Стеклянная карта - Гроув С. И.

– Ну и духовка, – вздохнула дама, сидевшая рядом с Софией. Она обмахивалась шляпкой, над верхней губой каплями выступил пот, поплиновое платье смялось и стало влажным. – Бьюсь об заклад, в партере на добрых пять градусов прохладнее!

София нервно улыбнулась в ответ и ерзнула башмачками по деревянному полу.

– Там, внизу, мой дядя, – сказала она. – Он будет выступать!

– В самом деле? А где он? – заинтересовалась соседка, положила на перила пухлую руку и стала смотреть вниз.

София указала ей на мужчину с темно-русыми волосами: он сидел выпрямив спину и скрестив на груди руки. На нем был льняной костюм, на колене лежала тонкая книжка в кожаной обложке. Темные глаза спокойно изучали переполненный зал. Рядом с ним откинулся на спинку скамьи его друг, состоятельный исследователь Майлз Каунтримен, раскрасневшийся от жары, с шапкой белых волос, слипшихся от пота. Он вытирал лицо носовым платком.

– Вон там, – сказала София. – Прямо против спикеров.

– Где? – прищурилась дама. – Ух ты, да здесь сам Шадрак Элли, как я посмотрю!

София с гордостью улыбнулась:

– Так это он и есть. Мой дядя Шадрак!

Женщина изумленно уставилась на нее и даже перестала обмахиваться.

– Ну надо же! Племянница великого картографа!.. – Она была явно под впечатлением. – Как же тебя зовут, милочка?

– София.

– Так почему же, София, твой знаменитый дядя не купил тебе местечка получше? Неужели все деньги на свое время потратил?

– Что вы, Шадрак не может позволить себе время в парламенте, – отмахнулась София. – Все оплатил Майлз: четыре минуты и тринадцать секунд!

Пока она говорила, началась парламентская процедура. Двое хронометристов, расположившихся по обе стороны возвышения, каждый – с секундомером в обтянутой белой перчаткой руке, вызвали первого оратора, некоего мистера Руперта Миддлса. Вышел плотный мужчина с длинными ухоженными усами. Он поправил горчичного цвета галстук, толстыми пальцами разгладил усы, прокашлялся… У Софии округлились глаза: левый хронометрист выставил часы на двадцать семь минут.

– Ты только посмотри! – прошептала толстушка. – Целое состояние небось вывалил!

София кивнула. Внутри у нее все напряглось, когда Руперт Миддлс открыл рот и начал свою двадцатисемиминутную речь.

– Мне оказана высокая честь, – заговорил он громовым голосом, – выступить перед этим парламентом сегодня, четырнадцатого июня тысяча восемьсот девяносто первого года, дабы огласить план по улучшению положения нашего горячо любимого Нового Запада. – Он набрал полную грудь воздуха. – Пираты Объединенных Индий, орды грабителей из Пустошей, постоянные вторжения на наши территории с севера, запада и юга… Долго ли еще Новый Запад намерен игнорировать реалии измененного мира, между тем как алчные чужаки буквально вгрызаются в наши владения? – Публика загудела, послышались одобрительные возгласы, но Миддлс продолжал почти без паузы: – За один прошлый год целых четырнадцать городов Нового Акана были захвачены выходцами из Пустошей. Эти люди не желают платить за привилегии жизни на Новом Западе, однако в полной мере наслаждаются ими! За тот же период пираты взяли на абордаж тридцать шесть торговых кораблей с грузами, отправленными из Объединенных Индий. Думаю, излишне напоминать вам, что не далее как на прошлой неделе «Шквал», доброе бостонское судно, перевозившее тысячи долларов наличностью и товарами, было атаковано Альбатросом, презренным бандитом, чье логово… – Миддлс побагровел, форсируя голос, – расположено едва ли не в миле от Бостонской гавани!

Слушатели встретили эту фразу гневными восклицаниями. Миддлс торопливо перевел дух и продолжил:

– Подобно всем бостонцам, я человек терпимый…

Возгласы стали громче.

– И меня глубоко ранит, что мои терпимость и усердие столь жестоко осмеиваются хитрыми и жадными чужаками!

