Батюшка. Святой выстрел - Михаил Серегин

Посетители кафе провожали заинтересованными взглядами деловую тридцатилетнюю женщину, выделяющуюся своей яркостью и двигающуюся быстрым шагом между столиками. Громко цокали каблучки черных полусапожек из тисненной узором кожи, шелестели прямые, плотно облегавшие брючки, мерно покачивалась на плече черная лакированная сумка в стиль сапожек. Короткая сиреневая курточка с отороченным мехом капюшоном была расстегнута. Белая деловая блузка обтягивала упругую грудь, а в вырезе демонстративно расстегнутого на три пуговички воротника, оттеняя белизну ухоженной кожи, виднелось небольшое коричневое костяное ожерелье в национальном якутском стиле. Коротко остриженные под мальчика светло-каштановые волосы венчали поднятые темные противосолнечные очки.

К большому изумлению посетителей, женщина подошла к столику, за которым сидели два священника, и, по-хозяйски бросив сумочку на край стола, уселась на свободный стул.

– Привет, ребята! – панибратски бросила журналистка. – Можно я закурю?

Не дожидаясь ответа, она полезла в сумочку и достала пачку «Данхилла». Пока она прикуривала тонкую сигарету, деликатно пуская дым в сторону, отец Василий украдкой наблюдал и за журналисткой, и за отцом Федором. Не коробит ли того от такого обращения телеведущей или он уже привык к манерам в этом обществе? А отец Федор с добродушной иронией поглядывал на Анастасию.

Элегантно держа между двумя пальцами сигарету, журналистка достала из сумочки блокнот и авторучку. При этом бросила взгляд на отца Федора и коротко улыбнулась.

– У нас небольшая пертурбация, – заявила она. – Депутат убыл в командировку, и передача по его теме откладывается на неопределенное будущее. Комитет по образованию не готов, так что я решила сдвинуть вас.

– В каком смысле? – не понял отец Федор.

– Предлагаю передачу с вашим участием провести через неделю, – пояснила Бестужева и выразительно посмотрела на священников. – В отличие от власть предержащих и чиновников, имитирующих бурную деятельность во благо народа, вам особенно готовиться не надо. Так ведь?

– Простите, Анастасия, – решил вмешаться отец Василий. – Но подготовиться или настроиться на определенную тему все же нужно. Ведь какая-то канва у вас предусмотрена? Кроме того, мы элементарно можем не успеть вернуться в город. Заполярье, вертолеты, отсутствие связи… Рискуем.

– Отец Василий прав, – согласился отец Федор. – Как-то легко у вас все получается.

– Товарищи, дорогие, – вскинула идеально откорректированные брови журналистка. – Да вы, по-моему, побаиваетесь? Вот уж не ожидала!

– Знаете, как это называется? – рассмеялся отец Василий. – Брать «на слабо». Не пройдет.

– Ну почему же «на слабо»? – нисколько не смутилась Бестужева. – Это трезвая оценка ваших личностей, вашего образа мышления, вашего, так сказать, рода деятельности.

– А вот это уже лесть, – хмыкнул отец Федор, переглянувшись с отцом Василием. – Неприкрытая, незавуалированная лесть, два еще и в корыстных целях.

– Ну-у! – кокетливо изобразила отчаяние Бестужева, чуть надув губы. – Ну, зачем вы так? Я в самом деле верю, что то, о чем вам придется говорить, давно думано-передумано. Разве не так? Вы же проповеди читаете, прихожан воспитываете…

– Как-то вы не так выражаетесь, – покачал головой отец Василий. – Ну да не в этом дело. Понимаете, чтобы не пуститься в пространные рассуждения – а вопросы могут быть сверхсложными, – необходимо время для нужных и понятных слов. Слов простых и доходчивых, идущих от сердца, а не от ума. Отвечать-то придется коротко. Значит, слов должно быть мало, а дойти они должны наверняка.

– Тема у нас есть, мы ведь ее оговаривали в прошлый раз, – с каким-то облегчением согласилась Бестужева. – Духовное возрождение нации.

– Как-то обобщенно, – заметил отец Федор.

– Что?

– Слишком обобщенно, – повторил священник. – Тут можно разглагольствовать от революции 1917 года и до Большого адронного коллайдера. Важно понять, что вы, Настя, конкретно хотите озвучить. Вам ведь тоже не нужно, чтобы разговор стихийно ушел в сторону от темы, а держался в определенных рамках.

– Хорошо, я поняла, – согласилась Бестужева. – Тогда я сформулирую тему примерно так: «Истоки духовности». Хотя нет, тоже слишком размыто.

– Истоки бездуховности, – предложил отец Василий.

– Как-как? – с интересом посмотрела на него журналистка. – Истоки бездуховности? Любопытная формулировка. А вы, оказывается, философ, отец Василий. Интересно, но не в этот раз. Давайте остановимся на такой формулировке: «Что мешает возрождению духовности?» Или еще точнее: «Возрождение духовности. Преодолевая препятствия».

