Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом - Софи Ханна

Леди Плейфорд встала из своего кресла у окна. Она никогда не бросала в него ни взгляда, Гатеркол заметил. Если рядом было человеческое существо, леди Плейфорд предпочитала изучать его, а не тратить время на созерцание природы. Хотя вид из ее окна открывался превосходный: розарий, а за ним большой, совершенно квадратный газон со статуей ангела точно в центре – подарок покойного виконта Гая Плейфорда жене на тридцатую годовщину свадьбы.

Сам Гатеркол неизменно смотрел и на статую на квадратном газоне, и на розовый сад, и на дедовские часы в холле, и на бронзовую настольную лампу в библиотеке, с хрустальным абажуром в виде раковины; он сознательно обращал внимание на вещи. Ему нравилось то чувство стабильности, которое в них как будто заключалось. В Лиллиоуке редко что-нибудь менялось – под «чем-нибудь» Гатеркол понимал прежде всего вещи, неодушевленные предметы, а не общее состояние дел. Зато леди Плейфорд, которая едва ли не в микроскоп разглядывала любое человеческое существо, волею случая оказавшееся с нею рядом, совершенно не интересовалась объектами, не умеющими говорить.

В ее кабинете – той самой комнате, где они теперь сидели с Гатерколом, – две книги в большом шкафу у дальней стены стояли вверх ногами: «Шримп Седдон и Жемчужное ожерелье» и «Шримп Седдон и Рождественский чулок». Так было, когда Гатеркол пришел сюда впервые. И теперь, шесть лет спустя, ему даже не хотелось их поправить: наоборот, он очень расстроился бы, если б кто-нибудь это сделал. Ни одной книге, кроме тех, что принадлежали перу самой Этелинды Плейфорд, не дозволялось осквернять гармонию этих полок. Нарядные цветные корешки – красные, синие, зеленые, оранжевые, фиолетовые – вносили светлую ноту в убранство комнаты, мрачноватой от деревянных панелей; книги специально делали такими, ведь дети падки на все яркое; однако ярче всего в кабинете сияла серебряная копна волос самой хозяйки.

Она села как раз напротив Гатеркола.

– Я хочу поговорить с тобой о моем завещании, Майкл, и попросить тебя об одолжении. Но сначала скажи мне вот что: как, по-твоему, может ребенок – обычный ребенок – знать что-нибудь о хирургической операции по изменению формы носа?

– Но… носа? – Гатеркол пожалел, что они не начали с завещания. Однако похоже было, что для хозяйки дома одинаково важны обе темы; не исключено даже, что она видела между ними связь. Вообще-то все возможные распоряжения о разделе своего имущества в случае своей смерти леди Плейфорд сделала давно и основательно. Казалось бы, там всё в порядке. Неужели она задумала что-то изменить?

– Не зли меня, Майкл. Дело самое обычное. Операция, меняющая форму носа. После автокатастрофы или для исправления врожденного уродства. Ребенок может знать такие вещи? Может он знать, как это называется?

– К сожалению, не могу сказать.

– А ты знаешь, как это называется?

– По-моему, операция и есть операция, не важно, на носу или на другой части тела.

– А по-моему, можно знать то или иное слово, даже не отдавая себе отчета в том, что ты его знаешь. Такое иногда случается. – Леди Плейфорд нахмурилась. – Хмм… Ответь еще вот на какой вопрос: ты приходишь в офис одной фирмы, где работают десять мужчин и две женщины. Случайно ты слышишь, как кто-то из мужчин говорит об одной из женщин, называя ее «Носорогом».

– Как это нелюбезно с его стороны.

– Его манеры – не твоя забота. Пару минут спустя обе леди возвращаются с обеденного перерыва. Одна – тоненькая, хрупкая, уступчивая, но у нее немного странное лицо. Никто не понимает, чем именно, но выглядит оно как-то не так. Вторая – женщина-гора, по крайней мере, вдвое шире меня. – Леди Плейфорд была высокая и полная, покатые плечи придавали ее фигуре некоторое сходство с перевернутой воронкой. – Мало того, у нее еще и выражение лица воинственное. Так вот, которую из них ты скорее назвал бы Носорогом?

– Большую, свирепую, – нимало не раздумывая, ответил Гатеркол.

– Отлично! Так вот, ты не прав. В моей истории Носорогом зовут худышку с необычным лицом, а все из-за того, что хирургам пришлось заново собирать ей нос после катастрофы, в которую она попала, а эта операция называется ринопластика[1]!

– А. Я этого не знал, – сказал Гатеркол.

– Вот и я боюсь, как бы не оказалось, что дети тоже этого не знают, а я ведь для них пишу. Если уж ты не слыхал о ринопластике… – Леди Плейфорд вздохнула. – Прямо не знаю. Я так обрадовалась, когда придумала это, а потом меня начали одолевать сомнения. Не слишком ли это наукообразно, когда весь сюжет держится на названии медицинской операции? Никто ведь всерьез над ними не задумывается, верно, – ну, кроме тех, кому они предстоят. Дети о таких вещах вообще не думают.

– Мне эта идея нравится, – сказал Гатеркол. – Можно написать, что у той леди не странное лицо, а именно странный нос, чтобы задать мыслям читателей нужное направление. Можно даже проговориться где-нибудь вначале, что леди получила новый нос благодаря усилиям хирургов, а потом пусть Шримп как-нибудь случайно узнает название этой операции и страшно удивится, и пусть читатели это видят.

– То есть пусть читатели увидят сначала ее удивление, но не само открытие… Да! Пусть Шримп скажет Подж: «Ни за что не догадаешься, как это называют», тут их прервут, а я вставлю еще одну главу про другое – пусть, например, в ней полиция арестовывает кого-нибудь наобум, как всегда, только на этот раз совсем уж ни в какие ворота – например, пусть они арестуют отца или мать самой Шримп, а тем временем читатель пойдет и поищет название в энциклопедии, если ему захочется… Да, пусть так и будет. Майкл, я всегда знала, что на тебя можно положиться. Итак, с этим покончено. Теперь о завещании…

Она вернулась к креслу у окна и устроилась в нем.

– Я хочу, чтобы ты составил для меня новое.

Гатеркол удивился. По условиям нынешнего завещания все немалое состояние леди Плейфорд после ее смерти предстояло разделить между двумя ее детьми: дочерью Клаудией и сыном Гарри, шестым виконтом Плейфордом из Клонакилти. Детей вообще-то было трое, но младший сын умер еще ребенком.

– Я хочу завещать все своему секретарю, Джозефу Скотчеру, – объявила она звонким и чистым, как удар колокола, голосом.

Гатеркола так и подбросило в кресле. Но отмахнуться от этих слов было невозможно. Он все прекрасно слышал, нечего было и притворяться.

Что за акт вандализма она задумала? Не может быть, чтобы леди Плейфорд говорила всерьез. Тут какой-то подвох; иначе нельзя. Да, теперь Гатеркол все понял: она специально пустила фривольный разговор в начало – носорог, ринопластика, все очень забавно и весело, – а самую большую шутку приберегла напоследок, обставив ее как серьезное предложение.

– Майкл, я в своем уме и нисколько не шучу. Разве я когда-нибудь обманывала тебя? И сейчас не обманываю. Мне нужно, чтобы ты составил для меня новое завещание. Все мое имущество должно отойти Джозефу Скотчеру.

– Но как же ваши дети?

– Клаудия вот-вот выйдет замуж за денежный мешок в лице Рэндла Кимптона, его состояние во много раз превосходит мое собственное. С ней все будет в полном порядке. А у Гарри есть голова на плечах и верная жена, хотя она и действует на него расслабляюще. То, что я могу предложить, бедняжке Джозефу нужнее, чем Клаудии или Гарри.

– Умоляю вас, подумайте еще раз, прежде…

– Майкл, не строй из себя идиота, пожалуйста, – перебила его леди Плейфорд. – Или ты считаешь, что я все это придумала, пока ты стучал сегодня в мою дверь? Я и так ломала над этим голову целые недели, если не месяцы. Так что не надо навязывать мне дополнительное время на размышление. Итак: ты согласен составить мое новое завещание или мне обратиться к мистеру Рольфу?

Так вот для чего Орвилла Рольфа пригласили с ним в Лиллиоук: на случай, если он, Гатеркол, откажется.

– И, кстати, я хочу внести в документ еще одно изменение: услуга, о которой я намеревалась тебя попросить, если ты помнишь. Тут ты вправе отказаться, если захочешь, хотя я предпочла бы, чтобы ты все же принял мое предложение. В настоящий момент моими литературными душеприказчиками значатся Клаудия и Гарри. Меня это больше не устраивает. Я сочту за честь, если ты, Майкл, согласишься взять эту роль на себя.

– Быть… вашим литературным душеприказчиком?

Гатеркол с трудом верил своим ушам. Настолько, что почти целую минуту не мог найти слов для ответа. Ох, но это же совсем неправильно… Что скажут дети леди Плейфорд? Нет, он не может согласиться.

– А Гарри и Клаудия об этом знают? – выдавил наконец он.

– Нет. Сегодня за обедом услышат. И Джозеф тоже. А пока знаем только ты и я.

– Возможно, в вашем семействе произошел некий конфликт, о котором я пока не слышал?

– Ничего подобного! – Леди Плейфорд улыбнулась. – Гарри, Клаудия и я – лучшие друзья в мире… до сегодняшнего обеда, по крайней мере.

– Я… но… вы ведь знакомы с Джозефом Скотчером всего шесть лет. Вы впервые увидели его в тот же день, что и меня.