Древнегреческий героический эпос и Илиада Гомера - Л Зайцев

Семь городов, пререкаясь, зовутся отчизной Гомера: Смирна, Хиос, Колофон, Пилос, Аргос, Итака, Афины. (пер. Л. Блуменау)

Вызывает сомнение античная традиция о слепоте Гомера: автор "Илиады" и "Одиссеи", во всяком случае, прожил зрячим большую часть жизни, впитал в себя яркие картины природы и бытия человека на ее фоне, побывал в гуще сражения, лично соприкоснулся едва ли не со всеми сторонами тогдашней жизни. Видел он своими глазами и троянскую равнину, как это явствует из ряда деталей в описаниях "Илиады". Представление о слепом Гомере легко могло возникнуть по аналогии со слепым аэдом феаков Демодоком в "Одиссее" (VIII, 62 слл.), которого, как и аэда Фемия ("Одиссея", I, 151 слл. и др.), Гомер, по-видимому, наделил идеализированными чертами аэда - своего современника, а может быть, и действительно какими-то собственными. Могли сыграть свою роль в возникновении легенды о слепоте Гомера и слова автора так называемого гомеровского гимна к Аполлону Делосскому (ст. 169 - 173), назвавшего себя "слепым мужем, живущим на Хиосе": ведь в позднейшую эпоху автором этого гимна считали Гомера. Греки архаической эпохи, к сожалению, не проявляли интереса к личности и к обстоятельствам жизни авторов даже таких сочинений, которые пользовались широчайшей популярностью. Если бы живший поколением позднее или даже младший современник Гомера Гесиод, автор поэм "Труды и дни" и "Теогония", не вставил в "Труды и дни" некоторых сведений о самом себе, ни эллинистические ученые, составлявшие жизнеописания поэтов классической эпохи, ни мы не знали бы ничего определенного и о нем. Имя "Гомер" скорее всего подлинное, хотя многие исследователи высказывали сомнения на этот счет. Оно не принадлежит к числу греческих имен, бывших в употреблении, греки его не понимали и всячески пытались объяснить, толкуя его то как "заложник", то как "слепец". Едва ли кто мог придумать такое имя для автора "Илиады" и "Одиссеи": очевидно, имя автора стояло в заглавиях уже первых рукописей поэм. Судя по имени, гениальный поэт мог быть даже и не греком по происхождению: в становлении и развитии эллинской культуры сыграли важную роль многие "варвары" или "полуварвары", усвоившие с детства греческий язык и греческую культурную традицию,- философ Фалес Милетский, отец истории Геродот, писатель-сатирик Лукиан. Поэмы такой длины и такой сложной структуры, как "Илиада" и "Одиссея", не могли сохраниться в устной эпической традиции, в которой важнейшую роль играла импровизация. Устное эпическое творчество не знает авторского права, и аэды, которые попыталась бы воспроизводить "Илиаду" или "Одиссею" по памяти на слух, неизбежно разрушили бы стройную композицию поэмы, пытаясь каждый на свой лад сделать поэму лучше. То, что поэмы дошли до нас не погибнув, может быть объяснено только тем, что они были записаны самим поэтом или под его диктовку при помощи совсем недавно созданного греческого алфавита. Восхищение гением Гомера привело английского филолога Уэйд-Джери даже к предположению, что Гомер мог сам создать греческий алфавит на основе финикийского для того, чтобы написать "Илиаду". Гомер должен был впитать в себя с юных лет вековую и даже тысячелетнюю традицию устного эпического творчества. У этого жанра фольклора есть свои закономерности, более или менее общие для всех народов, которые создают фольклорный героический эпос. Выявляются эти законы легче всего при изучении эпического творчества народов, у которых оно еще живо, где самый процесс творчества можно непосредственно наблюдать и исследовать. Такие наблюдения были предприняты русским ученым В. В. Радловым в отношении эпоса тюркских народов еще в XIX в. В нашем веке еще живое эпическое творчество народов Югославии изучали с этой точки зрения Матиас Мурко, американцы Мильман Парри и его ученик Альберт Лорд. Исследовалось и исследуется и эпическое творчество других народов. При этом выяснилось, что в фольклорном эпосе важнейшее место занимает импровизация в процессе исполнения. Певец или сказитель никогда не повторяет единожды созданный и раз навсегда заученный текст. Эпическая песнь в известной мере творится заново для каждого исполнения, но для того чтобы справиться с этой задачей, певец держит наготове у себя в памяти целый набор эпических клише, подходящих одинаково для песней на различные сюжеты. Объем этих клише колеблется от сочетания существительного с его постоянным эпитетом, переходящим из песни в песнь, как "добрый молодец" или "силушка великая" русских былин, принадлежащих к тому же жанру героического эпоса, до целых блоков в несколько стихов, описывающих какую-то повторяющуюся типическую ситуацию. Фольклорный эпос обычно однолинеен в развитии повествования: события, которые в жизни естественно происходили бы одновременно, развиваясь параллельно, эпос изображает как происходящие последовательно. Действующие лица всегда характеризуются однозначно положительно или отрицательно, рисуются либо сплошной черной, либо белой красной. Характеры героев изображаются статично, в них не видно развития, даже если цикл эпических песней изображает судьбу героя от рождения до самой гибели. Эту фольклорную эпическую поэтику вместе с техникой импровизации унаследовал от своих учителей и Гомер. Так, в частности, Гомер сохраняет фольклорную однолинейность повествования; этот принцип изображения событий был открыт у Гомера Ф. Ф. Зелинским и был назван им "законом хронологической несовместимости". Так, в III песни "Илиады" поэт сначала дает довольно длинную сцену между Еленой и Парисом, спасенным Афродитой от рук Менелая, а затем уже сообщает о том, как Менелай разыскивал Париса на поле сражения, в то время как Менелай, естественно, должен был ринуться на поиски Париса сразу после того, как тот исчез. Широко использует Гомер и характерные для фольклорного эпоса и вообще для фольклора клише. Бог Аполлон у него многократно характеризуется как "сребролукий", а Ахилл как "быстроногий", хотя способность Ахилла быстро бегать не играет роли в развитии действия "Илиады" и в XXII песни (ст. 136 - 203) он так и не смог догнать убегавшего от него Гектора. Небо именуется звездным, даже когда действие происходит средь бела дня ("Илиада", VIII, 46; XV, 371). В I песни "Илиады" в описании жертвоприношения мы читаем:

