Перебежчик - Вячеслав Шалыгин

Фил прокрутил в памяти все, что смог, но припомнил лишь пару упоминаний о боевом товарище по кличке Дед. Среди политических лидеров Сопротивления этот странный кадр не значился. Он вообще появился в рядах элиты Сопротивления незадолго до августовского разгрома. Кажется, именно этот товарищ сменил на посту прежнего начальника контрразведки московского округа Сопротивления. Большая шишка. Но тогда какого черта он забыл здесь, в лесу, на месте будущей казни предателя, да еще перед камерами. Зачем ему светиться?

Однако наиболее странным выглядело поведение Вики. Так резко осадить вспыльчивую красотку не мог даже сам Филипп в лучшие годы их совместной жизни. А уж заставить ее сделать что-то против воли Грин не мог вообще никогда. Это представлялось нереальным. Хотя, возможно, он просто не пытался.

Как бы то ни было, этот Дед просто посмотрел ей в глаза, и пламя будущего скандала угасло, едва занявшись.

— Нет, товарищ Дед, не пройдет этот финт, она не станет стрелять одна, — упрямый Воронцов помотал головой и обернулся к девушке: — Так, Вика?

— Стану, — ледяным голосом неожиданно заявила Вика. — Могу вообще голыми руками задушить!

Фил поежился. Рухнули все надежды на остатки светлых чувств, скрытые у Вики глубоко в душе. Во взгляде бывшей девушки действительно читалась отрешенность, но не от происходящего, а от бывшего парня. Никакой маскировки, все как есть — холод и равнодушие. От осознания этого факта Филу стало больно.

— Вот и договорились, — почти ласково произнес Дед.

Вика восприняла его фразу как команду к действию. Она без колебаний выдернула из кобуры пистолет, загнала патрон в ствол и вскинула руку, целясь Филу в сердце. Дед едва успел схватить Вику за запястье.

— Нет, не так, — он снова заглянул девушке в глаза и едва заметно вскинул брови. — Мы знаем, что ты преданный боец. Не нужно ничего доказывать.

— Вот именно, — едва слышно прошептала Вика, — преданный… этим… ничтожеством!

— Мы все им преданы, но должна быть казнь, а не расправа! Понимаешь? Вот и умница. И еще… — Дед вынул из кармана куртки свой «ПМ» и протянул Вике: — возьми этот.

— Чем он лучше моего? — Вика подбросила на ладони в точности такое же оружие.

— Пули в моем специальные, — охотно пояснил Дед.

— Серебряные, что ли? — хмыкнул за спиной у него Учитель.

— Считай, что так, — Дед обернулся и одарил лейтенанта лучезарной улыбкой. Правда, лучи «сияли» явно в рентгеновском спектре. Пять минут в свете такой улыбки, и ты труп. Дед снова обернулся к Вике: — Бери, голуба, это приказ.

Вика пожала плечами и взяла предложенное оружие.

Воронцов и Учитель почему-то переглянулись. Во взгляде лейтенанта угадывался какой-то немой вопрос. Майор почти незаметно качнул головой и чуть пожал плечами. В чем заключался смысл этой пантомимы, Филипп так и не понял.

Дед кивком и парой жестов приказал бойцам взять Фила под руки и поставить его перед ямой на колени. Лицом к могиле.

Грин не сопротивлялся и не корчил из себя героя. Принимать смерть, стоя к расстрельной команде лицом, удел тех, чье имя останется в памяти потомков светлым. А негодяям полагается умирать от пули в затылок или корчиться на виселице. Но ролик со сценой повешения замодерируют сразу, теперь админами на всех порталах трудятся роботы чужаков, они быстро соображают, а вот стрельба может и прокатить, мало ли постановочного хлама и военной хроники плавает в сети? Разок точно прокатит и на «тюбике», и на «репортере». А что хотя бы раз попало в сеть, уже не вычистить ничем и никому. Даже кошатники не вычистят со всеми их виртуальными суперкомпьютерами и нереальными программами, от одного упоминания о которых лучшие хакеры планеты начинают рыдать как дети.

Филипп встал на скользкий бруствер, мотнул головой, отправляя конвоиров куда подальше, и тяжело опустился на колени. Недолго поразмыслив, заложил руки за спину.

«Кажется, так ставили приговоренных зэков китайцы? Да и наши в войну… хотя нет, наши вроде бы на колени не ставили. Или ставили? Впрочем, какая разница?»

Грин глубоко вдохнул холодный воздух, на пару секунд задержал дыхание и медленно выдохнул. Хорошо дышалось перед смертью. Вкусно.

Сзади послышались шаги. Короткие, женские. Фил закрыл глаза.

