Первое послание к Коринфянам - Дейвид Прайер

Факторы исторического порядка тоже играли немалую роль в формировании культуры Коринфа, куда Павел прибыл в 50 г. н. э. В 146 г. до н. э. Ахейский союз греческих городов-государств, в течение некоторого времени противостоявший римской экспансии, потерпел неудачу, и Коринф (который возглавлял противостояние Риму) был полностью уничтожен; его жители были убиты или проданы в рабство. В таком состоянии это стратегически важное место оставалось в течение столетия, пока Юлий Цезарь не восстановил Коринф и не сделал его римской колонией.

«Римская колония представляла собой маленький Рим, воссозданный на чужих территориях среди иноземного населения для того, чтобы стать центром римской жизни и поддерживать римский порядок. Располагаясь вдоль главных римских дорог (тех военных магистралей, которые вели из Рима к границам империи), колонии римских граждан создавались в стратегически важных местах и играли важную роль в государственном устройстве»[4].

С 46 г. до н. э. Коринф снова начинает процветать, становясь все более космополитическим городом. Обретя статус римской колонии, он принял часть ветеранов римской армии, которым была выделена земля, чтобы они могли обосноваться здесь в качестве переселенцев. Это влиятельное меньшинство придавало новому городу римские черты, но вскоре в Коринф стали стекаться представители различных рас, религий, языков и культур. Здесь начал селиться торговый люд, купцы и прочие, включая множество евреев. Вот как описывает Коринф Фаррар:

«Это смешанное и разнородное население, состоящее из греческих авантюристов и римских горожан, испорченных влиянием финикийцев; это толпы евреев, бывших солдат, философов, купцов, моряков, вольноотпущенников, рабов, ремесленников, лавочников и пособников любого порока»[5].

Баркли характеризует его как колонию «без аристократии, без традиций и без прочно обосновавшегося населения»[6].

К середине I в. Коринф стал символом преступности и порока. Нетрудно найти современный город, похожий на него, хотя, быть может, даже в таких городах, как Сан-Франциско, Рио-де-Жанейро и Кейптаун, не увидишь такого противостояния проповеди Евангелия, как то, которое проявилось в этом городе. Ситуацию, в которой оказался Павел, Поллок описывает так: «Коринф был самым большим городом из тех, которые уже посетил Павел, и представлял собой оживленную торговую столицу… В нем на сравнительно небольшой территории было сосредоточено около четверти миллиона населения, основную часть которого составляли рабы, занятые бесконечными погрузками и разгрузками товаров. Коринф был населен людьми, не имевшими корней, сорванными со своих мест, представлявшими все многообразие рас… необычайно близкая параллель населению „центральной части" городов XX в.

Павел был свидетелем того, как христианская церковь начинает расти и процветать в относительно крупных городах, которые он встречал в Македонии. Если же любовь к Иисусу Христу сможет пустить корни в Коринфе, самом густонаселенном, богатом, пропитанном духом торговли и помешавшемся на сексе городе Восточной Европы, то она проявит свою силу везде»[7].

Павел в Коринфе

Зная, каким был этот город, мы не слишком удивляемся, когда читаем, что Павел прибыл в Коринф «в страхе и в великом трепете» (1 Кор. 2:3), – он действительно был напуган. И хотя он был уверен в силе благовестия, хотя видел, как (незадолго до прибытия в Коринф) повлияла его проповедь на афинян, хотя не представлял себе, что с ним могут обойтись хуже, чем в Македонии несколько недель назад, – он все же испытывал страх перед Коринфом, молва о котором распространилась по всему Средиземноморью. Он открыто заявляет о своем «страхе и великом трепете», и, вероятно, это говорит о том, что Коринф казался ему каким-то особенно страшным городом, быть может, как никакой другой.

О пребывании Павла в Коринфе, которое длилось полтора года (на более долгий строк он останавливался только в Эфесе), рассказывается в Деян. 18:1—18. Из этого повествования мы можем лишь в общих чертах узнать о некоторых основных фактах его служения. Как и в Эфесе, он занимался здесь своим ремеслом (изготовлением палаток), по крайней мере, первые несколько недель, пока не освоился и не приобрел известность как проповедник и учитель. Дары любви (добровольные пожертвования от церквей Македонии и Филипп, которые позднее доставили Сила и Тимофей) также дали ему возможность полностью посвятить себя проповедованию и учительскому служению. Если судить по его ежедневному расписанию в Эфесе, Павел вполне мог целых восемь часов в день заниматься ручным трудом, а с одиннадцати до четырех пополудни – благовествовать[8]. Учитывая средиземноморский климат, можно сказать, что в жаркое время года это был тяжелый распорядок дня для человека, который явно не отличался крепким здоровьем.

