Игорь Саввович - Виль Липатов

– Чья машина? – раздался за спиной Игоря Саввовича басовитый, мужественный и руководящий голос. – Спрашиваю, чья это машина?

Игорь Саввович, естественно, подумал, что голос принадлежит пассажиру черной «Волги», едва успевшей затормозить на большой скорости, но ошибся: позади стоял молодой водитель этой начальственной машины – наголо остриженный конопатый парень. Не получив ответа, он коршуном бросился к Светлане, но вдруг остановился, попятился, бормоча растерянно:

– На обочину съехать не догадаются! Вот уж эти женщины!

Насмешливо и зло наблюдая за стриженым трусом, Игорь Саввович не заметил, что оказался центром ярмарочно-возбужденной толпы. Хриплым голосом выпивохи и курильщицы орала непонятное водительница фургона «Книги», стоял с отдыхающим веселым лицом шофер самосвала с цементным раствором, гомонили ребятишки в пионерских галстуках, мальчишка постарше высунул горн в окно автобуса и трубил сигнал «тревога»… Разноцветную живую картину городского быта конца двадцатого века наблюдал Игорь Саввович Гольцов. Черные, зеленые, красные, голубые, коричневые автомобили; красные, голубые, зеленые, клетчатые, коричневые, полосатые костюмы, юбки, кофты; запахи разогретого асфальта, тополей, бензина, цемента, горячей краски, машинного масла; мужские голоса, женские, юношеские, детские; звуки джаза из радиоприемника синей машины, голос Кобзона – из другой, ария Ленского – из третьей. И шум! Хороший, бодрый шум!

– Автоинспекция куда запропастилась?

– Штрафовать таких надо! Машины отбирать!

– Мужчины, откатите машину на обочину!

– Вот нахалка! Будто не слышит.

– Нет, тут нужна только автоинспекция! Где автоинспекция?

Автоинспекция, между прочим, не дремала. С большой заинтересованностью, радостно чувствуя, как привычная боль в груди слегка утишивается, Игорь Саввович наблюдал за приближающимся автоинспектором. В белоснежной форменной рубашке, надраенных сапогах, с болтающейся на боку грозной планшеткой, тот шагал с таким ленивым видом, словно с утра знал, что произойдет именно такое дорожное происшествие, давно решил, как поступить со злостным нарушителем, и скучал от будничности происходящего.

– Прошу граждан расступиться! Не галдеть!.. Чья машина? – глядя поверх человеческих голов на маковку Воскресенской церкви, негромко, но веско спросил автоинспектор. – Ваши права! Прошу предъявить!

Светлана Ивановна тоже была на должной высоте – продолжала копаться в моторе, будто не замечая ни вызванной ею суматохи, ни появления инспектора. У машины, как было известно Игорю Саввовичу по разговорам жены, барахлил один цилиндр.

– Гражданочка, ваши права! – уже с металлом в голосе потребовал автоинспектор и опустил взор с небес на землю. В глазах мелькнуло удивление, планшетка сама собой перестала раскачиваться, да и сам лейтенант потускнел, хотя по инерции сухо повторил: – Ваши права!

Ситуация чеховского «Хамелеона» повторилась на изгибе асфальтовой дороги, которая, поднималась вверх, к Воскресенской церкви, а далее вела к дачам, озерам и сосновым борам. Бедный автоинспектор смотрел на длинную юбку, на пробковые платформы босоножек, а видел известный всей городской автоинспекции номер «Жигулей» 00-07 РОГ и, конечно, узнал машину и владелицу, которая была родной дочерью Ивана Ивановича Карцева, первого заместителя председателя облисполкома, шефа органов милиции. Лейтенанту было известно, что между автоинспекторами существовало молчаливое соглашение не останавливать «Жигули» 00-07 РОГ, если не случалось ничего страшного, уголовного, и сейчас, краснея и переступая с ноги на ногу, он не знал, что делать.

Он вытер рукой с нацепленным на нее жезлом вспотевший подбородок.

– Прошу предъявить права, товарищ… Карцева… – невнятно бормотал он.

Взбешенный Игорь Саввович подошел к жене, как в запертую дверь, постучал в согнутую и напряженную от усилий спину.

– Светлана, немедленно предъяви права…

– Игорь, это ты? – послышался из-под капота удивленный голос Светланы Ивановны, но и после этого она не распрямилась. – Секундочку, еще одну секундочку… Сейчас надену!

Пожалуй, прошло не менее десяти минут с тех пор, как Светлана Ивановна, не удосужившись съехать на обочину, начала возиться в моторе. Пятьдесят, а может быть, и больше машин застопорили за это время на асфальтовом подъеме к Воскресенской церкви, и остывал в самосвале цементный раствор, и, может быть, опаздывали едущие к обеду в автобусе ребятишки из лагеря «Ромь», и, конечно, выходили из графика работы автобазы, строительства, опаздывали в субботний день на отдых владельцы личных машин.

