Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 10 - Сергей Саканский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И не выдержал Головня. Бросил он водку пить, ибо дорогая она для него уже была. Стал фанфарики брать, тем более что к тому времени бизнесмены уже всю Россию дешевыми фанфариками завалили.
Посинел Головня, стал худеть. Перестал нравиться жене. Она себе другого нашла, флэт разменяла и Головню в хрущобу, в однокомнатный флэт отселила. И там Головня стал жить.
К тому времени его из армии на дембель отправили, военную пенсию назначили, которой ему хватало что-то вроде на сотню фанфариков в месяц. Вот и стал Головня по три фанфарика в день выбухивать, а на остаток – закусь какой-нибудь брал. И все худел и худел.
Стал он похожим на узника немецкого концлагеря – с такими большими суставами, впалыми щеками. Делать пфиу и абпруа теперь он стал непроизвольно, как черепаха или птица, будто бы у него клоака в пелвисе от такой жизни образовалась.
Всё труднее ему было из дома выходить, и он постоянно кому-нибудь звонил, чтобы пришли к нему, взяли у него денег от пенсии и сходили в ларек за фанфариками.
И вот, пришел однажды к нему Толик Бутин, взял денег, за фанфариками пошел. Но по пути заблудился, еще куда-то попал и там завис. И пришел он к Головне с фанфариками только на следующий день.
А Головня у порога своего однокомнатного флэта лежит, синий, как индеец Джо. Вызвали ментов, они осмотрели всё, сделали вывод, что никто, в том числе и Толик Бутин, Головню не убивал. А Толик заплакал, взял фанфарики, собрал их в пакет и домой пошел – фанфарики за упокой Головни добухивать. Недолго, правда, и ему оставалось по нашей грешной земле ходить, ибо Толик стал вторым, кто умер в Новые времена, продолжив тем самым длинную цепь вымирания русского пипла вообще.
Как Головню хоронили
На похоронах Головни мы с Серегой так разбухались, что сами чуть не умерли. Где-то в середине вечера мы забыли о том, по какому поводу здесь собрались. Там, конечно же, была бывшая жена Головни, а с ней – все ее подруги, бывшие учительницы.
У каждой был свой бизнес: одна овощами торговала, другая – рыбой, третья – презервативами.
Это были удивительные презервативы, и она подарила по пачке каждому из гостей. Суть этих презервативов была в том, что на обложках изображались рок-звезды, иногда совсем голые, иногда наполовину. Бывшая учительница считала, что нашла золотую жилу, но бизнес у нее почему-то не шел.
Она была вся в движении, в полете вся. Постоянно моталась по всяким клубам и ловила там звезд. Крупные звезды с ней не хотели связываться на ее жмотских условиях, но мелкие были рады такой рекламе. Суть предложения была в том, что звезды получали бесплатную рекламу среди молодежи от 12-ти лет, разрешая в письменной форме печатать свои голые и полуголые фотографии на обложках презервативов. За это учительница ничего звездам конечно, не платила.
Началось всё с того, что учительница закупила по дешевке целую фуру этих презервативов, но без всяких обложек, и сложила их у себя в гараже. Потом она взяла кредит у мафиозей, открыла свою фирму и заказала в издательстве для презервативов обложки. А презервативы так и остались лежать в гараже, их должно было надолго хватить, если этот гараж не сгорит. А вот, если бы гараж сгорел, то всему бизнесу учительницы сразу пришел бы стюп.
И вот, все мы ходили по однокомнатному Головневому флэту, где справлялись поминки, и показывали друг другу эти презервативы, в надежде, что хоть кто-нибудь из нас знает хоть одну из этих звезд.
Серега, как всегда, стал снимать учительниц, подруг Головневой жены, желая сделать им жаворонков где-нибудь потом или Запорожье прямо сейчас. Больше всего он хотел сделать жаворонков именно той учительнице, с презервативами, и прямо в ее гараже, причем, используя при этом как раз ее символический презерватив.
Потом мы пошли в ночной пивняк, и Серега там опрокинул две кружки пива прямо на голову официантке.