Кончив молитву, ячменем и солью осыпали жертвы. Выи им подняли вверх, закололи. тела освежили, Бедра немедля отсекли, обрезанным туком покрыли Вдвое кругом и на них положили останки сырые.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бедра сожегши они и вкусивши утроб от закланных, Все остальное дробят на куски, прободают рожнами, Жарят на них осторожно и, все уготовя, снимают. Кончив заботу сию, ахеяне пир учредили; Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем; И когда питием и пищею глад утолили...

(I, 458 - 461; 464 - 469)

Во II песни (421 - 424, 427 - 432) эти стихи в греческом тексте повторяются слово в слово. И все же приемы индивидуальной и обусловленной ситуацией точной характеристики героя уже проявляются отчетливо в гомеровских поэмах. Так, эпитет "ужасный" необычен для Ахилла (он применяется чаще всего и Аяксу, сыну Теламона), и когда мы читаем в ХХI песни "Илиады":

Царь Илиона, Приам престарелый, на башне священной Стоя, узрел Ахиллеса ужасного: все пред героем Трои сыны, убегая, толпилися; противоборства Более не было...

( "Илиада", ХХI, 526 - 529),

невозможно допустить, что Ахилл назван "ужасным" случайно, а не в соответствии со сложившейся ситуацией и как бы увиденный глазами Приама. В самом стиле прямой речи героев Гомера заметны различия, свидетельствующие о том, что Гомер характеризует своих героев не только тем, что они говорят, но и тем, как они говорят. В частности, склонность престарелого Нестора к многословию была отмечена уже в древности. Аякс, сын Теламона, говорит не так, как Диомед. Характеры гомеровских героев уже очень далеки от фольклорной однозначности и прямолинейности. Гектор, главный противник Ахилла и всех ахейцев, предстает перед нами героем, который готов погибнуть и погибает, защищая свой город, предстает любящим мужем и отцом ("Илиада", VI, 404 483) . Именно в уста Гектора, а не кого-либо из ахейских воителей вкладывает Гомер слова, которые выглядят как; прочувствованная формулировка его собственного мироощущения:

