Я совершенно не помню, — сказал я шепотом, сам не осознавая этого. Наверное, боялся, что нас