Дело было так. Официантка поставила две кружки пива на стойку, за которой сидел Серега, а Серега как раз что-то объяснял Толику Бутину, широко размахивая руками. И вот, так он руками размахнул, что кружки и свались за стойку.
Но звона мы почему-то не услышали. Спустя некоторое время из-под стойки высунулась голова официантки, вся мокрая и липкая. Серега очень ее пожалел и дал ей пятьсот рублей.
Потом мы взяли еще водки и до утра ее пили в сквере на лавочке, рассказывая друг другу истории из жизни Головни и просто – разные истории.
Потом Серега сказал:
– Чуваки, а пойдем, сожжем этот гараж с презервативами в пелвис.
Я сказал:
– Пойдем.
И Толик Бутин тоже сказал:
– Пойдем.
Но вот только оказалось, что идти-то мы как раз и не можем, и оставалось нам теперь одно: сидеть на лавочке, водку бухать и Яшины рассказы про Головню рассказывать.
А Толик Бутин, который вскоре после Головни умер, все сидел на лавочке, рассказы слушал, раскачивался и приговаривал:
– Эх, Головня, Головня. Где же ты теперь, Головня?
Серега водки из горла бухнул, усы и бороду вытер и сказал:
– Где, где. Известно, где. Головня – он теперь черепаху фачит.
Как мы в Гурзуфе с самой Ниной подружились
Это было на другой год после того, как Головня умер: мы не просто ворвались в Гурзуф, а ворвались с целью: пройти по местам боевой славы и почтить память нашего друга Головни.
Надо заметить, что мы всегда по-разному в Гурзуфе появляемся, равно как и в других городах. Например, если мы появляемся в каком-нибудь городе с бодуна, то пипл говорит:
– Они вошли.
Если же мы появляемся в городе, побухивая, поввеливая, поаскивая и посъемывая, то пипл говорит:
– Они ворвались.
Во многих остальных случаях пипл говорит:
– Они появились.
То же самое и мы с Серегой о себе говорим, во всех трех возможных случаях. Но в тех случаях, кода мы сами не знаем, как появились в том или ином месте, то мы говорим:
– Мы образовались, возникли.
И вот, ворвались мы в Гурзуф и сидим – сидим в пивняке и пиво пьем. Вокруг пипл сидит цивильный, отдыхающий, мы к нему приглядываемся, на предмет кому-нибудь аск сделать. Было это уже в Новые времена, когда пипл стал прижимистый, Вильнюс от Союза откололся, Крым стал Украиной, и уже нельзя было сказать:
– Понимаете, мы приехали из Вильнюса.
Да и мы с Серегой изрядно выросли, на полковников стали похожи, и не мы у них, а они у нас теперь должны бы аск делать. Но мы все равно к пиплу приглядывались, ибо очень хотелось нам аск сделать.
Долго ли коротко, но пришлось Сереге прокричать Нина. Раскинул Серега руки, широко их раскинул, аж в гипсовые колонны ударил кулаками и громко прокричал:
– Нина.
Слышу: пищит кто-то. Пригляделся: идет какая-то ченчина – маленькая, писклявая, прямо ко мне идет и пищит:
– Я Нина.
Я разбудил Серегу и говорю:
– Нина.
Серега сначала не понял, думал, что я просто тоже Нина кричу, но когда протер глаза и Нину увидел, сообразил, что к чему, и представился:
– Альгис.
А Нина сказала:
– Нина.
И стала она с нами побухивать, разбухиваться и бухать, а когда пришел ей черед коней развязать, Серега мне сказал:
– Давай мы с тобой эту Нину – Нина кричать научим.
Я сказал:
– Давай. Только сначала давай ее Головня кричать научим.
И вот, стали мы с этой Ниной бухать, по ночному Гурзуфу ходить и Головня кричать.
Нина кричала-кричала Головня, а потом спросила:
– А кто такой Головня?
Серега сказал:
– Это большой человек, офицер. Его теперь нет с нами.
Нина спросила:
– А где он теперь? С кем?
Серега сказал:
– Где, где. Черепаху он фачит, вот он теперь где.
* * *Дальше:
Как Серега Черепаху фачил
Как Серега свои невыебы рассказывал
Как у нас в Коктебеле невыбух произошел