Серебряное зеркало и другие таинственные истории - Агата Кристи

Дейзи сидела в плетеном кресле у двери, задумчиво глядя в темноту. Родители девушки вместе с отцом и матерью Доди уехали в город на молитвенное собрание, и она осталась одна. Приблизившись к дверям, Доди почувствовал, что вот-вот упадет в обморок от волнения и страха. Но отступать было уже поздно. Он поставил на землю мешок, вытащил оттуда луну и высоко поднял ее.

— Кто там? — громко спросила девушка.

Холодная сияющая луна в трясущихся руках Доди Хорнбрука осветила ее бледное прекрасное лицо, удивленно приоткрытые губы… Потом Доди увидел тусклые глаза, не отражающие света. Девушка была слепа.

— Кто там? — повторила она и, дрожа от испуга, привстала с кресла.

Ошеломленный, Доди снова спрятал луну в мешок и отнес на участок Поуни. Его сердце отчаянно колотилось, пело и плакало, когда он опускал ее в темный водоем. Ледяной ослепительный свет разлился вокруг, стекая по кривым ветвям садовых деревьев, мерцая на влажной луговой траве, вспыхивая на черной, покрытой рябью воде, где плескалась форель. Потом Доди принялся обрывать невысокие деревца, наполняя мешок отборными сладкими яблоками Дэна Поуни. Он принесет их девушке, она съест яблоко и перестанет бояться. Тогда он возьмет ее руку и поднесет к губам, а она прижмет к своим незрячим глазам его пальцы — и все объяснится, все пойдет на лад. «Как ни крути, — говорил себе Доди Хорнбрук, шагая по ночной дороге, — а выходит, что яблоко лучше, чем луна».

Дэн Поуни так и не понял, отчего в самую ночь полнолуния у него разболелись кости. В ярости он разорвал свой хейгерстоунский альманах и проклял обманщицу-луну. И хотя никто в округе Клэй не подозревал об этом, это была та же самая луна, что ярко сияла в форелевом пруду год спустя — когда у Дейзи Хорнбрук родился первенец, толстый и горластый мальчишка.

Леннокс Робинсон

ЛИЦО

Днем, при ярком солнечном свете, оно оставалось невидимым. Но иногда — перед закатом, когда последние лучи падали на темную поверхность озера, и почти всегда — в полнолуние или в ясные звездные ночи, лежа на вершине утеса и глядя вниз, вы могли совершенно отчетливо увидеть лицо.

Оно покоилось в заводи у подножия скал, в нескольких ярдах от берега, на глубине одного или двух футов. Сперва оно казалось белым обломком камня, над которым колыхались водоросли. Но постепенно образ прояснялся, и вы различали бледные черты, закрытые глаза, длинные темные ресницы, плавный изгиб бровей, нежный рот и светлые волосы, которые наполовину скрывали белую шею, а порой колыхались над лицом, подобно вуали.

Заводь лежала в глубокой тени, и ничего, кроме прекрасного лица, разглядеть было нельзя. К озеру вела крутая опасная тропинка. Джерри Салливан однажды спустился по ней — но едва он прикоснулся к поверхности воды, очертания лица задрожали и скрылись. Глубже опустив руку, он не нащупал ничего, кроме водорослей. Больше Джерри никогда этого не делал. Он боялся, что лицо может исчезнуть: в тот раз оно пропало из виду и не появлялось несколько дней. Так что теперь он только глядел на него сверху, не пытаясь до него дотронуться.

Он знал его всю свою жизнь. Ему не было и шести лет, когда отец привел его на край утеса и показал ему спящее лицо в воде. Джерри не испытывал страха перед ним, в отличие от других мальчишек. Напротив, перегоняя овец с одного утеса на другой, он неизменно находил повод пройти мимо озера. А на обратном пути подолгу мешкал там, пока не садилось солнце, и по возвращении домой получал хорошую взбучку.

Джерри вырос среди этих одиноких гор и почти не встречал женщин. Там была только его мать, теперь уже старая и седая, да еще на ферме Маккерти, в одной-двух милях к западу, жили две девочки, Эллен и Пег, с грубыми чертами лица и густыми черными волосами. Изредка ему случалось видеть и других женщин, но все они были черноволосые или огненно-рыжие, загорелые, с обветренными лицами.

Разве удивительно, что он отворачивался от них ради прекрасного лица в воде? Разве удивительно, что, повзрослев, он сравнивал каждую женщину с этим безупречным образом — и в каждой находил недостатки?

Когда Джерри исполнилось восемнадцать, его отец умер. Джерри остался с матерью; он возделывал маленький участок земли, добывал торф на склоне холма, перегонял овец на горные пастбища. Это была уединенная, тихая жизнь. Мать часто убеждала его жениться, но он отвечал, что, пока она жива, ему не нужна другая женщина в доме. Старуха ворчала, но в душе была скорее довольна, что остается единственной хозяйкой.

