Беседа в лунную ночь (К вопросу о дельфинах) - Любен Дилов

— Когда он поймет, что его наука ничего не дает, то совсем перестанет на меня сердиться.

— У меня нет оснований не верить ученому, признанному всем научным миром, — сказал я с легким раздражением.

— Вы сами захотели, чтобы я представил вам доказательства против него, произнес он с обезоруживающей логикой. — То, что сегодня произошло на конгрессе, произошло помимо моей воли… Я просто потерял самообладание, когда увидел это издевательство… Но… я хотел вам сказать… Впрочем, пойдемте со мной, и вы сами кое в чем убедитесь.

— Куда вы хотите меня отвести?

— К дельфинам. Чтобы вы убедились в их разуме.

Нет, этот человек действительно был не в своем уме!

— Пойдемте, — настаивал он. — Уверяю вас, вы не пожалеете.

Если бы он убеждал меня с фанатической страстью, если бы нападал на профессора, вряд ли я согласился бы пойти, но он говорил тихо, с грустной улыбкой. И я сдался на уговоры.

— Возьмем такси, — предложил он все таким же голосом. — Сегодня луна заходит рано, и у нас мало времени, ведь нам нужно уйти как можно дальше от людей.

«Ну да! — сказал я себе. — Разве можно обойтись без луны — необходимой декорации для любой таинственной и романтичной истории?» Я злился на себя все больше и больше. Если он действительно ненормальный, ждать можно чего угодно, даже нападения. Сейчас он тихий, но… когда мы останемся вдвоем… Однако вскоре я устыдился своих мыслей: весь вид моего спутника выражал кротость и доброту.

Он сидел молча.

— Почему вы молчите? — спросил я. — Говорите! Подготовьте меня к тому, что мы увидим!

Может быть, он спал? Или молился? А может, находился в каком-то трансе?

— Вы уверены, что профессор Н. не любит дельфинов? Ведь он всю жизнь и все средства свои потратил на них! И с какой страстью он их защищает! Долгие годы!

— Извините меня, — откликнулся мой спутник, будто проснувшись, понимаете, когда я отправляюсь к моим друзьям, мне необходимо подготовиться, освободить свой дух от вещей, которые нам мешают. Вы меня о чем-то спрашивали?

Я повторил свой вопрос.

— Ну что ж, его любовь выглядит примерно так. Скажем, я вас не знаю, но заявляю, что люблю вас, и чтобы узнать вас получше, прежде всего вспарываю вам живот — хочу увидеть, что у вас внутри, потом разбиваю вам череп и всовываю в мозг разные электроды, пропускаю через них электрический ток, колю вас иглами и другими приспособлениями, а потом с палкой в руке заставляю учить язык марсиан, если такой, разумеется, существует. Как бы вы отнеслись к такой любви?

Есть люди, фанатически преданные идее защиты животных, они не допускают и возможности никаких опытов с ними.

Поэтому я промолчал на этот раз.

— И представьте, — продолжал он, — я делаю все это, хотя есть совсем простой способ узнать многое о вас: спросить — и вы расскажете, что сами знаете о себе.

Нужно было, наконец, что-то сказать, и я вздохнул демонстративно громко:

— Да, конечно, но дельфины, к сожалению, ничего не могут рассказать!

— Могут! — горячо возразил он и подался вперед. — Могут! И мы в состоянии их понять! Знаете, когда меня объявили сумасшедшим? Когда я научился разговаривать с дельфинами так же, как это делали некоторые до меня, в основном рыбаки, но из тех, старых, для которых море — это жизнь, а не фабрика по добыче рыбы… Это было, когда я их насильно заставил уплыть в океан.

— Насильно?

— Да, они настолько добры и так самоотверженно нас любят, что не хотели покидать океанариум. Некоторые из них даже вернулись после того, как пожили немного среди своих. Они плавали около берега, пока не появились сотрудники профессора. Дельфины сами поплыли в сети.

— Значит, им было хорошо у профессора?

— Ну да, хорошо! Я же вам говорю, что они готовы выносить любые страдания, лишь бы мы поняли их и поверили в их добрую волю. Потому что они-то нас знают!

— Правда? — произнес я, стараясь не выдать своего недоверия. — А как вы научились с ними разговаривать?

— Я не совсем точно выразился, — ответил он живо. — Не научился, а вдруг понял, что разговариваю с ними. Была теплая ночь с большой и чистой луной одна из тех, когда трудно уснуть. Я был в полном отчаянии после очередной безуспешной попытки понять хоть какие-нибудь из тех пятидесяти звуков, которые издавали наши питомцы и которые я неутомимо записывал на магнитофонные ленты. Я решил пройтись, хотя падал от усталости после жаркого летнего дня. Присел возле одного из бассейнов и вздохнул: «Милые вы мои, хорошие, скажите, что же у вас за язык, на котором вы говорите, а то вот уже десять лет мы не можем разгадать смысла ваших пятидесяти слов!» Вода была совершенно неподвижной, потому что ветер стих, а две пары дельфинов, жившие в этом бассейне, видимо, спали. В бассейне и они научились спать ночью. Ведь днем мы не оставляли их в покое. Так я смотрел на воду и разговаривал вслух сам с собой. Вдруг у самых моих ног появилась морда Ники. Я узнал его, потому что было совсем светло, и сказал ему: «Я разбудил тебя, Ники? Прости, я сейчас уйду!» И вдруг он мне ответил: «Меня разбудила твоя печаль, дружище». Я не поверил своим ушам, хотя у меня было ощущение, что слышу его голос вовсе не ушами. Я повторил свои слова немного громче, и снова до меня дошел его ответ, но на этот раз слова располагались в другом порядке: «Твоя печаль разбудила меня, дружище» Теперь я уже понимал, что слышу не звуки, а голос внутри себя, и совершенно отчетливо. Я онемел, а в мозгу замелькали вполне естественные мысли: это невозможно, это обман, галлюцинация, лучше побыстрее уйти и выпить снотворное… и тому подобное. Но кто-то настойчиво мне говорил: «Ну что ты мучаешься, дружище? Перестань. Вот ты меня уже и понимаешь. Я тот, кого вы назвали Ники. Сначала мне это имя не нравилось, но потом я полюбил его, потому что понял, что вам приятно так меня называть. Ты давно пытаешься сказать мне все это, но твоя мысль ускользала от меня, а сейчас я тебя услышал. А ты слышишь меня?»

— Слышу, Ники, — сказал я ему, испытывая огромное волнение. А он продолжал: «Не давай мысли ускользать от меня и от себя, тогда мы сможем разговаривать. Мы столько должны рассказать друг другу, правда? Ты сам это знаешь». И всю ночь мы разговаривали с Ники. Он рассказал мне все, что знал о себе и о дельфинах, а я ему все, что знал о себе и о людях. Но оказалось, что о дельфинах я не знал ничего, хотя уже десять лет изучал их, а Ники знал о людях даже такие вещи, о которых я и не подозревал.

На следующую ночь я снова разговаривал с Ники и спросил его, могу ли я беседовать и с другими дельфинами. Он ответил утвердительно. Все дельфины точно таким же образом разговаривают между собой, а вовсе не с помощью тех пятидесяти звуков, оставшихся от их древнего средства общения. Ныне эти звуки представляют собой лишь инстинктивные восклицания типа междометий. Тогда я направился к другим бассейнам и несколько ночей беседовал с разными дельфинами. А потом меня охватило настоящее безумие от всего, что я услышал, и я выпустил дельфинов в океан. Я не мог больше видеть, как профессор Н. истязает их своими зверскими исследовательскими методами.