Психосфера - Брайан Ламли

— Подождите! — отрезал он. — Мне нужно это обсудить.

И колесо оставалось неподвижным целых пять минут, пока он не вернулся.

— Хорошо! — Гаррисон остался невозмутимым, улыбающимся, — по крайней мере, губами, потому что, разумеется, его глаза были невидимы.

А теперь Винсенти, казалось, желал, чтобы каждый мог услышать его.

— Мистер Гаррисон? Я — совладелец этого клуба. Фактически мне принадлежит четверть всех его активов. Тем не менее, я лично едва могу покрыть убытки сегодняшнего вечера. Ваш выигрыш, то есть. Но… я игрок. — И он сделал паузу, чтобы осклабиться улыбкой акулы, его зубы белели и сверкали в настоящем оскале смерти. — Поскольку вы тоже игрок — безусловно, самый необычный игрок, у меня есть предложение, которое может вас заинтересовать.

— Продолжайте.

Винсенти пожал плечами и продолжил:

— Я был уполномочен принять на себя полную ответственность в этом вопросе. Ответственность за нынешний, э-э, ущерб, скажем так, и за моё, э-э, предложение.

— А именно?

Тогда Винсенти достал свою чековую книжку, выписал чек на 64 тысячи 800 фунтов стерлингов, аккуратно сложил и осторожно положил его на стол на зеро.

— Возьмите мой чек, будьте любезны или — мы вращаем колесо. Но на таком условии: поскольку клуб не может выплатить такие деньги, в случае вашего выигрыша вы принимаете мою долю собственности в качестве оплаты.

Любой нормальный, трезвый человек в здравом уме на месте Гаррисона должен был отступить и забрать свой выигрыш. Всё было против него, а именно: невероятно низкая вероятность выпадения зеро и тот факт, что он может лишиться куда более реальных денег. И в то же время Винсенти выигрывал неизмеримо больше. Ведь несмотря на то, что все шансы были на его стороне, он всё ещё демонстрировал, что он действительно игрок — что он сам был готов рискнуть всем на этом вращении колеса и что Гаррисон противостоял человеку, равному по воодушевлению, смелости и решимости. Но ещё более важным на сегодняшний день для Карло Винсенти было то, что смех уже не раздавался среди клиентов, столпившихся у стола, не было хихиканья и перешёптывания. Вместо этого все, как один, с напряжённым возбуждением, затаив дыхание, ждали результата. Попросту говоря, это было теперь противостояние Винсенти и Гаррисона. Это стало очень личным делом.

Затем…

Джо Блэк вспомнил очень странную вещь, которая даже сейчас, шесть месяцев спустя, заставило его вздрогнуть в трепете почти сверхъестественной силы. Гаррисон выглядел… изменившимся. Его фигура под вечерним костюмом, казалось, каким-то образом увеличилась, набрала вес, массивность. Он стал — квадратнее. Лицо его тоже стало квадратным, и его улыбка полностью исчезла.

Никто другой, похоже, этого не заметил — может, за исключением слепой женщины, которая отступила от него немного, нервно прижимая ладонь ко рту, — но Джо Блэк был абсолютно уверен в том, что он видел. Это было, как если бы Гаррисон лишь на несколько секунд превратился в другого человека. Человека с другим голосом. Жестоким, высокомерным, властным, каким-то германским голосом:

— Я принимаю вашу ставку, мой маленький сицилийский друг. Пусть вращается колесо. Но, поскольку от этого очень многое зависит — в ваших глазах, по крайней мере, — пожалуйста, будьте так любезны, вращайте его сами.

— Это весьма… необычно, — хрипло ответил Винсенти. — Так же, как и всё сегодня вечером, кажется. Очень хорошо. — И в полной тишине он прошёл сквозь толпу, которая расступилась, чтобы пропустить его, резко повернул колесо, запустив шарик против вращения — и стал ждать.

Пока колесо постепенно замедлялось, и шарик подпрыгивал и щёлкал, он стоял выпрямившись во главе стола, подобно скале, его лицо расплылось в застывшей, почти бессмысленной улыбке. А шарик прыгал, крутился, перекатывался, и колесо замедлялось. И море лиц следило за колесом, за исключением Гаррисона, который, слепой или нет, казалось, повернулся к Винсенти, — и Джо Блэка, который наблюдал только за Гаррисоном.

А колесо всё ещё крутилось, но шарик сейчас прочно засел в своём гнезде. Винсенти выпучил глаза. В уголках его безумно улыбающегося рта показалась пена. Согласованные охи, вздохи, короткие высказывания изумления раздались среди зевак — и все они отпрянули от шатающегося Винсенти, чтобы дать ему пространство, воздух.

И его наполовину вздох, наполовину хрип, когда пальцы его левой руки вцепились в край стола, когда он старался удержаться на ногах:

— Зеро!

— У вас есть мой адрес, — голос Гаррисона всё ещё был новым, холодным, германским. — Я буду ожидать доставки документов в ближайшем будущем. Спокойной вам ночи.

И он взял чек Винсенти, сунул его в карман и, без лишних слов повел жену через зал, к выходу из клуба, и в ночь.

О, да, Джо Блэк помнил ту ночь, жгучую ярость и бессильную ненависть, полыхавшие в лихорадочно-блестящих глазах Винсенти, когда он смотрел, как Гаррисон уходит; как он потом выключил верхний свет над столом, и дал крупье и его помощнику выходной на всю ночь — в действительности выходной на всю жизнь, сказав им, чтобы никогда не возвращались; и как он удалился на ватных ногах в служебные помещения клуба. Там он выпил большое количество алкоголя, и позднее, будучи совершенно пьян, после того, как клуб уже попрощался с его последним клиентом, он сногсшибательно вернулся — вернулся с пожарным топором, и с большим смаком изрубил стол, колесо и всё прочее на очень мелкие кусочки.

Эту ночь Блэку нелегко было забыть… это была ночь, когда Винсенти заключил с ним контракт на жизнь Гаррисона…

Вторая пара глаз, наблюдающая за Ричардом Гаррисоном и Вики Малер, принадлежала джентльмену из Генуи по имени Пауло Палацци. То есть, джентльмену на взгляд незнакомцев. В отличие от Джо Блэка, у Палацци не было предварительного знания о Гаррисоне, кроме того, что он был очень богатым человеком. Любой со своим собственным чартерным самолётом, стоящим без дела в ангаре в аэропорту Родоса был, по определению, очень богатым.

Палацци это казалось бесспорным; тем не менее, он сделал несколько осторожных, местных расспросов для подтверждения своей точки зрения; и выяснил, что Гаррисон и его леди заплатили за номер, достаточно большой, чтобы вместить в три-четыре раза больше людей, и теперь наслаждались роскошью. Уединённость стоит денег. Больших денег…

Пауло Палацци был невысокий, стройный, безупречный в белом, лёгком итальянском костюме и лакированных туфлях, и с непокрытой головой, чтобы похвастаться копной вьющихся черных волос. Со светлой кожей, ясными глазами и хорошим цветом лица, он мог быть какого угодно возраста — от двадцати пяти до сорока лет. Весёлый, довольно состоятельный итальянский турист — для любого, кто не станет к нему приглядываться с самым пристальным вниманием. И действительно, он был довольно состоятелен, добывая деньги различными незаконными способами, в том числе в своих очень успешных летних поездках. Это была одна из таких: неделя на Родосе, которая, если повезет, многократно окупится.