– Что в лоб, что по лбу, – хмыкнул отец Федор.

– Неважно, – отмахнулась журналистка и стала что-то быстро писать в своем блокноте. – Главное, чтобы вам было понятно и мне.

– Чтобы мы дули в одну дуду, – поддакнул отец Василий, которому становилось все веселее и веселее от разговора и от общения с журналисткой.

Человек она вроде бы не плохой, только очень уж испорчена своей профессией и излишне самоуверенна.

Наконец основной круг вопросов был оговорен, а вопросы зрителей в студии Бестужева обязалась скорректировать сама. И тут неожиданно возникли разногласия между священниками. Отец Василий считал, что вопросы общего характера, задаваемые из чистого любопытства, следует пропускать – неинтересно и неважно. Отец Федор, наоборот, придерживался мнения, что ответы на такие вопросы способствуют повышению грамотности населения в вопросах религии. В конце концов, отец Василий махнул рукой на этот спор…

Когда священники шли по летному полю со своими саквояжами, отец Василий заговорил о Бестужевой.

– А вы давно знакомы с Анастасией?

– Да с год уже, наверное. А что?

– Ничего. Просто человек она своеобразный. И ведь не верующая, а собирается говорить о вопросах веры, причем в прямом эфире, на всю республику.

– Журналисты, – пожал плечами отец Федор. – А вообще-то она девушка неплохая. Своеобразная – это точно.

– Я понимаю, что журналисты, – не унимался отец Василий. – Понимаю, что язык подвешен. Но я бы не рискнул вести телевизионную передачу на эту тему.

– Кое в чем я с вами согласен, – ответил отец Федор. – Наша тема ее интересует постольку-поскольку. Дань моде, и не больше. Принято об этом говорить, вот и она тоже. Ну, да и бог с ней. Главное, что мы с вами имеем возможность поговорить с большой аудиторией. Вы мне лучше посоветуйте, к кому обращаться по прилете в каждое село. Как организовывать все на месте?

– А вас разве не проинструктировали?

– Рассказывали, конечно, но вы человек опытный, может, что полезное посоветуете.

В самолете священники разговаривали мало. Оба завороженно смотрели в иллюминатор, где далеко внизу под редкими рваными облаками тянулись дикие горные кряжи Верхоянского хребта. С высоты четырех тысяч метров они выглядели как первозданный хаос. Цепь вершин, то побольше, то поменьше, изрезанных долинами, разломами, ущельями. Каждая низина, каждая расщелина была припорошена снегом, и горы казались испещренными белыми черточками. Эти черточки, изредка перерезаемые узкими речными долинами, завораживали и навевали грусть. Отец Федор, как человек сугубо городской, слегка приуныл.

– Вам предстоит увидеть другие ландшафты, не такие печальные, – приободрил своего спутника отец Василий. – В тундре вам понравится. Точнее, там, куда вы летите, лесотундра. Бескрайние просторы до самого океана, стада оленей и очень добрые люди.

Расстались священники в Верхоянске, а дальше каждый отправился своим маршрутом. Отец Федор отправился на вертолете геологов, по предварительной договоренности, в Мвикерю, в низовья Лены. Отца Василия ждала большая лодка, на которой в верховья реки Яны отправлялись продукты и товары первой необходимости для звероферм, мелких поселений рыбаков, охотников и оленеводов.

Старый якут Кузьма, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, сразу же с сомнением оглядел священника и поцокал языком.

– Однако у нас так нельзя, – показал он пальцем сначала на демисезонные городские полусапожки отца Василия, а потом на его короткую куртку на синтепоне. – Сырость внизу, сырость вверху.

– Ничего, я закаленный, – отмахнулся священник. – Сколько нам плыть-то?

– До Батагая – два часа, до Усть-Алданска – два, до Петрово – три.

– Если отец Василий замерзать начнет, мы его согреем, – вставил продавец передвижного магазина Иван, перелез с деревянного помоста в лодку, подмигнул священнику и недвусмысленно потер руки. – Отчаливай, Кузьма.

Отец Василий уселся поудобнее на деревянные ящики с консервами. Застучал мотор лодки, и под любопытными взглядами людей она отчалила от берега. Священник знал, что еще с советских времен повелось у малых народов называть детей русскими именами. И фамилии у них тоже были русскими. Такой порядок завела в свое время Советская власть. Правда, в отдаленных местах многие жители забывали, что у них написано в паспорте, и продолжали, как и до революции, именоваться на свой лад. Но в больших населенных пунктах это правило соблюдалось строго. Называть типичного якута Кузьмой Николаевым и Иваном Петровым было вначале как-то непривычно, но отец Василий быстро к этому привык.