– Готово! Сделала! – вдруг раздался радостный вопль, и Светлана Ивановна распрямилась. – Надела все-таки, ай да я, ай да молодец!

Овальное маленькое лицо жены вставлено в рамку из густых рыжих волос естественного цвета, кожа, не знавшая косметики, бесшабашно загорела, выпуклый подбородок торчал задорно, как кукиш, но главными в лице были глаза – детские, наивные, безупречно доверчивые.

– Юбка-то пропала! – высоко поднимая юбку, словно вокруг никого не было, а стоял рядом только муж, снова воскликнула Светлана. – Юбка-то не отстирается, ой, мамочка!

– Товарищи! – громко сказал Игорь Саввович. – Сейчас машина уйдет на обочину! Простите! Светлана, садись за руль…

Пока жена ставила машину на обочину, Игорь Саввович подошел к потному автоинспектору, сурово посмотрел в его растерянные глаза.

– Машина числится за мной, лейтенант, – сказал он. – Жена ездит по доверенности… Ее надо наказать! Если вы не проколете Светлане Ивановне дырку в талоне, пожалуюсь на вас полковнику Сиротину. Будет скандал!

Игорь Саввович не узнал, чем все кончилось. Увидев глаза лейтенанта, он устало улыбнулся и пошел вверх по той самой тропинке, которую за десятилетия протоптал Сергей Сергеевич Валентинов. Тропка была узкая, ровная, твердая, думалось, что ее пробивал человек уравновешенный, сильный и настойчивый. Когда показались густые деревья, окружавшие дом Валентинова, когда открылась взору вся Воскресенская церковь, Игорь Саввович повернулся лицом к реке Роми. Было красиво и воздушно. Солнце за это время, оказывается, забралось за небольшое, но толстое облако, отчего маковка церкви потухла, а лежащий внизу город, напротив, приобрел рельефность. Потемнение на городские шумы, конечно, повлиять не могло, но, честное слово, казалось, что звуки тоже обрели четкость, рельефность. Бодренько прозвенел трамвай, на реке устало гуднул небольшой пароход, в городском саду – километра три от дома Валентинова – играл оркестр и – совсем невероятное – слышался гул турбин подваливающего к ромской пристани винтового парохода «Салтыков-Щедрин».

На лице Игоря Саввовича лежала тусклая полуулыбка, которую при желании можно было принять за улыбку необременительной вежливости хорошо воспитанного человека; глаза тоже были тусклыми и пустыми, точно человек хотел спать и мысли уже покидали его большую тяжелую голову, и в каждой линии тренированного тела читалось тоже сонное равнодушие. Он казался человеком, которого одинаково трудно представить смеющимся или разгневанным, тоскливым или восторженным, сосредоточенным или отрешенным.

«Похоже на вечер! – подумал Игорь Саввович, вынимая из кармана батистовый носовой платок. – Воздух легко проводит звуки, а это бывает чаще всего вечером…» После этого он перестал дышать, чтобы было легче разобраться, как сейчас живется на белом свете Игорю Саввовичу Гольцову, стоящему в ста метрах от дома родного отца. Жилось плохо, хотя Игорь Саввович понемножку привыкал к такой жизни, когда с утра и до вечера, а иногда и бессонными ночами грудь, словно когтями, раздирает непонятный, ничем не объяснимый страх, когда сердце ноет и всякая четкая о самом себе мысль отдается в сердце тоненьким болезненным уколом. Второй год пошел, как жизнь Игоря Гольцова сделалась непрерывной мукой, страхом перед неизвестностью – самым жутким страхом. Никто в этом мире не знал, что Игорь Саввович панически боится выходить из дома, что в каждом встречном на улице видит опасность, что необъяснимый страх терзает его столько часов в сутки, сколько он не спит. Взорвется ли остров Мадагаскар, потеряет ли Игорь Саввович двадцать пять рублей или попадет под автомобиль – было равнозначным, одинаково страшным; и никакие самоуговоры не помогали, да и беды-то он не боялся. Попаду под автомобиль – смерть не страшна, когда страшней жизнь; потеряю двадцать пять рублей – какая чушь и блажь; взорвется Мадагаскар – милый мой, иди к врачу!

Макушка Воскресенской горы густо заросла соснами, елями, черемухами, рябинами и даже два кедра – старых и кособоких – торчали посередке. Всякий раз, поднявшись на Воскресенскую гору, Игорь Саввович испытывал такое одиночество, какого не испытывал в самой глухой тайге. Это, наверное, происходило от мгновенной смены городского пейзажа на… таежность. Послышалось беличье царапанье по кедровому стволу, свистнул неосторожный бурундук, верещали птицы. «Надо идти к Валентинову!»