Ты не обетам богов, а ширяющим в воздухе птицам Верить велишь? Презираю я птиц и о том не забочусь, Вправо ли птицы несутся, к востоку денницы и солнца, Или налево пернатые к мрачному западу мчатся. Верить должны мы единому, Зевса великого воле, Зевса, который и смертных и вечных богов повелитель! Знаменье лучшее всех - за отечество храбро сражаться! Что ты страшишься войны и опасностей ратного боя? Ежели Трои сыны при ахейских судах мореходных Все мы падем умерщвленные, ты умереть не страшися!

( "Илиада", ХII, 237 - 246)

Но и его охватывает трепет при виде приближающегося Ахилла. Он обращается в бегство, обегает трижды вокруг Трои, преследуемый Ахиллом, и только обманутый Афиной, явившейся к нему в облике его брата Деифоба, решается на роковой поединок с Ахиллом ("Илиада", ХХII, 131 - 248). Образ главного героя "Илиады" Ахилла не только неоднозначен, но и обнаруживает на протяжении поэмы черты развития. Ахилл, сильнейший из сильных и храбрейший из храбрых, не выдерживает обиды, нанесенной ему верховным предводителем ахейцев под Троей Агамемноном, отобравшим у него любимую им пленницу Брисеиду. Разгневанный Ахилл перестает участвовать в сражениях и через свою мать, богиню Фетиду, добивается того, что Зевс ниспосылает ахейцам поражения, которые заставляют их раскаяться в обиде, нанесенной самому могучему из героев. Гомер признает, что у Ахилла были все основания для того, чтобы прийти в ярость, и все же он уже во вступлении к "Илиаде" называет гнев Ахилла "губительным, пагубным" (I, 2: в переводе Гнедича "грозный"), а затем шаг за шагом показывает, что поведение Ахилла привело к гибели его лучшего друга Патрокла. (Фигура Патрокла, одна из наиболее симпатичных в "Илиаде", является, вероятно, созданием самого Гомера, не имевшим прототипа в эпической традиции.) Ахилл наконец раскаивается в своем поведении. Он выступает на защиту ахейцев и убивает в поединке Гектора. Но здесь Гомер изображает Ахилла преступившим в скорби по Патроклу и в ненависти к Гектору божеские и человеческие законы: Ахилл глумится над телом мертвого Гектора и собирается лишить его погребения. Лишь в заключительной песни "Илиады" Гомер показывает Ахилла, смягченного горем явившегося к нему отца Гектора Приама. Ахилл выдает ему для погребения тело Гектора и сам плачет вместе с Приамом (ХХIV, 509 512). Тот самый Ахилл, которого лишь вмешательство Афины удержало в I песни от нападения на Агамемнона (188 - 221), в ХХIV, последней, сам принимает заранее меры, чтобы не допустить вспышки гнева, которая могла бы побудить его посягнуть на явившегося к нему просителем Приама (582 - 586). Одним из наиболее бросающихся в глаза художественных приемов гомеровского эпоса является изображение героев действующими не по собственному побуждению, а получающими в важные моменты помощь и советы от покровительствующих им богов. Так, уже в I песни "Илиады" видимая только Ахиллу Афина по поручению Геры останавливает его в тот момент, когда он был готов броситься с мечом на Агамемнона, и обещает Ахиллу удовлетворение за нанесенную ему обиду (I, 193 - 218). В III песни Афродита спасает от гибели Париса-Александра, потерпевшего поражение в поединке с Менелаем (III, 374 - 382). При этом боги всегда добиваются того, чтобы действие развивалось либо в соответствии с уже сложившейся эпической традицией, либо в согласии с художественным замыслом поэта, так что немецкие филологи метко охарактеризовали эту поразительную черту гомеровского эпоса как Gotterapparat - т. е. "аппарат богов", который поэт использует для развития действия в нужном направлении. Очевидно, люди догомеровской и гомеровской эпохи могли в критических ситуациях ощущать принимаемые ими решения как результат внушения божества, а кому-то из них казалось, что он слышал их указания или даже видел этих богов в человеческом или в каком-либо ином облике. Однако в гомеровской поэзии вмешательство богов в дела людей и их руководство героями явно превратились в художественный