Возвращение экспедиционного корпуса - Георгий Лопатин

Обучение шло быстро. Солдатские комитеты перечить комдиву не стали и действительно на младшие офицерские должности выдвинули унтеров и фельдфебелей (коих вообще-то тоже неслабо проредило), а оные если говорить прямо в иных случаях являлись куда как компетентнее тех же скороспелых прапорщиков военного времени. Так что осталось лишь формально прогнать их через «школу», выдать соответствующий документ и вуаля, готовы новые прапорщики. Дать более высокие офицерские звания Климов все же не смог, но опять же пользуясь «революционным порядком» благодаря которому можно было творить, что душа пожелает, поделил прапорщиков на младших, собственно прапорщиков и старших.

А чтобы отличать «революционных» прапорщиков от прежних, на погоны им присобачили небольшие лавровые веточки из латуни.

Так что тот же ефрейтор Малиновский по итогу стал младшим прапорщиком с одной лавровой веточкой на должности обычного прапорщика, а фельдфебель Анисимов — старшим прапорщиком с тремя веточками на должности поручика.

2

У французов тем временем, чем дальше, тем яснее становился уровень постигшей их военной катастрофы. Немцы сражались отчаянно и в тыл на запад шли целые эшелоны плотно забитые ранеными. Легкораненые сидели даже на крышах. На одном из поездов вдоль всего состава было написано «Скотобойня» и рядом в насмешку лозунг президента Пуанкаре: «Да здравствует мир».

О происходящем на фронте Климов узнавал в первую очередь от графа Игнатьева, что регулярно наведывался на позиции РОДа, одновременно являясь своеобразным посредником между дивизией и французским военным министерством.

— Это катастрофа Михаил Антонович, — качая головой, говорил полковник. — По самым скромным подсчетам только потери французов на двадцать пятое апреля составляют около ста тысяч человек. Пятая и Шестая армии захлебнулись в крови. Потери англичан и их сателлитов точно неизвестны, но порядка сорока пяти тысяч…

— А как обстановка в тылу, Алексей Алексеевич? А то до нас доходят невнятные слухи, так что не знаем, чему верить…

— Плохо. Нарастает пацифистская пропаганда, коя разлагающе действует на общество. По описанию, что я получал, все то же самое что происходило в России перед революцией… Среди гражданских и в армии усиливаются чувства озлобления и разочарования. Руководство обвиняют в неумелом руководстве, а тут еще эти листовки от некоего Французского революционного фронта и прочих партий…

Климов едва сдержался, чтобы не улыбнуться, широко, от уха до уха. ФРФ являлась его детищем. Сейчас всей работой по печати и распространению материалов занималась Елена Александровна Извольская, дочь посла России во Франции, кою Климов фактически завербовал, сыграв на патриотических чувствах и ностальгии. Хотя должен был сам себе признаться, что тут все же имелось нечто большее чем просто вербовка. Чем-то эта девушка, прямо скажем не первая красавица, его зацепила, хотя она по своему типажу являлась совершенно не в его вкусе.

Но как оказалось, на этом политическом поприще действовал не только он. На волне неудач на фронте подняли различные социалистические, анархические и прочие партии оппозиционные нынешней власти. Отпускные солдаты нередко присутствовали и участвовали на различных митингах и собраниях. По возвращении в свои части эти солдаты оставались в переписке с вожаками данных мероприятий, ну и распространяли какие-то материалы среди сослуживцев.

Но поскольку ФРФ начало действовать раньше всех, до начала Нивельской мясорубки, а не во время оной, когда стало ясно, что дело дрянь, то авторитет именно этого движения оказался внушительнее прочих. Хотя, конечно, после того, как повылазили из темных щелей остальные и начали свою явную агитацию, вес ФРФ начал падать, но все еще оставался на достаточно высоком уровне.

Против ФРФ сильнее всего играло все еще сохраняющаяся таинственность относительно личностей основателей партии и отсутствие митингов под его эгидой.

— Особенно активная агитация идет в пользу мира на железнодорожных станциях и в рабочих кругах, — продолжал рассказывать граф. — Говорят в пользу забастовок на заводах, работающих на оборону, а также ведется кампания против обработки земельных участков. Это явно дело рук немцев…

Климов согласно кивнул при этом поморщившись.

— Да, грубо работают. Словно по той же методичке по которой работали в России, но тут вам не там…

Дальше-больше.

В верхах французской армии начались разногласия относительно того, как нужно действовать дальше, наступать или же наоборот отступить и перейти к обороне. Это конечно не могло остаться тайной и быстро стало известно во всех армейских кругах, ну и соответственно в целом в обществе. При этом суждения приобрели резкую форму. Усиленной критике подвергались действия начальников, начало складываться недовольство, а местами и открытый ропот. Эпитеты «мясник», «живодер» и прочие, раздавались направо и налево.

Дело дошло до того, что начались первые отказы от выполнения приказов. Делались попытки передачи власти в некоторых частях минуя прямых начальников в руки выборных офицеров и солдат.

Третьего мая во 2-й пехотной дивизии колониальных войск были замечены признаки коллективного неповиновения. Но его без труда подавили. Неграм слова не давали… Однако глухое возбуждение продолжало расти среди французских солдат, как в пострадавших частях, которых после урезанного отдыха снова посылали на линию огня, так и в свежих дивизиях, которые при приближении к линии огня слышали потрясающие рассказы сменяемых ими товарищей и главным лейтмотивом таких рассказов стало: «Нас вели на бойню!»

За первую половину мая в солдатских письмах все чаще слышатся угрозы неповиновения: «Мы останемся в окопах, но не пойдем больше в атаку!», «Мы не желаем больше погибать у проволочных заграждений неприятеля!», «Бессмысленно идти против оставшихся в целости пулеметов!» и так далее, и тому подобное.

Пошли требования предать суду высший генералитет: Нивеля, Мазеля, Манжена, Мишле и других.

В середине мая в очередной раз приехала Елена Извольская с сообщением об отставке генерала Нивеля и сменой его Петэном и даже собралась какая-то судебная комиссия по расследованию. Парламент попытался спустить пар народного недовольства в свисток, чтобы их самих не линчевали.

Если Игнатьев больше сообщал о делах непосредственно в армейской среде, то Елена говорила о происходящем в гражданском обществе.

— Францию и Париж, в частности, просто захлестнула волна забастовок, но вместо того, чтобы, как ожидалось силой подавить выступления рабочих, власти проявляют просто невероятную терпимость. Они привлекают к разрешению проблем учителей, священников и писателей…

Да, тут французы Михаила удивили.

— Хотя все объяснимо, — произнес он, немного подумав, — франки видели к чему привело силовое давление на рабочих в России и всеми силами пытаются избежать повторение ситуации у себя…

— Да, ты прав. В каких-то случаях власти идут на уступки, но, по сути, идет забалтывание проблем, создаются различные комитеты