Подлое сердце родины - Александр Силаев

— Я уверен, что это касается моей темы.

— Вы у нас пишете что-то вычурное. Измененные состояние? Химическим способом? Это вряд ли имеет отношение к академической дисциплине.

— Тем хуже для дисциплины, — ответил Гера.

— Да вы не подумайте, — Краснов протестующе замахал добродушными лапами. — Мне-то нравится, я-то — за… Хотите ехать — езжайте. Могу даже сказать, что это моя идея. Только вы осторожнее, там на всех дорогах бандиты, а в Пыльнево даже бандитов нет — испугались и разбежались.

— Могу себе представить, — улыбнулся Гера.

— Драконов вы не увидите. За неимением таковых.

— Да не нужны мне эти драконы.

— Вы не увидите даже синих человечков, — предупредил Краснов. — Если они есть — а я не исключая, что где-то водятся синие человечки — то вряд ли в нашей области.

— Ну их к лешему, — сказал Гера.

— И леших там тоже нет.

— Мне нужен препарат, которым закидываютя тамошние ведуны.

— Там, Гер, закидываются не только ведуны, — сказал Краснов. — Там, по всей видимости, закидывается весь район, причем началось как минимум при царе. Как максимум, началось до всяких царей. Читали статью Аршинникова в «Некрополе»? Это наследие шаманов, и нынешнее поколение каким-то чудом хранит то знание, я даже не знаю, каким. Узнаете — расскажите.

— Павел Яковлевич, вы сами-то верите?

Краснов плюхнулся в кресло и закурил. Курить в зданиях университета было запрещено, но время позднее, и часовой стрелкой, подползающей к девяти, разрешается почти все.

— Гера, — сказал Краснов, — я ведь мыслю рационально. Если весь район твердит о синих неземных обезьянах, я должен верить либо в обезьян, либо в особенности района. Верить в обезьянок я еще не дорос. А «пыльневский квадрат» — это реальность. Район действительно имеет особенности, это эмпирия. А то, что все население жрет какую-то дрянь, факт не менее эмпирический. Взять ту же сухую водку, хотя это никакая не водка.

— Ее, по-моему, никто не видел.

— Да бог с ней, — сказал Краснов. — Вы же едете, чтобы ее попробовать.

— Как думаете, Павел Яковлевич, кайф выхвачу?

Гера сидел, закинувши ногу на ногу, и дымил предложенной сигаретой. Когда-то он не верил, что к пятому курсу бетонный забор между студентами и кафедральным людом сотрется в штакетную загородку. Не всеми, конечно, если между всеми — то это смешно. Кое-какими студентами — с одной стороны. И кое-какими преподавателями…

— Дело молодое — выхватите.

— А интересно, их препарат посильнее травки?

— Сильнее, — сказал Краснов. — Намного сильнее, Гера. После анаши зеленые драконы и обезьяны не возникают с такой настойчивостью. Иначе в нашем городе драконы летали бы чаще, чем проезжали грузовики.

Они посмеялись над колоритом родного города… И так смеялись, и эдак, и еще над знакомыми людьми.

Форма бэ-аш четыре

Над лесами и полями висела ранняя осень. Небо выдалось сероватым, набухшим предстоящим дождем. Дохлый автобус, размалеванный рекламным воплем, со скрежетом подкатил к конечной.

Гера вышел из салона, наполненного телами и духотой, под купол своей любимой погоды. С наслаждением вдохнул влажность. Было не холодно. И было не жарко. Было свежо, прозрачно и энергично — было то, что надо.

На востоке желтел лес и какая-то баба пасла корову. С трех сторон его ждало Пыльнево: дома подмигивали косыми оконцами, собаки тявкали, на заборе сушился рваный халат.

К остановке подбегал мужик в черных тапочках, от души помахивая внушительным топором. «Аты-баты, шли солдаты, — резво напевал он. — Аты-баты, на базар. Аты-баты, что купили? — мужик снес стоящую на пути скамейку. — Аты-баты, самовар!»

Начинается, подумал студент.

— Не бойся, — сказала сошедшая из автобуса бабушка, — это наш Матвей. У него в среду сын родился, вот он и радуется.

— А зачем ему топор? — спросил Гера.

— Это для куражу, — пояснила старушка. — Но ты не бойся, он сейчас добрый. Вот летом зверь был — родную мать на олифу выменял. Но это летом. А сейчас не лето уже. Сейчас он добрый, как мой пушистик.

Матвей встал напротив кучки людей, вышедших из автобуса. Все, кроме двух, были явно местного вида.

Кроме Геры — мужчина лет сорока, в очках-хамелеонах и плаще, чернеющем почти до земли. Матвей смотрел: то на Геру, то на плащу, то снова на Геру… Наконец подошел к плащу.

— Че, сволота, думаешь, твое время скоро начнется? — ухмыльнулся Матвей. — Как начнется, ты мне скажи. Я тебе быстро народный импичмент дам.

— Кого дашь? — тихо спросил мужчина.

— Кишки на уши намотаю, — пояснил Матвей. — У нас с этим быстро. Народ — это тебе не электорат. Не херня. Народ — сила. Знаешь, сволота, за что отцы кровь пролили?

Мужчина отошел на два шага.

— Хорошо, — сказал он, — как только мое время начнется, я тебя обязательно отыщу. Устроишь мне свой импичмент. Народные традиции — это святое. Только скажи пожалуйста, как тебя отыскать. Я ведь не знаю твоего адреса. Я даже не знаю твоего телефона. Я не знаю твоего сайта, твоего факса, наконец, я понятия не имею, какой у тебя мейл. И я вряд ли догадаюсь. Скажи мне все это, а заодно скажи свое имя, и я обязательно найду тебя, когда, как ты сказал, придет мое время. Тебе не придется долго ждать — оно уже наступает. Ну? Протяни мне свою визитку…

Пока мужчина говорил, Матвей звучно глотал слюну.

— Эх, сердечные, быть беде, — прошептала бабушка. — Обидел черт пушистика почем зря.

Люди вокруг замерли. Люди молчали и смотрели, хотя их не просили молчать и смотреть. Люди стояли как вкопанные — с ними случается.

— Ты мне душу-то не трави, — наконец сказал Матвей. — Был тут один такой, тоже как ты — то, сё, пятое, хреноватое… Так мы с мужиками на него Пиндара натравили. Понял?

— И что?

— Сожрал его Пиндар к хуям собачьим, — сказал Матвей. — Вместе с мейлом гребаным.

— В рот имел я твоего Пиндара, — спокойно сказал мужчина. — И мужиков твоих. Да и тебя, признаюсь я, тоже.

Матвей впился пальцами в топорище, но и только. Прошло секунд пять: топор дрогнул, поднимаясь в его руке.

Мужчина отскочил назад, и рука метнулась вперед из кармана плаща. И вот рука вытянута и уже кончается револьвером. И грохнул выстрел. Матвей упал, воя и держась за колено… Мужчина белозубо и приветливо улыбался.

— Тебе, — сказал он, — наверное, сейчас больно. Но от этого, — добавил, — не умирают. Умирают обычно от другого. Кстати, ты обещал просветить меня на предмет истории. Так за что наши отцы проливали кровь?

— Отцов не трогай, — недобро сказал Матвей. — Им и без тебя несладко жилось.

— Ладно, пока, — мужчина махнул рукой. — Но все-таки: кто такой этот Пиндар?

Матвей ничего не ответил. Да и не мог ответить — Матвей, как это подчас бывает, потерял свое собственное сознание. Боль. Шок. Страшная боль — когда вдрызг разбивается твое тело. Так что временное расставание Матвея с его сознанием вполне объяснимо…

— Пиндар — это поросенок такой, — объяснила рыжая девушка, всю дорогу сидевшая перед Герой. — Только он не совсем обычный.

— Волшебный, что ли? — улыбнулся мужчина.

— Да нет. Пиндар у нас дрессированный. Его Петр Иванович с на охоту берет заместо собаки. А чего не брать — он ничего не боится, того же лешего… Недаром Пиндара поили божьей росой. Вот и вырос зверь. Не поросенок прямо, а фашист.

Гера глянул: вроде ничего, и даже сносно разговаривает по-русски, что редко случается у простых людей.

— А что такое божья роса? — спросил он.

Рыжая смутилась.

— Кто же у девки о таком спрашивает?

— Я, — сказал Гера.

— Ну и нахал же ты.

Девушка повернулась и быстро потрусила прочь с остановки. Люди переглядывались, цокали языками, моргали глазами, и тоже расходились, один за другим.

Черный плащ подплыл к нему незаметно.

— Я думаю, молодой человек, нам нужно держаться вместе.

— Еще бы!

— Игорь, — мужчина протянул руку. — И давайте будем на ты. Если будем на вы, местные жители нас плохо поймут, и местные коровы нас забодают…

— Гера, — назвался Гера.

— Очень рад, — сказал Игорь, — видеть нормального человека.

— Можно спросить?

— Да Бога ради.

— Зачем вы здесь?

— Это, — сказал Игорь, — дело государственной сложности. Я тебе скажу, потому что мне уже надоело… Но если ты кому разболтаешь, то мы тебя, извини за нюанс, нейтрализуем по форме бэ-аш четыре.

— Что значит: нейтрализуем по форме бэ-аш четыре?

— Это значит, — улыбнулся мужчина, — вспороть горло, но перед этим отрезать яйца. Мы переняли форму бэ-аш четыре у коллег из Чечни.

— А кто это вы?

— Мы — это кочаны, — с гордостью сказал Игорь.

— Не понял, — сказал Гера.

Игорь нырнул рукой куда-то под плащ.

Корочки он, как водится, сунул Жоре под нос. Золотые буквы гласили на красном фоне: «Комитет по чрезвычайному надзору Российской Федерации».