прием, имеющий, в частности, целью приподнять героев эпоса и их дела над обычным человеческим уровнем. Не случайно неожиданное выступление Терсита, призвавшего воинов отправляться по домам, мотивировано всего лишь его собственным низменным характером, а противодействие, которое оказал ему и другим желавшим вернуться Одиссей, мотивировано полученным им от Афины поручением ("Илиада", II, 166 - 277): вмешательства богов Гомер удостаивает только лучших - благородных героев знатного происхождения. Даже саму судьбу - Мойру - ставит Гомер на службу своим художественным задачам: он прибегает к ссылке на нее, когда не может, не вступая в противоречие с традицией или с общим замыслом произведения, развивать действие так, как это соответствовало бы его симпатиям или было в данный момент художественно выигрышно. Так, явно сочувствующий Гектору в его поединке с Ахиллом поэт заставляет сочувствовать Гектору самого Зевса (ХХII, 167 слл.) и объясняет гибель Гектора, видимо закрепленную в традиции и, во всяком случае, необходимую в соответствии с замыслом "Илиады", решением судьбы. Догомеровская эпическая традиция была обширна и разнообразна. Слушатели Гомера должны были хорошо помнить множество сказаний о богах и героях, очевидно, чаще всего облеченных в эпическую форму. Об этом говорит то, что Гомер часто довольствуется лишь намеками на чрезвычайно интересные мифические эпизоды типа подвигов Геракла и конфликтов, возникавших у Зевса с преследовавшей Геракла Герой: аудитория не простила бы Гомеру такой скупости в изложении, если бы большинству слушателей не было хорошо известно, о чем идет речь. Некоторые эпизоды из эпической традиции, в том числе и не относящейся к Троянской войне, Гомер, судя по всему, использовал в своих поэмах не только непосредственно, но и в качестве отправных пунктов для создания аналогичных эпизодов на совсем другом материале. Так, есть основания думать, что древнее повествование о гневе Мелеагра и об его отказе сражаться, которое использует в своей речи, увещевая Ахилла, Феникс ("Илиада", IХ, 529 - 599), могло подать Гомеру идею поставить гнев Ахилла в центре действия "Илиады". Гомер мог опираться на сложившуюся эпическую традицию о Троянской войне и должен был считаться с ней начиная с ее предыстории с похищением Елены и кончая взятием Трои с помощью деревянного коня и возвращением ахейцев из-под Трои. Гомер не стал в своих дошедших до нас поэмах пытаться последовательно излагать ход войны. Он сказал свое, новое слово о походе греков под Трою, сконцентрировав его в двух больших поэмах, каждая из которых посвящена всего лишь одному эпизоду - ссоре Ахилла с Агамемноном и победе его над Гектором и, соответственно, возвращению Одиссея на Итаку. Для народного эпоса типичны либо кроткая песнь, посвященная одному эпизоду, либо более пространное повествование, нанизывающее последовательно эпизоды. В духе этой традиции должны были строить свои песни предшественники Гомера, и так поступали даже его ближайшие преемники, находившиеся в общем под его влиянием, - так называемые киклические поэты. Гениальный прием Гомера был замечен уже в древности, и Аристотель писал в своей "Поэтике": "Думается, что заблуждаются все поэты, которые сочиняли "Гераклеиду", "Тесеиду" и тому подобные поэмы, - они думают, что раз Геракл был один, то и сказание Особенно сложно в композиционном отношении построена "Одиссея": повествование несколько раз переходит от сына Одиссея Телемаха к самому Одиссею и обратно, пока, наконец, обе линии не объединяются в завершающей части поэмы, изображающей расправу Одиссея над претендентами на руку Пенелопы. При этом основная часть фантастических приключений Одиссея излагается поэтом в виде повествования Одиссея во дворце царя феаков Алкиноя. Четко продумано в целом и построение "Илиады". Взрыву гнева Ахилла в I песни симметрично соответствует умиротворение его души при свидании с Приамом в песни завершающей. Очевидно, не случайно вскоре после завязки