Аплодисменты, сочувственные выкрики…

– Я пришел сюда, чтобы изложить подробный план, названный мною Патриотическим. Уверен, он будет одобрен, ибо отстаивает интересы тех, кто, подобно мне, желает утвердить такие ценности, как трудолюбие и толерантность. – Миддлс оперся на кафедру. – В качестве первейшего и действенного средства следует закрыть наши границы! – Тут ему пришлось-таки сделать паузу, чтобы переждать оглушительные овации. – Конечно же, граждане Нового Запада, при наличии соответствующих документов, смогут свободно путешествовать в иные эпохи. Иностранцам, живущим на Новом Западе, но не имеющим гражданства, будет предоставлено несколько недель для возвращения на родину. Те, кто дерзнет остаться, будут силовым порядком депортированы четвертого июля текущего года, в день, когда мы отмечаем основание этой великой нации!

Вновь раздались приветственные крики, слушатели, охваченные энтузиазмом, вскакивали на ноги и аплодировали стоя, в то время как Миддлс продолжал свою речь.

У Софии в животе разлился холод: Руперт Миддлс перешел к штрафам и наказаниям для иностранцев, которые останутся на Новом Западе без документов, а также для граждан, решивших путешествовать без должных бумаг. Он говорил очень быстро. София разглядела ниточку пены у него на усах, а лоб его блестел от пота. Миддлс бешено жестикулировал, брызгая на кафедру слюной и не тратя времени на то, чтобы утереться. Ему рукоплескали.

Конечно же, София слышала все это и раньше. Она как-никак жила в доме крупнейшего картографа Бостона, то есть встречала великих исследователей, приходивших в его кабинет. Порой там звучали пренеприятнейшие доводы тех, кто желал положить конец Веку открытий. Однако от этого желчность Руперта Миддлса не становилась менее отвратительной, а план не казался менее ужасным. Пока истекали заключительные минуты его речи, София с растущим беспокойством прикидывала возможные последствия закрытия границ. Новый Запад утратит связи с другими эпохами, дорогих друзей и соседей вынудят уехать… а ей, Софии, придется, пожалуй, хуже, чем многим.

«У них ведь не будет требуемых документов. Они не смогут пересечь границу, и я их навсегда потеряю», – думала она с бьющимся сердцем.

Женщина, сидевшая рядом, продолжала обмахиваться и неодобрительно качала головой. Когда наконец прошло двадцать семь минут и хронометрист звучно ударил в колокол, Миддлс, пошатываясь, вернулся на свое место. Он обливался потом и тяжело переводил дух. Провожали его такой бешеной овацией, что Софии сделалось страшно. Каким образом Шадрак, имея в запасе лишь четыре минуты, собирался склонить слушателей на свою сторону?

– Фу, слюней напустил… – брезгливо прокомментировала толстушка.

– Мистер Августус Вартон! – громко объявил хронометрист.

Его коллега уже устанавливал часы на пятнадцать минут. Выкрики и хлопки постепенно прекратились: к кафедре уверенным шагом прошел высокий мужчина с седыми волосами и ястребиным носом. Никаких заметок у него с собой не было. Он встал за кафедру и стиснул ее края длинными белыми пальцами.

– Можете начинать, – сказал хронометрист.

– Я вышел сюда, – обманчиво тихо заговорил господин Вартон, – дабы прокомментировать изложенный мистером Рупертом Миддлсом проект и постараться убедить всех девяносто парламентариев, что его следует не просто принять, но и обеспечить ему развитие!

Последние слова он почти выкрикнул. Слушатели в партере парламента принялись восторженно аплодировать. София с болью заметила, как посуровело лицо Шадрака, а взгляд вспыхнул яростью.

– Да, мы должны закрыть наши границы и, безусловно, осуществить скорейшую депортацию иноземцев, которые суть паразиты, пьющие кровь этой великой нации и ничего не дающие ей взамен. Но не только! Надо запретить гражданам Нового Запада выезжать за границу, ибо это ведет к подрыву устоев страны. Позволительно спросить: с какой стати вообще кому-либо посещать иные эпохи, пребывающие, как нам известно, на низших уровнях развития? Разве не следует истинному патриоту быть дома, разве не там его место? Я нисколько не сомневаюсь, что великие исследователи, которыми мы так гордимся, отправлялись в дальние странствия из самых лучших намерений. Они стремились к эзотерическим знаниям, которые для большинства умов непостижимы…