«Интересно, приговор зачитывать будут? Ну хотя бы резюме. Именем трудового народа или там прогрессивного человечества. Хотя, нет, некогда. Ролик должен быть показательным, но коротким. Чтобы с одного взгляда все стало ясно. Как про Саддама. Раз-два, и все кончено. А слова пусть остаются за кадром, пылятся себе в толстых прокурорских папках».

Оказалось, что командир расстрельной команды полностью согласен с выводами Фила, хотя и не слышал ни слова из его мысленных фраз.

— Вы все знаете, кто этот человек, — торжественно, даже пафосно заявил Ворон. — Это Филипп Андреевич Гриневский, известный также под псевдонимами Филипп Грин и Фил, по вине которого в августе текущего года в одной только Москве погибли сотни тысяч бойцов Сопротивления…

«Сто шесть тысяч семьсот бойцов, — мысленно исправил Филипп. — Плюс полторы сотни человек пропали без вести, как подсчитало следствие. И не в одном только августе, а за весь отчетный период. С августа по ноябрь 2014 года. Так что ты, Ворон, ври, да не завирайся».

— …Были разрушены десятки городов и нанесен значительный ущерб мировой экономике…

«Мировой экономике! Ну, ты загнул! Ни один человек не может нанести ущерб, тем более — значительный, тому, чего давно не существует. Все равно что обвинить меня в разрушении Бастилии. Помочиться на ее контуры, что выложены мостовыми камнями на одноименной площади, я еще мог бы, но разрушить — явно опоздал. Так и с мировой экономикой. Трехлетний кризис ее неслабо подкосил, а чужаки добили одним мощным ударом в начале 2013 года, не дав ей, бедняжке, очнуться».

— …На основании вышеизложенного и безусловно признавая, что этот человек особо опасен, трибунал Сопротивления приговорил Филиппа Андреевича Гриневского к высшей мере наказания — расстрелу! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

«Казенный язык — худшая матерщина. Одна „высшая мера наказания“ чего стоит. Абсурд! Наказание, как и поощрение, должно иметь реальные последствия. Наказали — человек задумался, пересмотрел свою жизненную позицию, начал делать все так, как положено. Поощрили — он воодушевился и стал работать еще лучше. А если человека расстреляли, какое же это наказание? Убийство, и только. Так почему нельзя сформулировать четко: мы посовещались и решили этого человека убить. Нет же, „наказание“! Кому оно нужно, это лицемерие? Хотя, понятно, что вопрос не к Ворону и не к трибуналу. Не они придумали этот странный „язык закона“. На нем лицемерили до них, на нем же будут лицемерить после них. Всего-то разницы: кто-то это делал (и будет делать) лучше, а кто-то хуже. Суть от этого не менялась и не изменится никогда. Вот большевики, например, называли это же самое убийство „высшей мерой социальной защиты“. Звучало честнее, но заканчивалось тем же убийством. Так что вопрос не к Ворону…

Боже мой, о чем я думаю в свои последние секунды! Помолился бы лучше!»

— Привести приговор в исполнение!

«Ну! Вот сейчас должно произойти нечто такое, что положит конец этой трагикомедии. Примчится кавалерия генерала Алексеева, или всю расстрельную команду накроет залп из шокового оружия чужаков. Ну!»

Ничего такого не произошло. Грин услышал, как Вика снимает пистолет с предохранителя и загоняет патрон в ствол. Лязг металла казался оглушительным.

«Все! Провал!»

Филиппа охватила натуральная паника. Такая, казалось бы, продуманная операция оказалась фантазией сумасшедшего! Предвидения и подсказки загадочного голоса извне, сверхчеловеческие усилия, моральные и физические мучения — все это вмиг потеряло всякий смысл. Грин допустил роковую ошибку и теперь расплачивался за нее жизнью.

«Но ведь прежде предвидения не подводили! До самого конца не подводили! Почему сейчас? Что за жестокая шутка воспаленного воображения, если дело реально в нем? Проявилась скрытая тяга к самоубийству? Но почему в такой изощренной форме, почему просто не застрелился или не встретился с серпиенсом лицом к лицу? Нет, это не может завершиться вот так, глупо и жестоко! Какой в этом смысл?!»

Грин зажмурился. Возможно, смысл заключался как раз не в жизни, а в смерти. Возможно, все шло к тому, чтобы Грин стал символом именно после гибели. Каким символом и для кого? Символом самопожертвования? Но ведь для всех он провокатор, предатель, шпион. При чем тут самопожертвование?

Вика медлила, и это давало Филиппу последнюю надежду. Грин не хотел цепляться за эту соломинку, но подсознание его не спрашивало, цеплялось без приказов разума. Фил сначала рассердился на себя за эту слабость, но потом насторожился. Все-таки подсознание трепыхалось не напрасно. Что-то происходило. Только не вокруг, а в мистическом мысленном пространстве. Грубо говоря, там поднялся какой-то шум. Грин сосредоточился и понял, что происходит. Кто-то мысленно кричал, обращаясь к Вике: