Нити магии - Эмили Бейн Мерфи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я расскажу Торсену, – Агнес скрещивает руки на груди и становится прямо передо мной, в ее холодных голубых глазах читается вызов. – Он выгонит тебя, и вся комната снова будет в моем распоряжении.
– В таком случае, – протискиваюсь мимо нее и беру баночку со стеклянным бисером, о котором я грезила, – я вполне могу взять и это тоже.
Ее возмущенное аханье меня мало утешает, поэтому я разворачиваюсь и делаю шаг к ней, принимая, в свою очередь, угрожающий вид.
– Давай заключим сделку, Агнес. Чего ты хочешь?
Она прищуривает глаза и задумывается, машинально разглаживая свой передник.
– Чтобы ты прикрывала меня, когда я ухожу в обеденное время, каждый день в течение месяца, – заявляет она. – Начиная… – внизу старинные часы бьют двенадцать раз, обозначая наступление полудня, – с этой минуты.
Я протягиваю ей руку, и она поджимает губы, но потом все же принимает мое рукопожатие, скрепляя сделку.
– Не подавись своим обедом! – предупреждаю я, помахивая ей украденной тканью. Она, не прощаясь, уходит и оставляет меня стоять на верхней площадке лестницы.
«Хорошо», – думаю я, стараясь забыть о том, что она сказала. О магии и о том, что остается после нее, о Фирне, который замораживает кровь в жилах, убивая тебя изнутри.
Мои руки крепче стискивают баночку с бисером.
Все равно для того, что я собираюсь сделать, Агнес должна была уйти.
Глава вторая
Запереть дверь за Агнес и сложить позаимствованные материалы на свой рабочий стол, придвинуть стол поближе к мерцающей углями жаровне в углу… Выложенная брусчаткой улица за окном серая и мокрая, усыпана листьями, а тупоконечные крылья ветряной мельницы медленно вращаются за крышами фахверковых домов. Жители Карлслунде спешат мимо мастерской, пригибая головы против ветра, и их карманы залатаны так грубо, что в кончиках моих пальцев возникает зуд.
Я осматриваю испорченный наряд Евы, выискивая кружево, не запятнанное красным, и дрожащими руками перебираю ткань. Когда я была маленькой, другие девочки шепотом рассказывали друг другу жуткий стишок, а иногда пели его, водя хоровод на рыночной площади:
Магия водой течетИ морозит, словно лед,С тех, кто меры в ней не знает,Цену страшную берет.Я выглядываю в окно, дожидаясь, пока улица опустеет. Сироты, владеющие магией, в равной степени ценны и уязвимы. Если мы попадем не в те руки, нас заставят использовать ее до тех пор, пока мы не сгорим подобно ярким коротким вспышкам.
Даже сейчас я содрогаюсь, представляя, что Торсен обнаружит мои способности.
Улица пуста, но я все же колеблюсь. Я не применяла магию почти два года. «Только в самых крайних случаях», – обещала я себе и держала магию под спудом, точно оружие, чрезвычайно непостоянное и ненадежное. «Что ж, это крайний случай, – говорю себе. – Для Евы». Делаю резкий вдох, словно готовясь нырнуть в темную холодную воду. Применять магию пугающе легко. Так же легко, как велеть своим легким до отказа наполниться воздухом. Для этого требуется чуть больше, чем просто приказ. Нужно лишь немного сосредоточиться.
Я закрываю глаза. «Все в порядке, – убеждаю себя, стискивая пальцы. – Такой крошечный, незаметный кусочек магии не в счет».
Разжимаю кулаки, и в моих пальцах сразу же начинает покалывать и петь долго спавшая магия. Я провожу ими по каждому незапятнанному участку кружева и ощущаю восторженный трепет, когда что-то просачивается сквозь мою кожу и наполняет нити. Я стараюсь не думать о магии как о чем-то драгоценном, утекающем из моего тела. Или как о подожженном фитиле. Правда заключается в том, что я забыла, насколько это быстро и легко. Как головокружительно приятно чувствуется магия. От моего легчайшего прикосновения узлы ослабевают и расплетаются.
Кусочек кружева падает мне на ладонь, нежный, словно снежинка, и узорчатый, словно филигрань.
Теперь, когда Агнес не стоит у меня над душой, мне требуется всего семь минут, чтобы восстановить жесткие узорные соты тюля; работая вручную, я потратила бы на это много часов. Сердце мое колотится, пока слои кружева ложатся на корсаж, словно кусочки витражного стекла.
«Может быть, Мадсены выберут кого-нибудь другого», – думаю я, глядя на часы. Откупориваю баночку с золотистым и белым бисером, которую принесла сверху, и прикладываю бусины к ткани. Нити мгновенно и туго сплетаются, удерживая их на месте так легко, как если бы я украшала ягодами глазированный торт. «Может быть, я смогу накопить достаточно денег, чтобы когда-нибудь самой удочерить Еву».
Я никогда не позволяла себе всерьез или слишком долго играть с этой мыслью, и сердце мое неожиданно сжимается. Как и последний узел на ткани. «Сегодня, – яростно говорю себе, – сегодня для Евы самое лучшее – если Мадсены удочерят ее». Поэтому я дам ей лучший шанс, какой только могу, – это кружевное платье, в которое вплетена магия.
А потом пусть игральные кости судьбы упадут так, как упадут.
Поспешно перебрасываю готовый танцевальный костюм через руку, запираю за собой дверь и почти бегу вверх по покатой улице к приюту. Я иду на огромный риск. Если Торсен обнаружит, что в мастерской нет никого, нас с Агнес обеих выкинут на улицу. Пробегаю мимо лавки мясника, пахнущей железом, мимо закопченных окон кузницы, мимо дубильни с просевшей крышей. Из-за нескольких волн холеры и двух Шлезвигских войн в Дании появилось много таких ломовых лошадок, как я: полуголодных и вечно должных сирот, которые трудятся в этих мастерских и лавках, тратя весь свой заработок на то, чтобы хоть как-то прожить. Чья жизнь ограничена пределами одного квартала. Я ускоряю шаг, завидев впереди покосившуюся крышу «Мельницы». Десять лет назад мой отец работал в известняковых копях, когда кровля рухнула, придавив его и еще двенадцать человек – то была самая страшная катастрофа на шахтах, какую когда-либо видела Дания. Месяц спустя Фирн забрал мою сестру, и в одночасье у меня во всем мире не осталось ни одной родной души – словно ветром задуло свечу.
Я не хочу такого для Евы. В одиннадцать лет у нее еще есть слабый шанс быть удочеренной. Но сегодняшняя возможность, вероятно, последняя.
Я проскальзываю в приют через кухонную дверь, мимо согнутой спины повара Силаса, и лечу вверх по боковой лестнице. Здесь пахнет гвоздикой и кардамоном, а значит, он печет канелстэнге – рулет с корицей. В продуваемой сквозняками общей комнате на втором этаже Ева и другая сиротка, Гитте, топчутся перед зеркалом, укладывая волосы в высокие пучки.
Из меня вырывается вздох облегчения. Я не опоздала.
Кончики моих пальцев все еще покалывает, точно от мороза.
Гитте первой заканчивает делать прическу и подталкивает Еву в бок.
– Ты идешь?
Ева ловит мой взгляд в отражении в зеркале.
– Минутку.
Она стаскивает бледно-розовое платьице, которое раздобыла где-то Несс. В одних