действия "Илиады" и перед завершением наступают задержки развития действия: во II песни поэт вводит длинные перечисления ахейских и троянских предводителей, а сцене выкупа тела Гектора в конце поэмы непосредственно предшествует прерывающий действие рассказ о состязаниях над гробом Патрокла. Гомер в отличие от более поздних "киклических" авторов с большой осторожностью использует грубо фантастические фольклорные мотивы. В "Одиссее" сказочные приключения героя в неведомых странах вкладываются поэтом в уста самого Одиссея: поэт не хочет брать на себя полную ответственность за их реальность. В "Илиаде" ничего не говорится о неуязвимости Ахилла, которой, по имевшим во времена Гомера хождение рассказам, наделила его Фетида; более того, в ст. ХХI, 568 он, по-видимому, даже полемизирует с этим представлением. В рассказе о Беллерофонте (VI, 155 - 196) обходится молчанием волшебный помощник Беллерофонта - крылатый конь Пегас, с помощью которого Беллерофонт совершал свои подвиги и, в частности, убил Химеру, как по догомеровским сказаниям, так и у позднейших поэтов, например у Пиндара. Хотя поэмы в целом построены по тщательно обдуманному плану, внимание поэта, искусство которого сформировалось как искусство аэда-импровизатора, всегда сосредоточено на эпизоде, который он создает в данный момент. Ему чуждо стремление к скрупулезной последовательности повествования во всех деталях. Так, в "Илиаде" Агамемнон, Диомед, Одиссей получают серьезные ранения, но когда поэту нужно показать их снова на поле брани, он не смущается тем, что им ничего не было сказано об их исцелении. В VI песни "Илиады" (ст. 129) Диомед делает заявление, скорее всего традиционное для героев еще догомеровского эпоса: "Я, пожалуй, не стану сражаться с богами". Поэт здесь не видит противоречия с тем, что в предыдущей песни он изобразил Диомеда в исключительной ситуации - ранящим с соизволения Афины Афродиту и Ареса. Разговор Елены с Приамом на троянской стене, когда она называет поименно ахейских героев и рассказывает о них, а также поединок Париса с Менелаем, изображенные в III песни, кажутся не совсем естественными на десятом году войны: они были бы гораздо уместнее в начале осады Трои. Однако поэт не считается с этим: эти эпизоды нужны ему для развития действия в его поэме, и он смело вводит их, поддерживая интерес слушателя, заставляя его все время оставаться в напряженном ожидании. В IХ песни "Илиады" посольством к Ахиллу отправляются Феникс, Аякс, сын Теламона, и Одиссей (стт. 168 - 169), но затем о них говорится в двойственном числе (ст. 182 и далее), употреблявшемся в греческом языке только по отношению к двум людям или двум предметам. Эти и ряд других непоследовательностей в тексте "Илиады" и "Одиссеи", не вполне однородный язык поэм объясняются, очевидно, тем, что они складывались постепенно, на протяжении многих лет, с использованием эпических песен предшественников Гомера, песен, восходивших к разным ответвлениям эпической традиции. Уже давно вызывающая недоумение исследователей Х песнь "Илиады" (так называемая "Долония"), слабо связанная с основным содержанием и причудливо сочетающая архаизмы с упоминанием верховой езды и с другими характерными чертами близкой к Гомеру эпохи, очевидно, является вставкой самого Гомера в более или менее готовый текст "Илиады". Видимо, поэт не смог удержаться от того, чтобы сохранить от забвения песнь на троянскую тему, созданную им в несколько иной манере, с использованием не тех песен его предшественников, которые послужили ему основным материалом для создания "Илиады", а каких-то других. Герои Гомера живут в условно приподнятом эпическом мире. Характерными чертами его художественного метода, сложившимися уже в фольклорном эпосе, являются героизация и архаизация. Герои Гомера как подлинные эпические герои больше всего стремятся к славе, при жизни и после смерти. Ахилл предпочитает гибель, неизбежную вскоре после того, как он убьет Гектора, бесславному существованию: