Пятая жизнь - Сергей Дубянский

— Нет….

— Как приготавливается волшебная мазь, которой ты натирала тело, отправляясь на шабаш? Какой она имела цвет?..

— Нет….

Инквизитор, видя бессмысленность всех попыток, повернулся к епископу.

— Святой отец, ее преступления очевидны, но извращенность дьявольских замыслов мешает несчастной признаться в содеянном. Я хочу испросить Вашего согласия на новое дознание, выражающееся в использовании «деревянной кобылы».

Епископ смотрел на обвиняемую и думал, что если дьявол засел в женщине так прочно, то он все равно не позволит ей принести покаяние. Но вырвать ее признание необходимо, иначе дьявольское отродье восторжествует, укрепив неверных в своих начинаниях, и перестанут Святые суды творить справедливость, а вынуждены будут отпускать еретиков, тем самым плодя зло.

— Я не возражаю, — сказал он, проклиная отсутствие нотариуса, ведь теперь ему, вместе с инквизитором, придется тащить жертву к треугольной перекладине с острым углом, усаживать ее верхом на этот угол и привязывать к ногам грузы. А это значит, потребуется прикасаться руками к липкой отвратительной массе, вдыхать запах крови и гниющего мяса.

— Посмотри, несчастная, «деревянная кобыла» ждет тебя.

Эллис Куппель с трудом повернула голову и сразу поняла нехитрый принцип действия механизма, когда острый угол входит в тебя снизу, между ног, раздирая тело пополам. Неизвестно, какой сдвиг при этом произошел в ее сознании, но она вдруг сказала достаточно внятно:

— Я признаюсь….

— Где и при каких обстоятельствах встречался тебе дьявол? — быстро спросил инквизитор.

— Я не знаю…

— Где и при каких обстоятельствах встречался тебе дьявол?..

— В образе мужчины….

— Как он был одет?

— В коричневое платье и шляпу… кажется….

Епископ еле успевал записывать показания, содрогаясь от открывшейся вдруг бездны мерзости. Все сплелось в единый ядовитый клубок: и полеты на шабаш, и раскапывание могил некрещеных младенцев, и приготовление зелья и мазей, и порча, наводимая на соседей, и потрава скота… Он отвлекся лишь на секунду, чтоб поднять голову и еще раз взглянув на это исчадие ада, поразиться, как подобное существо могло столько времени топтать землю, созданную Господом нашим.

Наконец, вопросы закончились. Инквизитор перевел дыхание и посмотрел на епископа. Последнее слово всегда оставалось за официальным представителем духовенства, поэтому епископ встал, обдернув сутану, будто собирался торжественно выступать перед большим скоплением народа.

— Дабы ты сохранила свою душу от адских мук, — начал он, — мы пытались обратить тебя, Эллис Куппель, на путь спасения и использовали для этого различные приемы и способы. Однако ты не вняла нашим милостивым заботам и благочестивым внушениям. Влекомая злым духом, который понудил тебя отказаться от раскаяния и обуреваемая нечестивыми мыслями о верности врагу рода человеческого, ты предпочла навсегда остаться в своем еретичестве. О чем мы бесконечно сожалеем. Но мы не можем и не хотим отстраниться от справедливости и терпеть столь великое упорство против Божьей церкви, поэтому отнимаем тебя сим приговором как нераскаявшегося еретика от нашего духовного суда и передаем тебя светской власти для исполнения воли Господа, заключающейся в сожжении тебя на костре.

Закончив произнесение этого стандартного текста, епископ поднял голову и с ужасом увидел, что на лице приговоренной появилось некое подобие улыбки. Ничего более кощунственного перед лицом суда Господня и вообразить было невозможно.

— Приговор должен быть приведен в исполнение не позднее последнего воскресенья сего месяца, 1572 года от Рождества Христова.

Эти последние слова не имели никакого значения, так как все трое знали, что приговор исполнят уже завтра. Благочестивый человек — городской голова уже заготовил вязанки хвороста и вкопал на площади столбы, ожидая только окончания процесса.

Инквизитор и епископ оттащили осужденную в камеру, где ждали своей участи еще шестеро подозреваемых. Они сидели вдоль стены, закованные в тяжелые колодки, и молчали. Лишь одна, заслышав скрежет ключа в замке, принялась неистово кричать, моля о пощаде, но, видимо, Бог не слышит, предавших его, потому что, ни епископ, ни инквизитор не почувствовали ни капли жалости.

Дверь захлопнулась, заглушив крики женщины.

— Господь всегда сумеет исторгнуть правду из нечестивых уст, — сказал инквизитор довольным голосом, когда они вернулись в комнату с узкими окнами и наконец смогли расслабиться, опустившись на лавку.

Епископ снова отпил вина, чтоб немного взбодриться. Он чувствовал, как глаза его закрываются, но требовалось еще дойти до комнат, в которых благородный городской голова оборудовал им ночлег на все время пребывания в его городе.

Правда, существовало еще одно тайное место, именуемое «сераль», о котором не знал никто, даже голова. Инквизитор создавал нечто подобное везде, где ему приходилось работать, и епископ не препятствовал этому, как, впрочем, и многому другому, допускавшему двоякое толкование с точки зрения Инструкции. Однако сам он, почитая более строгое отношение к христианской морали, не считал возможным не только посещать сераль, но старался даже не интересоваться, что там происходит.

— Ты знаешь, брат, — инквизитор налил вина, разложил на столе брынзу и куски вареного мяса, — что у ведьмы есть дочь? — он отломил изрядный кусок.

— Нет, — епископ уже забыл о ведьме и думал о том, как бы быстрее добраться до постели.

— Полагаю, необходимо завтра же доставить ее на допрос. Я не допускаю мысли, что она также не является ведьмой. Ядовитое семя должно быть искоренено полностью.

Епископ посмотрел на него осоловелым взглядом. Ему было все равно, что произойдет завтра — главное, на сегодня все их богоугодные дела завершены с честью.

— Брат, не обессудь, если я пойду, отдохну, — сказал он, — а завтра мы решим и этот вопрос.

— Во истину, праведные слова. После трудов во имя Господа нам всем положен отдых. Да благословит тебя Господь.

— Аминь, — епископ осенил крестным знамением себя, затем брата-инквизитора и поплелся в свою комнату, чтоб попытаться спокойно проспать хотя бы остаток ночи. Завтрашний день обещал быть не менее напряженным.

Инквизитор убрал остатки пищи и сладко потянулся. Несмотря на то, что время близилось к трем, он все-таки решил заглянуть к Марте. Дела сераля волновали его не меньше, чем выявление виновности ведьм.

Осторожно пройдя по знакомому полутемному коридору, он свернул совсем в другую дверь и оказался, вроде, в ином мире с ковром на полу, тяжелыми шторами и мягкими креслами. На стене висела картина, изображавшая Мадонну с младенцем, но ее не удавалось рассмотреть в темноте. Инквизитор просто знал, что она есть. На ощупь прошел через темную гостиную и тихонько открыл незапертую дверь.

— Марта… — позвал он, — ты здесь?

— Да, Ваша милость, — ответил женский голос так быстро, словно Марта не спала, ожидая хозяина.

— Я ненадолго, — инквизитор нащупал стул, который всегда стоял на одном и том же месте, — хотел узнать, как там наша маленькая Грета? Водила ли ты ее в камеру пыток, как я тебе приказывал?

— Да, Ваша милость. Я водила ее вчера вечером, когда Вы с монсеньером епископом изволили отдыхать.

— А рассказала ли ты ей то, что я велел тебе рассказать?

— Да, Ваша милость. Я сказала ей, что против нее имеются неопровержимые улики, касающиеся ее высказываний, порочащих имя Господа нашего, а также подозрения, касающиеся ее связи с дьяволом. Чтоб достоверно выяснить все обстоятельства дела, она должна быть подвергнута Испытанию. Я показала ей «испанский сапог», инструменты для клеймения каленым железом и «дыбу», рассказав, как все это применяется.

— А что она?

— Она плакала….

— Может, она размазывала слюни по щекам, как делают все ведьмы? — перебил инквизитор строго, — ибо, как сказано в пятнадцатом основании Инструкции: «…коли ты невиновна, пролила бы слезы. Если же ты виновна, то слез не лей».

— Я не знаю доподлинно… — пролепетала Марта, поняв, что сболтнула не то.

— Хорошо, рассказывай дальше.

— Тогда я сказала ей, что Вы своей милостью из уважения к ее семье и жалости к ней самой готовы, если не снять совсем, то задержать приведение в исполнение надлежащего приговора. Она сказала, что готова все отдать в благодарность за эту услугу, но у нее ничего нет, ибо она еще не перешагнула порог совершеннолетия. Тогда я сказала, что кое-что у нее все-таки есть и, если за этим придет господин, спасающий ее от костра, готова ли она отдать ему это ?..

— Надеюсь, она поняла, что речь идет не о лавке ее отца? — усмехнулся инквизитор.

— Ваша милость, — сказала Марта, — завтра, если Вы не будете работать столь усердно, как сегодня, и закончите пораньше, я снова отведу ее в камеру и более подробно расскажу об устройстве машин, даже покажу, как они действуют, не вкладывая, правда, туда человеческих органов. Думаю, после этого она готова будет исполнить все Ваши желания, потому что, в любом случае, они окажутся более приятными, чем противоположный вариант.