Милорд сэр Смихт, английский волшебник - Аврам Джеймс Дэвидсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брат с любезным поклоном передаёт визитку.
МИЛОРД СЭР СМИХТ
Англовский Волшебник
Уточняйте в поздние часы & По записи
Весьма изящным каллиграфическим почерком было добавлено: отель Гранд Доминик.
— Говорят, — добавляет брат, — у британской аристократии возвышенный и эксцентричный характер.
— Да, они такие. Сплошь и рядом, — соглашается Эстерхази. Возможно, для входившего в британскую аристократию, это не считалось возвышенным, но совершенно точно эксцентричным было остановиться в отеле "Гранд Доминик". Он задумывается, что не в первый и не в последний раз встречает упорное использование вне Британии слова милорд, титула, неизвестного ни Бёрку[1], ни Дебретту[2]. Что касается имени Смит, никто южнее или восточнее Ла-Манша никогда не мог написать его правильно и никогда не сможет.
Он кладёт деньги и собирается уходить; теперь, когда известно, где можно найти этого незнакомца, больше нет нужды преследовать его по улицам.
Он обнаруживает радушное, если не приветственное, выражение на лице брата, который продолжает гнуть свою линию: не может ли он осмелиться задать досточтимому господину доктору вопрос? Может. Ах, досточтимый господин доктор так любезен. Но, тем не менее, вопрос не задаётся. Эстерхази решает поспособствовать ему; в основном, за таким молчанием следуют вопросы определённого вида.
— Если этот вопрос включает былую опрометчивость, — мягко говорит он, — я могу порекомендовать доктора Ледюка, который даёт ежедневную рекламу в популярных газетах… Не то? Хорошо. Если вопрос включает постоянную несостоятельность, то могу посоветовать сироп из фиг. Что? Тоже не то? Тогда вам придётся сказать об этом прямо.
Но человек не говорит прямо. Вместо этого он заводит про своего рода историю своей семьи и фирмы. Первыми братьями Свартблой были Каммельман и Гуго. За ними следовали Августо и Франц. А Франц породил Каммельмана II и Игнаца.
— Я — нынешний Каммельман Свартблой, — произносит он с выражением собственного достоинства, над которым невозможно потешаться. — Мой брат Игнац — сейчас он на фабрике, солит „Турцию“ — никогда не был женат и, видимо, уже не будет. Моя жена и я — она — дочь и единственный ребёнок моего покойного дяди Августо — мы пятнадцать лет женаты. Но детей у нас нет. В конце концов, никто не живёт вечно. И как это может быть, господин доктор, чтобы в Белле не было братьев Свартблой? Как мы можем передать дело незнакомцам? И… и… ведь есть столько лекарств… Трудно понять, с чего начать. Не мог бы досточтимый господин доктор посоветовать определённое лекарство, чтобы оно было безопасным и эффективным?
Досточтимый сэр доктор очень, очень мягко говорит: — Вместо этого я могу посоветовать моего коллегу, профессора доктора Плотца, с медицинского факультета. Вы можете сослаться на меня.
Отель "Гранд Доминик" сильно пал с тех времён, когда являлся остановкой в Grand Tour[3]. Утратив модный статус среди аристократии, он сохранил расположение наиболее преуспевающих коммивояжёров. В то время он находился рядом с Восточным вокзалом. Фактически, он всё ещё находится рядом с Восточным вокзалом, но, после постройки Большого Центрального вокзала, обветшалый старый Восточный обслуживает только пригородные и промышленные линии. Следовательно, коммивояжёры, которые останавливаются в "Гранд Доминик", либо очень несовременные, либо очень пожилые и в любом случае очень непреуспевающие, или же они просто не преуспевают из-за таких факторов как отсутствие продаж предлагаемого ими. На самом деле несколько лет "Гранд Доминик" оставался открыт исключительно потому, что его знаменитые полудукатовые обеды, подающиеся между одиннадцатью и тремя часами, весьма популярны среди младших компаньонов и высших клерков многих фирм по торговле деревом, всё ещё оставшихся поблизости. Поэтому номера — лишь дополнение к основному бизнесу отеля. Словом, это дешёвые комнаты.
В то же время они — ни одна дирекция не обладала достаточной энергией, чтобы предпринять архитектурные изменения — довольно большие. Милорд сэр Смихт сидел на стуле за столом посреди своей комнаты, освещённой заходящим солнцем. Задняя часть комнаты тонула в сумраке. Мельком увиденная огромная кровать, полностью укрытая балдахином, вместе с маленькой стремянкой, старинный комод, умывальник из мрамора и красного дерева, софа, потёртая обивка которой всё ещё дышала весьма слабой атмосферой былой моды — и весьма сильным запахом современного табака „Рэппи“ — хотя довольно маловероятно, чтобы он исходил от софы, а, скорее, исходил от самого англовского волшебника.
Который сказал: — Я видел вас прежде.
Эстерхази пояснил: — Вы оставили визитку в переулке Золотого Оленя, и поэтому…
— …вы следовали за мной через половину Беллы, поскольку догадались, что я собираюсь оставить свою визитку в табачной лавке. А?
Разговор вёлся на французском языке.
Эстерхази улыбнулся: — Милорд наблюдателен. Хорошо. Безусловно, это верно. Мой интерес был пробуждён особенным, скажу даже, незаурядным появлением…
Милорд заворчал, вытащил огромные часы, взглянул на них, толкнул их через стол, туда, где посетитель сможет разглядеть. — Мои условия, — заявил он, — два дуката за полчаса. Они уже начались. Вы можете задать столько вопросов, сколько пожелаете. Можете делать карточные фокусы. Можете провести всё это время, глазея на меня. Однако, если вы желаете привлечения одиллических[4] сил, то мы должны начать немедленно. Конечно, если вы не пожелаете заплатить ещё два дуката за следующие полчаса.
Эстерхази, разумеется, удивился, почему тот, кто выглядит настолько практичным, оказался скитальцем в стране, настолько далёкой от его собственной — не говоря уже о проживании в отеле Гранд Доминик. Однако он усвоил, что роль, которую сам человек считает игрой — не всегда та же самая роль, в которой их воспринимает мир.
— Для начала — сказал он, достав из кармана один из своих специально отпечатанных шаблонов, — Я попросил бы, чтобы сэр Смихт был так любезен снять свою шляпу на время, достаточное, чтобы провести моё исследование…
Англичанин с величайшим удивлением уставился на шаблон. — Боже правый! — воскликнул он. — Я делал это когда-то в Брайтоне и, конечно, платил, чтобы френолог щупал и изучал мою головушку — но я никогда не думал, что за такую привилегию френолог заплатит мне!
— Ах, Брайтон, — заметил Эстерхази. — Королевский Павильон[5] — какая фантастическая экскурсия! Вы не задумывались, что Первый Джентльмен Европы[6] мог быть первым джентльменом в Европе, который курил гашиш?
Смихт фыркнул. Затем его лицо,