Более подробное исследование рассказа Луки о пребывании Павла в Коринфе еще больше прояснит характер отношений апостола с христианами этого города.

По сравнению с тем жестоким обращением, которое ему пришлось испытать со стороны македонян (особенно в Филиппах), пребывание Павла в Афинах не отличалось ничем особенно новым: он испытывал насмешки одних и вызывал интерес у других, но уверовавших было немного. Тем не менее церковь в Афинах была основана. Апостол прибыл в Коринф совершенно изможденным: давали о себе знать побои, он был духовно не удовлетворен тем, что ему пришлось испытать в Афинах, тяжело переживал разлуку с Силой и Тимофеем и, естественно, трепетал при мысли, что ему лицом к лицу придется встретиться с этим «городом любви».

Есть основания полагать, что Павел прибыл в Коринф в марте 50 г. и оставался там до сентября 51 г. (с разницей примерно в год). Наиболее вероятно, что Первое послание к Коринфянам было написано в начале 54 г. или, возможно, в конце 53 г. (то есть в середине продолжавшегося два с половиной года пребывания Павла в Эфесе).

Проходя по улицам, Павел наверняка обратил внимание на ремесленников, которые, как и он, занимались изготовлением палаток (или кожевенными работами). По-видимому, Павел, еще будучи раввином, счел необходимым иметь дополнительный источник дохода, так как предполагалось, что раввины выполняют свои религиозные и юридические обязанности, не требуя за это никакого вознаграждения. В Киликии, где вырос Павел, одним из распространенных ремесел было изготовление палаток, покрытие для которых делали из козьей шерсти (и называлось оно «cilicium»). Естественно, Павла привлекло местное ремесло, занятие которым составляло предмет его гордости и доставляло такую же радость, как, вероятно, Самому Иисусу – Его плотницкие работы. В Акиле он узнал своего соплеменника-иудея, и не надо богатого воображения, чтобы представить их первый разговор. Акила и Прискилла уже привыкли к кочевой жизни и с готовностью оказали гостеприимство этому одинокому проповеднику, который, к тому же, оказался апостолом Иисуса Христа.

Трудно переоценить ту поддержку, какую эта встреча, вероятно, принесла Павлу в его «немощи». Бог, по-видимому, в течение всех полутора лет пребывания Павла в Коринфе постоянно его ободрял. Встреча с Акилой и Прискиллой – первый пример такого рода; затем прибывают Сила и Тимофей, которые не только приносят хорошие вести от македонских церквей, но и формируют сильную группу (уже из пяти человек), способную охватить благовестием этот самый главный город провинции. Такое совместное служение принципиально важно: оно должно основываться на прочных дружеских узах и сотрудничестве, которые предполагают не только совместную «христианскую» деятельность, но и общность жизненных идеалов. Акила и Прискилла стали ближайшими сотрудниками Павла и по зову Святого Духа были готовы оставить дом и работу, чтобы содействовать распространению Благой вести.

Как всегда, поначалу Павел сосредоточил свое внимание на синагоге и, несмотря на открытое и единодушное противодействие иудейской общины, испытал большой подъем, обратив в веру Криспа, начальника синагоги (Деян. 18:8). Весьма вероятно, что и преемник Криспа по должности, Сосфен (Деян. 18:17), тоже уверовал в Иисуса. Его необычное имя вновь появляется рядом с именем Павла в Первом послании к Коринфянам (1 Кор.1:1), где он упомянут как соавтор апостола. Нет ничего удивительного в том, что успех проповеди Павла вызвал негодование евреев.

Когда ему, наконец, было запрещено появляться в синагоге, Павел решил проводить свои собрания по соседству. Хозяин дома, некий Тит Иустус (очевидно, язычник), вероятно, имел и третье имя, Гаий, под которым он и упоминается в 1 Кор. 1:14 и Рим. 16:23.

Итак, Павлу было предоставлено идеальное место, где он мог общаться как с иудеями, так и с язычниками Коринфа. И действительно, «многие… уверовали и крестились» (Деян. 18:8).

Церковь быстро росла. Множество причин способствовали обретению уверенности и бодрости духа. Однако, по-видимому, Павел все еще находился в подавленном состоянии, был склонен к сомнениям и унынию. Вот как описывает его состояние Джон Поллок: