Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга - Павел Рудич

Через двадцать минут бедную Лизу, раздавленную и переломанную, с воем и мигалками доставили в реанимацию нашей больницы.

Тяжелую политравму лечить приятно: сделать больному хуже уже невозможно. Для Лизы это, наверное, впервой, но для нашей больницы – обычная работа. Отлаженный механизм щелкнул, и заходили вокруг постели Лизы специалисты. На обсуждения и согласование время не тратится. Каждый знает «свой маневр».

И вот уже торакальные хирурги вставили дренажные трубки в полости грудной клетки и освободили легкие от сдавливающей их крови. Легкие расправились и задышали. Хирурги остановили внутрибрюшное кровотечение, удалив размозженную селезенку и ушив рану печени. Ангиохирурги сшили разорванную плечевую артерию. Травматологи обезболили места переломов и зафиксировали их гипсовыми лангетами.

Через пять часов после поступления Лизы в больницу настал славный момент: все необходимое сделано, угроза скорой смерти отодвинулась, возможные ошибки еще не проявились, ожидаемые осложнения не наступили.

Тут все вспомнили об истории болезни. Бланк ее, без единой записи, все это время провалялся в ординаторской реанимации.

Тут же вспыхнул ожесточенный спор: «За каким отделением будет числиться больная?» Хирург, травматолог, нейрохирург, ангиохирург считали, что свою часть работы они уже сделали и больная должна долечиваться в каком угодно отделении, но не у них.

За реанимацией больной числиться не может. Лечащими врачами считаются врачи профильного отделения. А при политравме, когда и кости переломаны, и живот – всмятку, и мозги пострадали, – какое отделение считать профильным? Никто не хочет портить возможной смертью и осложнениями статистику своего отделения.

Главный врач, В. К., в своем дальнем кабинете, почувствовал нервные колебания в сетях больничной паутины и неожиданно появился в ординаторской реанимации, где хрипло спорили заведующие заинтересованных отделений.

Вальяжно растянувшись в кресле, главный врач закурил и сказал:

– Знаю, что все подумали: «Пришел начальник, и стало на одного дурака больше». А что делать, если вы у меня такие свободные, но несамостоятельные? Вечно делаете из мухи слона, а из бивней пуговицы. Почему больная не за травматологами?

– Как! – взметнулся травматолог. – У нее четыре дренажа из живота, два из плевральных полостей. Раны нехорошие, наверняка «поплывут». У нас «чистое отделение», а тут будет гной! Нам же из-за этого на месяц все операции придется отменять! Оперировать ее переломы мы тоже сейчас не можем – шок. Компенсируется, тогда и прооперируем – планово и поэтапно.

– Травматологи у нас, как водопроводчики! – забурчал главный. – Те тоже, если трубу прорвет, отключают на хрен воду во всем доме, а потом два месяца ищут подходящую трубу да ждут, когда сварщик из запоя выйдет! Кстати, что за история со взяткой в вашем отделении?

– Какая взятка?! – всполошился завтравмой. – Это нашей Марине выписанный больной преподнес букет роз. Она стала разворачивать упаковку, чтобы поставить цветы на стол. А из-под целлофана посыпались деньги! Марина в слезы: молодым и красивым мужчины деньги просто так – не дают!

– Правильно! Будет ей урок, – прокомментировал В. К.

– Хорош «урок»! Что ж это теперь, ты ей цветы, а она тебя букетом по мордасам?! И это, вы говорите, «правильно»?! Ну а Лизу эту пусть хирурги долечивают. После своих «рукоделий».

– Я знаю, что хирурги скажут, – помрачнел главный. – «Мы кровотечение остановили, брюшную полость санировали. А следить за швами и переливать кровь могут в любом отделении хирургического профиля». Так?

– Так точно! – вскочил зав хирургическим отделением.

– Сидите уж. Расскажите, лучше, что за операция была у вас ночью.

Заведующий общей хирургией опять встал:

– Дело такое: по пьяни гегемоны забили своему упившемуся другу бутылку в задний проход. С катастрофой в брюшной полости этого бедолагу привезли к нам: бутылка разорвала кишку и ввалилась в брюшную полость. В операционной мы бутылку удалили. Сложно было восстановить стенку кишки – справились. Стали зашивать живот и почти зашили, как вдруг Света-санитарка говорит: «Из-под чего эта бутылка, интересно? Этикетки – нет…» Мы – в ступор: была ли этикетка на бутылке? Может быть, отклеилась и осталась в животе? Ее и не искали. Не подумали. А подумав, сняли швы с брюшной стенки и еще час лазили по животу. Не нашли.

Наступила тишина. Белые трехведерные колпаки заведующих возвышались над столом, как холодильники.

– А что у больной с почками? – спросил главный.

Я ответил за всех:

– Ее посмотрел интерн из урологии, поставил диагноз «Ушиб почек. Гематурия». Назначил гемостатики и мочегонные.

– Что!!! – Лысина главного покраснела. – Больную смотрят и оперируют доктора наук, заведующие, главные специалисты области, а урологи прислали интерна?! Где был завурологией Гноян? Я вообще его месяцами не вижу: он то в операционной, то в командировке, то марафон бежит, а потом месяц на больничном! Значит, так: оформить все консилиумом и чтобы все расписались! Больную зачислить за урологией. С Гнояном я завтра сам поговорю. Как больная сейчас? Где история болезни?! Что там по анализам?

А история-то у нас пустая!

Спас всех реаниматолог:

– Да плохие анализы, В. К.: гемоглобин, белки – низкие. Ацидоз. Так что все прекрасно.

– Еще один умник, – буркнул главный и ушел.

Все разошлись.

Я дежурил. В приемный покой не звали, в отделении все спокойно, и я остался попить чаю с реаниматологами. Вдруг по комнате прошла волна теплого воздуха, вздулись занавески на окнах, звякнуло стекло.

– Ну и сквозняки у вас, – сказал я.

Реаниматолог поставил чашку:

– Нет. Это, наверное, умер мальчик с ожогами.

Мальчик в самом деле умер. В третий раз за последние два часа. Не допив чай, я ушел к себе в отделение. Все неприятности в медицине можно перекрыть только неприятностями еще большими: погружаешься в новые заботы и страхи. Врач так и живет – от беды до беды. А за ночь случится много бед.

Anamnesis vitae

Женщина решила, что жить страшно, и захотела себя убить. Потом вспомнила о детях. Ей их стало жалко: «Я умру, а они останутся мучиться на этом свете». Убила обоих своих малолетних сыновей топором. Потом, тем же топором, стала рубить себя по голове. Боль, кровища – потеряла сознание. Когда очнулась – бред отступил. Увидела убитых детей. Сошла с ума окончательно.

Летающий мальчик

Есть теория: все болезни – заразны. И поэтому онкологи чаще других врачей болеют раком, психиатры сплошь сумасшедшие, дерматологи шелушатся и чешутся. Чем будем болеть мы – нейрохирурги?

Мой рабочий день закончен, но я остаюсь в больнице: сегодня я дежурю как экстренный нейрохирург. До утра. А с утра – новый рабочий день: обход, больные в реанимации, операции. Нет покоя. Покой для хирурга – оперировать. Самое спокойное место – операционная. Ни родственников больных, ни министра здравоохранения в компании с президентом не пустит в операционную санитарка Женя. В операционной чистота, яркий свет. Все в стерильном и белом. Душа отдыхает! Если же вам скучно без бардака – добро пожаловать в приемный покой нашей больницы!

За сутки я осматриваю от 20 до 47 (личный рекорд) экстренных больных. Вот и сейчас срочно вызвали к тяжелому больному. Не помню, чтобы хоть раз сказали «не спешите, попейте чаю с бубликом». Нет – всегда «срочно», всегда «бегом». Бегу, и в голову поступают мысли.

Мысль первая: «Тяжелых больных лучше осматривать, не выгружая из машины „скорой помощи“, – могут привезти труп, и потом не докажешь, что больной умер не в больнице».

Мысль вторая: «Всех бессознательных больных санитарки раздевают догола. Если больного нельзя поворачивать – одежду срезают. Вот тут нужен глаз да глаз: то снимут рубаху вместе с оторванной рукой, то ботинок вместе со ступней».

Мысль третья: «Доставили как-то травмированного бича – грязного, вонючего. Поднимать такого в отделение нельзя. Санитарки его раздели и погрузили в ванну – отмокать. Бич заулыбался, закатил глаза и умер. Смерть в приемном покое – ЧП. Очень хотели кого-нибудь наказать, но не нашли – за что. Таких больных лучше обтирать теплыми тряпками».

Мысль четвертая: «Во времена горбачевского „сухого“ закона стало меньше операций по поводу черепно-мозговой травмы, молодые нейрохирурги заскучали и рассказали об этом главному врачу (он у нас из нейрохирургов). „А вы позвоните судебным медикам“, – посоветовал главный. Позвонили и узнали, что морг завален умершими от травм мозга! Судебники сказали – травмы такие, что не успевают довезти до больницы – сразу в морг. А чтобы „скорую“ не извазякать кровью, надевают на голову трупу полиэтиленовый пакет и завязывают на шее. Судебники говорят, что вид у трупов устрашающий: вместо голов – кровяные шары».

Вот и добежал. В приемном покое неожиданно тихо. В смотровой лежит на каталке худой пацан лет двенадцати. Сопровождающих нет, что странно: обычно с детьми всегда куча зареванных бабушек, мамаш, хмурых дедушек и злых пап.