Наводнение - Эмиль Золя

И я указал рукой на небо. Было семь часов вечера. Солнце клонилось к закату. Ах, какая синева! Все небо ярко-синее, беспредельная чистая лазурь, и в ней солнце напоследок рассеивает золотую пыль. Казалось, по всему простору земли вместе с его лучами разливается тихая радость. Никогда я еще не видел, чтобы так мирно и красиво дремало наше село. На черепицах крыш угасали последние отблески солнца. Слышался смех соседки и голоса детей, игравших на повороте дороги около нашего дома. Издали доносился глухой шум возвращалось с пастбища стадо. Громкий ропот Гаронны не прекращался и даже нарастал, но мне он казался таким же мирным, как и всегда: я привык к вечному шуму реки. Небо мало-помалу тускнело, бледнело, село погружалось в глубокий соя. Вечер был теплый, чудесный, и мне думалось, что все наше счастье: и хорошие урожаи, и достаток, и семейный мир, и помолвка Вероники все это чистым, светлым дождем падает на нас с высокого неба. Благодатный покой нисходил на наш дом вместе с последними лучами заходящего солнца.

Я отошел от окна. Девушки болтали о чем-то своем. Мы с улыбкой слушали их разговор, как вдруг в глубокой деревенской тишине раздался страшный крик - крик, возвещавший о бедствии и смерти:

- Гаронна! Гаронна!

II

Мы выбежали во двор.

Село Сен-Жори расположено в глубокой котловине, ниже уровня Гаронны почти на пятьсот метров. Ряды высоких тополей, ограждающих луга, совсем скрывают реку.

Мы ничего не увидели, но по-прежнему слышали отчаянный крик:

- Гаронна! Гаронна!

Вдруг на широкой дороге появились двое мужчин и три женщины; одна из них держала на руках ребенка. Они кричали, обезумев от страха, и мчались со всех ног по утрамбованной, твердой земле. Иногда они оглядывались назад с таким страхом, будто за ними гналась стая волков.

- Ну что? Что у них случилось? - спросил Сиприен. - Вы заметили что-нибудь тревожное, дедушка?

- Нет, нет, - сказал я. - Все тихо. Ни один листок не колышется.

И действительно, низкая линия горизонта безмятежно спала. Но едва я успел произнести успокаивающие слова, как у всех нас вырвался крик ужаса. Позади бежавших людей между стволами деревьев, между кустами мы увидели что-то похожее на стаю серых зверей с желтыми пятнами; они рвались вперед. Но то были не звери, а волны, внезапно появлявшиеся со всех сторон, волны, набегавшие друг на друга; бесконечные водяные валы неслись с глухим гулом, разбрызгивая белую пену, и сотрясали землю в стремительном натиске.

Тут и мы закричали:

- Гаронна! Гаронна!

Двое мужчин и три женщины стремглав бежали по дороге. Они слышали догонявший их страшный гул. Теперь волны наступали сплошной лавиной, перекатывались и с грохотом обрушивались, совсем как атакующий батальон. Первым натиском они сломали три тополя, высокие стволы рухнули и исчезли. Шалаш из досок сразу затопило, а рядом каменная стена треснула; распряженные тележки подхватило и унесло, как соломинки. Но казалось, что вода преследовала главным образом бежавших людей. На повороте дороги она перехлестнула через отлогий откос, хлынула на обширное пространство и отрезала людям путь к отступлению. Они мчались вперед широкими скачками, обезумев от ужаса, и больше не кричали. Вода уже достигала их колен. Огромная волна накрыла женщину с ребенком. И поглотила все.

- Скорее! Скорее! - кричал я. - Бежим домой... Стены у нас крепкие, нам нечего бояться.

Из осторожности мы тотчас поднялись на второй этаж.

Первыми пропустили девушек. Я заупрямился и согласился подняться только последним. Дом был выстроен на холме, над дорогой. Вода заливала двор не спеша, с тихим плеском. Мы не очень напугались.

- Пустяки! - сказал Жак, чтобы успокоить женщин. - Ничего не случится... Помните, отец, наводнение в пятьдесят пятом году? Вода вот так же залила двор, поднялась на фут, а затем спала.

- А все-таки досадно, повредит урожаю, - пробормотал вполголоса Сиприен.

- Нет, нет, ничего не будет, - сказал я, видя большие умоляющие глаза наших девушек.

Эмэ уложила малышей на свою кровать и села у изголовья, около нее расположились Вероника и Мария. Тетя Агата говорила, что хорошо бы подогреть вино, которое мы прихватили с собой, и выпить по глотку, - вино всем нам прибавит бодрости. Жак и Роза глядели в окно, я стоял у другого окна вместе с братом, Сиприеном и Гаспаром.

- Идите сюда! Идите скорей! - кричал я двум нашим служанкам, которые шлепали по воде посреди двора. - Что вы там мокнете?

