Город святых и безумцев - Джефф Вандермеер

Полагаю, я не единственный, кто проверил ссылки на гигантского кальмара и открыл в них эмоциональную окраску, более уместную в отношении ребенка к матери, нежели человека к головоногу. Но не наше дело и не наша цель анализировать характер или пристрастия капитана Вандермеера, которые он раскрывает нам на этих страницах. Скорее нам следовало бы восхищаться редкой текстурой письма, располагающей живостью его описаний и каламбурами его уникального ума, с праздничным щегольством плетущего сеть реальностей.

Наслаждайтесь сполна переплетениями открывающихся вам историй и видений. Это редкое лакомство, пробовать которое нужно с упоением и уважением. Это плод трудов незаурядного писателя. Это то, чего вы искали.

Дарден влюбленный

I

Дарден влюбленный под окном возлюбленной смотрит на нее снизу вверх, а вокруг него шумит и, в неведении толкая и пихая его, тысячами поношенных тел, тысячами накрашенных лиц, клубится толпа. Не замечая, Дарден смотрит на женщину, а она пишет под диктовку машины, непостижимого серого куба, отрастившего наушники на проводах, которые надеты на ее изящную, удлиненную головку. Дарден сражен наповал и сейчас теряет разум от серафимической голубизны ее глаз, каскада длинных и блестящих локонов у нее на плечах, бледного сосредоточенного лица в окне, наполовину заслоненного отражением в стекле серого неба. Она — на третьем этаже, заключена в кирпич и известь, почти памятник; ее трон — возле окна, прямо над вывеской «Хоэгботтон и Сыновья: Поставщики», крупнейшего импортера и экспортера всей беззаконной Амбры, древнего города, названного в честь самой ценной и тайной секреции кита. «Хоэгботтон и Сыновья»: сотни и тысячи ящиков с предметами роскоши, доставленными из далекой Сурпазии и северных областей Окситании, где все увлажняется, созревает и гниет в мгновение ока. Но она-то (думает Дарден) совсем из иного теста, она — из тех, кто томится дома, но такой в чужих землях не по себе, если только она не путешествует рука об руку с любимым. Есть ли у нее воздыхатель? Муж? Живы ли ее родители? Любит она оперу или непристойные пьесы, которые дают в гавани, где скрипят от напряжения спины грузчиков, которые переносят корзины и бочки «Хоэгботтона и Сыновей» на баржи, бороздящие могучую реку Моль, что вяло несет свой ил к бурному морю? Если она предпочитает театр, то вечер с ней мне хотя бы по карману, думает, глядя на нее, с открытым ртом Дарден. Отросшие волосы падают ему налицо, но он столь поглощен, что этого не замечает. Жар сушит его, ведь до реки далеко, но ему безразлична удавка пота на шее.

Дардену, одетому в черное платье с пыльным белым воротничком и пыльные черные ботинки, Дардену с манерами миссионера не у дел (кем он на деле и является) судьба не предназначала увидеть эту женщину. Дардену вообще не полагалось поднимать глаза. Он и смотрел-то вниз, собирая монеты, которые выпали через дырку в поношенных штанах, порванных сзади, пока он трясся из доков в Амбру, трясся в повозке, которую тащила лошадь, направлявшаяся на завод клея, ее, вероятно, уже повели на бойню в тот самый день — в канун Праздника Пресноводного Кальмара, как потрудился разъяснить ему возница, быть может, надеясь, что Дардену и в дальнейшем понадобятся его услуги. Но Дарден думал только о том, как удержаться на скамье по дороге до постоялого двора, где оставил свой багаж в каморке, а после снова вернулся в квартал лавочников — ради толики местного колорита, ради толики пищи, — и тут они с возницей расстались. Шелудивая кляча оставила на Дардене свой запах, но поездка была неизбежной, ведь у него ни за что не хватило бы денег на механического коня, повозку из дыма и нефти. Ни за что, ведь и так в кармане скоро останутся лишь гроши, и отчаянно нужно искать работу, ради которой он приехал в Амбру, так как его бывший наставник в Морроуском институте религиозности, некий Кэдимон Сигнал, проповедовал в религиозном квартале Амбры, и, учитывая предстоящие торжества, должна же найтись какая-нибудь работа?

Но, подобрав монеты, Дарден распрямился слишком быстро, и его буквально развернула и едва не сбила с ног пробегавшая мимо ватага растрепанных сорванцов, и его взгляд невольно устремился к серому, угрожающему дождем небу, а оттуда скользнул к окну, за которым он сейчас наблюдал с таким напряжением.

У женщины были длинные тонкие пальцы, выстукивавшие на машинке неведомые ритмы: она вполне могла играть «Пятую» Восса Бендера, бросаясь в отчаянные пропасти и воспаряя к величественным высотам, которые Восс Бендер объявил своим царством. Когда в сиянии стекла Дардену на мгновение открылось ее лицо (легкий наклон, чтобы сменить ленту, быть может), он различил, что его черты под стать рукам: сдержанные, искусные и искусственные. Какое разительное отличие от неотесанного, грубого мира, окружавшего сейчас Дардена, и от великих, не отмеченных на картах южных джунглях, откуда он только что бежал! Там со злобным умыслом подстерегали черная пантера и черная мамба. Оттуда, снедаемый лихорадкой, сомнениями и недостатком новообращенных, он вернулся в упорядоченный мир законов и правительства, где — о, услада для глаз! — обитали женщины, подобные той, что сидела над ним в окне. Наблюдая за ней, чувствуя, как медленно закипает в венах кровь, Дарден спрашивал себя, не снится ли она ему. Неужели это представшее перед ним в ореоле света видение вечного спасения — мираж, которому суждено вскоре исчезнуть? Неужели он снова очнется в миазмах лихорадки, ночью посреди джунглей?

Но это был не сон, и внезапно Дарден вышел из забытья, осознав, что она может бросить взгляд за окно и увидеть его или что прохожие могут угадать и раскрыть ей его намерение прежде, чем он сам будет готов. Ведь его окружал реальный мир: от вони гниющих в канавах овощей до обглоданных свиных ног в отбросах, от цоканья лошадиных подков до дребезжащих гудков механических повозок, от шепчущих шорохов грибожителей, потревоженных в своей полуденной дреме, до той барочной мелодии, доносившейся с переливами и тресками, будто ее играет патефон. Со всех сторон его, не оставляя места посторониться, теснили люди: торговцы и жонглеры, продавцы ножей и уличные цирюльники, приезжие и проститутки, сошедшие на берег матросы и даже изредка бледные юные воры, раздвигавшие губы в омертвелых улыбках.

Дарден понимал, что должен действовать, но был слишком робок, чтобы подступиться к ней, распахнуть дверь «Хоэгботтона и Сыновей», взлететь на три пролета лестницы и, грязным с дороги, незваным (и, возможно, нежеланным) ворваться к ней, пыльным и сраженным любовью и со вчерашней щетиной на подбородке. Совершенно очевидно, что он прибыл из-за Великого Края Света, ведь от него еще смердит гниением джунглей и их излишеством. Нет, нет. Нельзя навязывать ей себя.