Цена - Артур Миллер

Ничего! Я же сказал: буду торговаться — и буду!

Эстер. Я верю… Это тот самый костюм!

Виктор. Тот самый? Ах, тот самый! Сколько? Повернись!

Эстер (поворачиваясь). Сорок пять. Ты представляешь: продавец сказал, что его никто не берет — слишком простенький.

Виктор. А по-моему, прелесть! Женщины просто слепы! Нет, когда за твои деньги тебе дают что-то настоящее, я не против. Но чаще всего они пытаются всучить такую ерунду!

Эстер. Я рада, что тебе нравится. Но и ты, надеюсь, пойдешь не в форме.

Виктор. Я его чуть не убил, этого типа! Только что переоделся, в это время Макгоуэн стал брать отпечатки пальцев у одного бездельника, а тот, видите ли, не желает. И давай размахивать руками! Я иду мимо, а он мне — хлоп по подносу с кофе.

Эстер. О, господи!

Виктор. Я отдал костюм в срочную чистку. К шести обещали сделать.

Эстер. Кофе с молоком и сахаром?

Виктор. Да.

Эстер. К шести не сделают.

Виктор. Обещали.

Эстер. Даже и не думай.

Виктор. Ну, в конце концов, в кино можно и так…

Эстер. Но мы же так редко выходим. Неужели при этом каждому обязательно знать, кто ты и сколько ты получаешь?

Виктор. Пожалуйста, не надо опять про то же самое…

Эстер. Я хочу, чтобы у нас был настоящий вечер! Я хочу посидеть с тобой в ресторане, и чтобы никакой экс-полицейский не лез к тебе через стол с пьяными разговорами: «А помнишь, как мы…».

Виктор. Это было всего два раза… И после стольких лет службы было бы странно не…

Эстер. Да, это неважно, ты прав. А все-таки вспомни того человека в музее: он принял тебя за скульптора. Ведь принял?

Виктор. Хорошо, считай, что я скульптор.

Эстер. Но это было приятно, понимаешь: приятно. Вик, честное слово, когда ты надеваешь костюм, ты совсем другой, ты такой внушительный. Что тут плохого? (Откидывается на спинку дивана.) Жаль, я не записала марку этого виски.

Виктор. Марки разные, а химия одна!

Эстер. А все-таки одно лучше, другое хуже.

Виктор (глядя на часы). Нет, как тебе это правится? Он мне сказал: в пять тридцать, как из пушки. Такие пошли мастера болтать… (Он непрерывно меряет шагами комнату, стараясь побороть раздражение, вызванное настроением жены.) Эстер, ты не волнуйся, я сказал, и я буду торговаться. Ясно? А пить ты не умеешь. У тебя от этого портится настроение — и только.

Эстер. А если я от этого плохого настроения как раз и получаю удовольствие? Слушай, у меня есть идея!

Виктор. Какая?

Эстер. Что, если тебе меня бросить? Будешь посылать мне самую малость— на кофе и сигареты.

Виктор. И ты будешь жить, не вылезая из постели?

Эстер. Нет, я буду вылезать. Но не очень часто.

Виктор. Эстер, ты же умная, ты способная женщина. Ты не должна целыми днями пролеживать бока. Найди работу хотя бы на полдня, и тебе будет куда ходить!

Эстер. Будет куда ходить! Очень мне это надо! (Помолчав.) До сих пор не привыкну, что Ричард не со мной, вот и все.

Виктор. Что поделаешь — мальчик уехал. Он теперь мужчина. И ты должна что-то придумать себе.

Эстер. Не могу я ходить изо дня в день в одно и то же место. Никогда не могла, а сейчас тем более. Ты хотя бы попросил, чтоб Уолтера позвали к телефону!

Виктор. Я просил дежурную сестру. Но, по ее словам, он никак не мог оторваться:

Эстер. Ну и сукин сын. Даже думать о нем тошно!

Виктор. А что с ним поделаешь? Он всегда был такой. Бесчувственный.

Эстер. При чем тут чувства? Раз в шестнадцать лет подойти к телефону— для этого нужны не чувства, а обыкновенная порядочность. Представляю, как тебе противно все это…

Виктор. Сейчас уже нет. Но целую неделю ждать, что он позвонит! За это время я мог пригласить не одного оценщика, а десять. Впрочем, все к лучшему. Нам не о чем с ним говорить.

Эстер. Ты очень злишься на него?

Виктор. На себя. Звонил ему, как дурак…

Эстер. Теперь ты хоть согласен, что надо было браться за это месяц назад, сразу, как узнал, что дом будут сносить?

Виктор. Не брался, потому что не мог заставить себя позвонить ему. Ну его к черту! Как-нибудь справлюсь сам. В конце концов, какая разница?

Эстер. А его доля? Вик, я не хочу долбить тебе одно и то же, но ведь речь идет о деньгах и, судя по всему, не таких уж маленьких. Как ты собираешься договориться с ним?

Виктор. Я уже думал об этом. Раз он имеет право на половину, почему он должен от нее отказываться?

Эстер. Но, по-моему, ты хотел оставить это па его усмотрение.

Виктор. Я передумал. Честно говоря, у меня нет такого чувства, что он мне что-то должен. И я не стану закатывать ему сцеп.

Эстер. Интересно, на скольких «кадиллаках» может ездить один человек?

Виктор. Именно поэтому он и дальше будет ездить на «кадиллаках». Люди, которые любят деньги, пс любят выпускать их из рук.

Эстер. Не понимаю тебя! По-твоему, если он не возьмет этих денег — он подаст нам милостыню. А по-моему, он просто выполнит свои моральный долг!

Виктор. Эстер, ты иногда вдруг начинаешь изрекать прописные истины! Моральный долг! Он даже не поймет, о чем я с ним говорю.

Эстер. Так заставь его понять! Плохо, что ты сам мало веришь в это. Или притворяешься, что не веришь.

Виктор. Ты что, хочешь, чтобы я ему изрек: «Сие твой долг предо мной!»?

Эстер. Вик, он сделал карьеру только благодаря тебе! По какому такому закону он имел тогда право учиться, а ты не имел?

Виктор. Прошу тебя. Не будем начинать все с начала.

Эстер. А откуда же? Ты и учился лучше, чем он. И если бы ты не взвалил на себя заботу об отце, он бы ни за что не кончил свой медицинский институт. Это и есть его долг перед тобой. И пора ему напомнить об этом, как делают в таких случаях нормальные люди! Все это стоит, наверное, приличных денег.

Виктор. Сомневаюсь. Антикварных вещей здесь нет и…

Эстер. Ну, конечно, раз это наше, значит, оно ничего не стоит!

Виктор. Зачем ты так?

Эстер. Затем, что как раз так мы с тобой и рассуждаем, всю жизнь! А здесь мебели, и довольно интересной, целый дом! И люди платят за такую мебель деньги! И ее тут, наверно, на тысячи долларов!

Виктор. Эстер, не надо. Мы с тобой обязательно поспорим, и я…

Эстер. Прекрасно, давай поспорим! Когда ты хочешь, ты отлично умеешь спорить. Все дело в том, что тебя кго-то убедил, что ты можешь играть только вторую скрипку. Господи, до чего мы с тобой похожи, просто ужас!

Виктор. Этот человек даже не подошел к телефону. Как и с чего я начну…

Эстер. Пиши ему письма, стучи кулаками в дверь! Пусть знает: все, что здесь, — твое!

Виктор. А что ты так волнуешься?

Эстер. Во-первых, я надеюсь, что это поможет тебе наконец решиться и уйти в отставку.

Пауза.

Виктор (тихо и как бы нехотя, словно сообщая ей это по секрету). Пожалуй, меня останавливают даже не деньги…

Эстер. Тогда что же? Я думала, что, получив маленькую передышку, ты месяц-другой отдохнешь и соберешься с мыслями: чем заняться дальше.

Виктор. Я и сейчас ни о чем другом не думаю. Но думать можно и не увольняясь.

Эстер. А что проку?

Виктор. А по-твоему, это так легко решить? Мне скоро пятьдесят. А в пятьдесят просто так, за здорово живешь, новую карьеру не начинают.

Эстер. С таким настроением, как у тебя, лучше вообще не начинать. Тебе, наверное, кажется, что у тебя впереди непочатый край времени…

Виктор. Мне это не кажется.

Эстер. Если бы ты еще три года назад вернулся в институт, ты бы уже заканчивал курс. И у тебя уже сейчас могло бы оказаться па примете место по душе. Так или нет?

Виктор. Ладно. В четверг подаю заявление. Надеюсь, дальше мы можем говорить сидя?

Эстер. Каждый раз так: завтра, в четверг, на той неделе. А проходят месяцы. Ты становишься еще хуже меня. Вик, ты должен мне обещать… ты уйдешь в отставку и тогда…

Виктор. Не пойму, почему тебе вдруг так загорелось…

Эстер. Вдруг! Я говорю об этом, не переставая, уже три года. Говорю с той минуты, как ты отслужил свое.

Виктор. Но это еще не три года…

Эстер. В марте будет три. Три года!

Виктор (так, словно это только что окончательно до него дошло). Ну, хорошо. Давай поговорим. Может быть, прямо в четверг.