- А как же быть со скотиной? - спросили служанки. - Ведь ей страшно: слышите, как она беспокоится в стойлах?

- Ладно, оставьте ее... Поднимайтесь к нам сейчас же. Там видно будет.

Если наводнение усилится, спасти скотину все равно будет невозможно. Но я считал бесполезным пугать домочадцев и старался держаться спокойно. Прислонившись к окну, я разговаривал, мысленно отмечая, как быстро поднимается вода. Река, набросившись на село в неистовом напоре, завладела им вплоть до самых узких улочек. А теперь стремительная атака бушующих волн сменилась медленным и непреодолимым наступлением. Впадина, в которой стояло село, превратилась в озеро. В нашем дворе уровень воды вскоре достиг одного метра. Я видел, как она поднималась, однако утверждал, что она стоит на одном уровне. Я даже пытался говорить, что она спадает.

- Волей-неволей придется тебе заночевать у нас, голубчик, - сказал я Гаспару. - Разве что дороги освободятся через несколько часов... Это вполне возможно.

Он молча посмотрел на меня, лицо у него стало белым как полотно; затем я перехватил его взгляд, устремленный на Веронику, - с какой тоской он смотрел на нее!

Было половина девятого вечера, но день еще не угас; с бледнеющего неба нисходила глубокая печаль. Служанки поднялись к нам, захватив снизу две лампы, - хорошая мысль пришла им. Я распорядился зажечь обе лампы, потому что в комнате, где мы укрылись, уже стало темно, и подумал: при свете будет веселее. Тетя Агата выдвинула стол на середину комнаты и предложила сыграть в карты. Славная женщина старалась поймать мой взгляд, - я понял, что она хочет чем-нибудь развлечь детей. Она крепилась, не теряла бодрости и смеялась, чтобы победить страх, который - она чувствовала это - нарастал вокруг нее. Начали играть в карты. Тетя Агата насильно усадила за стол Эмэ, Веронику и Марию, вложила им в руки карты и всячески старалась показать, что она увлечена игрой: с азартом брала взятки, тасовала, вновь сдавала, острила, спорила, шутила так многословно и шумно, что ее голос почти заглушал плеск воды. Но наши девочки не могли забыться, сидели бледные, крепко сжав руки, и напряженно прислушивались. Игра поминутно прерывалась. То одна, то другая поворачивалась и спрашивала меня вполголоса:

- Дедушка, вода все еще поднимается?

Вода поднималась с ужасающей быстротой. Я подшучивал и отвечал:

- Нет, нет, играйте спокойно. Опасности нет.

Никогда еще мое сердце не сжимала такая тоска. Все мужчины нарочно стали у окон, чтобы скрыть от женщин жуткое зрелище. Мы старались улыбаться, когда поворачивались к сидевшим за картами, они сидели вокруг стола, на который падал такой ласковый и успокаивающий свет лампы. Мне вспомнились зимние вечера, когда мы собирались за этим столом. Казалось, все тот же у нас домашний очаг, все та же теплая близость и взаимная дружба. Здесь царил мир, но я слышал за своей спиной рев разлившейся реки, вода поднималась все выше и выше.

- Луи, - тихо сказал мне мой брат, - вода всего в трех футах от окна. Надо принять меры.

Я сжал ему плечо: молчи! Однако скрывать опасность было уже невозможно. В стойлах гибла скотина. Мы услыхали блеяние овец и мычание обезумевших коров; на конюшне протяжно и хрипло ржали лошади, - такое ржание разносится далеко и всегда говорит о смертельной опасности, угрожающей животным.

- Боже мой! Боже мой! - простонала Эмэ, она поднялась со стула и сжала голову руками, дрожа, как в ознобе.

Все встали, и уже никому нельзя было помешать подбежать к окнам. Женщины застыли, молча глядя на то, что открылось их глазам; от ужаса у них зашевелились волосы на голове. Наступили сумерки. На колыхавшейся мутной шири дрожал обманчивый свет. Бледное небо казалось свинцовым покровом, распростертым над землей. Вдали поднимались клубы дыма. Все смешалось, конец ужасного дня переходил в ночь смерти. И ни единого звука человеческого голоса, только рокот воды, разлившейся безбрежным морем, да ржание лошадей и мычание гибнущих коров!

- Боже мой! Боже мой! - вполголоса повторяли женщины, словно они боялись говорить громко.

Страшный треск заставил их умолкнуть: животные, рассвирепев, выломали двери хлева и конюшни, ринулись в желтые пенящиеся волны, и стремительный поток подхватил и унес их. Овцы плыли, кружась в водоворотах, как сухие опавшие листья. Коровы и лошади еще боролись, но вскоре и они теряла почву под ногами. Особенно не хотел умирать наш большой серый конь: он становился на дыбы, вытягивал шею, дышал шумно, как кузнечные мехи; но разъяренные воды схватили его, опрокинули, и конь сдался.