Она ничего не знала о тех часах, которые он проводил на утесе. Джерри ходил туда тайком и не говорил об этом матери. Соседи избегали этого места, считая его заколдованным. Годы шли, и Джерри все больше утверждался в мысли, что лицо в озере принадлежит только ему.

Через пятнадцать лет после смерти его отца умерла и мать. После похорон Джерри поднялся на вершину скалы и долго смотрел в воду. Был ветреный зимний вечер; солнце зашло, показалась бледная молодая луна. Никогда еще лицо в воде не виделось так отчетливо и не казалось таким прекрасным. Джерри испытал острое чувство одиночества, когда первые комья земли упали на гроб его матери; теперь же он был умиротворен и спокоен. У него не осталось в мире ничего, кроме этого лица, — ничего такого, чем бы он дорожил, и он мог излить на него всю любовь, скопившуюся в его сердце.

Еще три года прошли без перемен. Джерри все больше сторонился соседей, все больше времени проводил у озера. Он совсем забросил работу на ферме: что за радость трудиться для одного себя?

Когда с ним заговаривали о женитьбе, он угрюмо отмалчивался или отвечал грубо. Целыми ночами он не уходил со скалы; иногда ему чудилось, что он замечает легкое движение ресниц и что глаза женщины вот-вот откроются. Ее щеки уже не были такими бледными. Ему казалось, что губы слегка разжались и он видит блеск белоснежных зубов. Он изнемогал от этих ночных бдений, как будто женщина в воде вытягивала из него жизненную силу. Пока ее щеки становились все более округлыми, его собственные вваливались; он бледнел, а к ней возвращался румянец. Однажды вечером, пристально глядя на эти сомкнутые веки, он заметил, что они дрогнули — еще и еще раз — и наконец медленно поднялись. Ослепительно синие глаза смотрели в серые глаза Джерри долгим внимательным взглядом. Все, что он когда-то мечтал увидеть в женских глазах, было в них, — и он вскрикнул, не то от радости, не то от испуга, и отшатнулся назад.

Секундой позже, когда он опять поглядел вниз, лицо пропало. Джерри думал, что увидит его на другую ночь, но этого не случилось. Он чуть не сошел с ума. И раньше бывало так, что из-за непогоды или темноты он по целым неделям не видел этого лица — но тогда он знал, что оно ждет его, готовое в любую минуту появиться вновь. А теперь он чувствовал себя покинутым. Он бегал вокруг озера, как помешанный, смотрел в другие заводи — напрасно. Как только ее глаза открылись, она исчезла, и маленькое озерцо было так же пусто, как прошлогоднее гнездо.

Он нашел ее через три дня, на ярмарке в Кулморе. Женщина стояла, прижавшись спиной к стене, у двери почты; кучка любопытных прохожих обступила ее. Кто задавал ей вопросы, кто норовил дотронуться до ее одежды. Что-то необычное, чужеземное было во всем ее облике, точно она явилась из далекой страны. Когда деревенский полицейский подошел и начал расспрашивать ее, толпа сомкнулась теснее.

Но ее ответы были несвязны. Она не знала ни как ее зовут, ни откуда она пришла, ни куда направлялась. Она стояла там, одинокая и беспомощная, растерянно обводя глазами незнакомых людей. Потом она посмотрела поверх толпы и увидела Джерри. Он сразу узнал этот взгляд; он подошел к ней, расталкивая зевак направо и налево, взял ее за руку и повел домой. Священник обвенчал их, и они жили спокойно и счастливо.

Когда он привел ее в дом, она была слабенькой и бледной, но с каждым днем становилась сильней и красивей. Она ничего не смыслила в домашнем хозяйстве и выучилась лишь немногому. Ей больше нравилось сидеть в тени утесов, пока Джерри работал в поле, а зимой — греться у очага или глядеть на луну из окна.

Он любил ее такой, какая она есть, и с радостью трудился за двоих. Ему было приятно думать, что его жена не похожа на других женщин. Она так и не вспомнила, где жила прежде, и Джерри перестал допытываться. Он рассказал ей о лице в озере, но это не пробудило в ней никаких воспоминаний. И все же по временам, особенно когда она сидела в лунном свете, Джерри казалось, что ее тело становится бесплотным, зыбким, черты лица расплываются и за ними проступает другое лицо — с закрытыми глазами.

То лицо исчезло из заводи, и он больше не ходил на утесы.

В ноябрьское полнолуние, на второй год после того, как они поженились, у них родился ребенок, хрупкий и бледный, как лунный луч, — ребенок, который лежал в колыбели почти не двигаясь и никогда не плакал.