Встреча вне расписания - Анастасия Доронина

Тем более что «последнее предупреждение» у нее уже было.

На самом деле Рита Мурашко вовсе не была плохим или нерадивым журналистом. Наоборот, она очень старалась! Но черт его знает, почему все ее старания так часто приводили к обратному результату. Конечно, многое можно было списать на неопытность (журфак Рита Мурашко закончила только в прошлом году), но еще больше начинающей корреспондентке мешали волнение, или то, что в кругах творческой интеллигенции называется «мандраж». Ну разве есть другие объяснения тому, что отличница журфака, неглупая и красивая журналистка Мурашко имела несчастье раз за разом прокалываться на совершенно смехотворных вещах.

— Марго! Бери оператора и срочно дуй в колхоз имени Ильича! — приказывал ей выпускающий редактор, разгоняя рукой клубы дыма от папирос, которые он курил одну за другой. — Там наши агрономы-новаторы какой-то новый вид селекции открыли — картофель выращивают круглогодично прямо в подвале, по два урожая в год снимают. Полтора часа тебе на все про все — и чтобы вечером сюжет об этом был уже в эфире!

Рита бежала искать Ваську Отойди-не-Отсвечивай, хватала микрофон, прыгала в разбитый редакционный «уазик», тряслась по болотистой местности в забытый богом и людьми колхоз, находила новаторов, брала интервью, и… неизбежно портила прекрасный сюжет какой-нибудь своей нелепой фразой.

— Дан старт подземному размножению картошки! — говорила она в микрофон, и студия лежала на столах от смеха, а лысина редактора покрывалась крупным бисером пота.

— Мичурин из тебя не вышел, подруга, — говорил на следующий день шеф-редактор, закуривая очередную папиросу. — Ладно. Попробуй на собачках. В окрестностях города много бродячих псов появилось, есть даже случаи нападения на людей. Сделай проблемный материал.

Рита рыскала по подворотням, выискивала для съемок особенно колоритных псов, больше похожих на волков-мутантов, дозванивалась до ветеринарной службы, тщательно записывала все, что ей там говорили, и… снова становилась посмешищем для своего коллектива, начиная репортаж бодрой фразой:

— Если вам нанесла покус известная собака, то беспокоиться не стоит, а вот если неизвестная…

— Деточка, вот уж не думала, что надо знакомиться с каждой собакой… — невинно округляя плутоватые глаза, удивлялась режиссер монтажа, сорокапятилетняя плоскогрудая Алла, никогда не упускавшая случая выставить Риту круглой дурой. Просто по той причине, что этой Мурашко было двадцать два года, а не сорок пять, за то, что у нее были длинные ноги, высокая грудь, маленький задорный носик, и еще за то, что на Риту заглядывался практически весь мужской коллектив.

Весь, кроме шефа. Этот тайный алкоголик и явный женоненавистник, как думала про него Рита, на прошлой неделе вызвал ее в свой кабинет и, не поздоровавшись и не предложив даже присесть, сказал буквально следующее:

— Еще одна такая выходка, моя дорогая, и я буду вынужден просить вас поискать себе другую работу. Причем желательно как можно дальше от телевидения.

И вот — кажется, пришла пора ей именно этим и заняться.

Через сорок минут она толкнула крутящуюся дверь телецентра, предъявила пропуск охраннику и на негнущихся от страха ногах проследовала в лифт. Когда лифт остановился на нужном Рите одиннадцатом этаже, девушка поняла, что выйти из него будет гораздо труднее, чем войти, — по коридору шли и бежали люди, и каждый из них, конечно, уже был осведомлен о том, что эта молоденькая Мурашко опять стала героиней дня. Первым приветствовал Риту Отойди-не-Отсвечивай — нагруженный различной съемочной аппаратурой, он как раз шел ей навстречу.

— Слепые видят, глухие слышат, немые говорят! — громко крикнул коллега сразу же, как только завидел Риту. — А ну-ка колись, Марго, чем еще с тобой поделился глухонемой собиратель? Слушай, давай к нему снова съездим — может быть, он нам в убийстве президента Кеннеди признается?

— Васька! Ну хоть ты меня не добивай! — взмолилась она. — Между прочим, начитать закадровый текст со ссылкой на коллекционера — это была твоя идея!

— Моя, — легко согласился оператор. — Только я думал, ты хотя бы биографию этого мужика перед съемкой узнала. Глупо получилось, ничего не попишешь, только извини — ты сама в этом виновата.

— Да знаю я, — отмахнулась Рита. Она не могла отвести взгляда от выглядевшей сегодня особенно устрашающей двери в добротной кожаной обивке с табличкой «Главный редактор».

— Иди, иди, — усмехнулся Васька и слегка шлепнул девушку пониже спины. — Не отсвечивай. Все равно придется.

— Ох, страшно…

— Да иди! Не бойся. Отмолили тебя. Забелин лично на совещаловке распинался, обещал взять на поруки, научить уму-разуму. Одним словом, заступался, как за родную маму. До очередного предупреждения.

— Ой, Васька… правда? — взвизгнула Рита.

— Ну-тк, я тебе говорю!

Подмигнув ей и поправив на плече лямку тяжеленного кофра, оператор последовал своей дорогой. Какое-то время Рита смотрела ему вслед, и в голове у нее сладчайшей музыкой разливались Васькины последние слова: «Отмолили тебя… Забелин лично… Заступался, как за родную…»

— Костенька, золотой мой, спасибочки тебе огромадное! — пробормотала Рита, чувствуя, как позорный страх перед разносом с последующим увольнением наконец-то ее отпускает. Еще бы! Костя Забелин при желании мог вить из шефа веревки!

Он, Костя Забелин, ведущий вечернего выпуска новостей и автор крайне популярной у телезрителей программы «Нулевая верста» был любимчиком женщин, баловнем судьбы и талантливейшим человеком одновременно. Его знала вся страна. Ему писали письма, его принимали президенты и члены правительств, ему признавались в любви красивейшие женщины и приглашали на обед влиятельнейшие мужчины! Вторым талантом Кости после несомненного журналистского дарования было обаяние потрясающей силы. Этот высокий и стройный молодой человек с летящей походкой и неизменной улыбкой на румяном лице появлялся в просмотровой, заглядывал в монтажную, заворачивал в студию — и везде получал все, что хотел. Его без очереди пускали за свободный монитор, чтобы посмотреть только что отснятый материал — и никто из изнывающих от нетерпения корреспондентов не возражал. Операторы монтажа без звука позволяли ему садиться за святая святых — монтажный стол — и сколько угодно нажимать на кнопки пульта для экспериментов со спецэффектами. Даже осветители, которые все и всегда знают лучше всех, не хмурились, а прислушивались к Косте, когда он давал советы по установке света, одновременно показывая операторам, какой ракурс съемки будет для этой ситуации особенно подходящим. Одним словом, Забелин был на их канале человеком, которому позволялось и прощалось все просто потому, что его все любили.