Год длиною в жизнь - Стивен Манчестер

Мисс Мэдисон дала нам прикурить с самого начала. Дырка между передними зубами делает ее улыбку заразительной, особенно учитывая наличие губок бантиком, носа картошкой и бабушкиных глаз. Определение «упрямая» и близко не может описать этого ребенка. Разумеется, в цветастых платьишках с бантами она похожа на сущего ангелочка, но на деле – такой же сорванец, как и ее мать. А ее отношения с младшим братишкой строятся на тех же принципах, по которым развивалась нелегкая любовь между мной и моим старшим братом Джозефом, когда мы были еще маленькими.

– Эта малышка себя в обиду никому не даст, – не устаю хвастаться я.

Майкл Дональд, означенный внук, оказался самым пухленьким мальчуганом, которого я когда-либо видел. Прозвище Пончик приклеилось к нему намертво. И с тех пор по-другому я его и не называл. От отца он унаследовал очаровательную улыбку с ямочками на щечках, но в действительности представляет собой гремучую смесь маменькиного сынка и сорвиголовы, о котором может только мечтать любой папаша. Еще до того, как научиться ходить, этот непоседливый маленький разбойник уже вовсю швырял бейсбольные мячи и демонстрировал приемы вольной борьбы.

Мэдисон и Пончик, в свою очередь, прозвали меня «де́да», и я по сей день благодарен их отцу за то, что он позволил мне разделить с ними их любовь и обожание. Будь это возможно, я бы избаловал их еще сильнее, чем Райли. И скажу вам по секрету, я ничуть не жалею об этом, как и не чувствую себя виноватым.

Прошу прощения за подобную болтовню – расчувствовался, знаете ли. Хотя я всегда яростно отрицал такую возможность, очевидно, я все-таки превратился в типичного дедушку.

Так о чем мы говорили? Ах да, о преимуществах и маленьких радостях раннего выхода на пенсию. Хотя я до сих пор работаю, точнее подрабатываю. После стольких лет, проведенных в деревообрабатывающем цеху, теперь я волонтер в детской больнице, помогаю перевозить малышей. И знаете, мне это нравится. Нет, правда. Никакой тебе спешки, всего пару часов в день в свое удовольствие, когда нет необходимости рвать жилы, потому что о деньгах я уже давно узнал все, что нужно. С моей точки зрения, если вы не придаете чему-либо чрезмерного значения, то и оно перестает казаться столь важным, как когда-то. Можете мне поверить, это дает такую свободу, какая вам и не снилась.

Вечером, перед тем как лечь спать, я люблю посидеть на веранде в деревянном кресле-лежаке, когда у ног устраивается моя дворняжка, от которой так по-домашнему уютно пахнет псиной. Молитва, медитация – как это ни назови! – но теперь мне нравится размышлять о нематериальной стороне бытия. Поначалу прикосновение к собственной душе вызывало странные ощущения, но чем дольше я замирал в неподвижности – не думая ни о чем, ничего не делая, а просто существуя, – тем большее единение ощущал с самим собой, с тем, кто я есть на самом деле. И это время, проведенное в одиночестве на веранде, когда на землю только-только опускаются серебряные сумерки, отчего-то стало казаться мне похожим на долгожданное воссоединение со своим подлинным «я», обретенным после долгих скитаний.

Подобно какому-нибудь незавершенному шедевру, над которым продолжает работу неведомый художник, по вечерам свет преломляется в самые невероятные цвета. Им нет названия в человеческом языке, а описать их у меня не хватает слов. Темно-синий индиго проливается на черный бархат; то, что днем выглядело самым обычным, обретает ореол таинственности и загадочности. Подобно заснеженной горной гряде, над головой у меня плывут пушистые облака. Темный силуэт дерева на фоне серо-стального неба рождает ощущение полного одиночества, и я рад присутствию света. А потом словно кто-то на небесах задергивает гигантский занавес и свет признает свое окончательное поражение. Но, столь же радостный и светлый, как мечты или сны ребенка, он обещает вернуться. Мир смыкается вокруг меня, давая возможность перезарядить батарейки. В кромешной темноте глаз улавливает лишь обрывки движения, а вот звуки и запахи становятся куда отчетливее. Воздух отдает сыростью и прохладой, и откуда-то издалека долетает запах дыма и горящих в камине дров. Чья-то щедрая рука разбрасывает по небосводу мерцающие брызги света, и я всматриваюсь в них до тех пор, пока не обретаю способность проникнуть взором в самую глубину мироздания. Я отчетливо различаю звуки окружающей природы, хотя они едва слышны: крик козодоя, шебуршание скунса, вышедшего на поиски угощения для позднего ужина, трепет крыльев мотылька, бьющегося об стекло. На фоне тусклого серпа луны облака кажутся клочьями дыма от вселенского костра. Подобно крошечным феям, светлячки то появляются, то исчезают вновь, пока ночная прохлада не вынуждает их искать спасения в каком-нибудь трухлявом пне. И вскоре каждая вещь под луной занимает отведенное ей место.

И хотя мне приходится смотреть на мир невинными глазами ребенка, чтобы увидеть его, одна и та же картина повторяется почти каждую ночь. Но если нам с Фоксхаундом везет по-настоящему, то со своей веранды мы с ним имеем возможность любоваться грозой. Эхо раскатов грома и вспышки молний напоминают мне о том, что Господь никогда не спит. «Ангелы играют в шары», – говорила в таких случаях мать. А вот дедушка предпочитал при первой же возможности акцентировать внимание на таком чувстве, как страх. «Это Господь сердится на нас!» – клятвенно уверял он. Тем не менее страхи эти были совершенно детскими, я никогда не пугался по-настоящему, и, соответственно, преодолевать их мне не приходилось. Словно комара к электромухобойке, эти опасные грозы влекли меня к себе. На ум приходит лишь одно уместное сравнение: это как оказаться внутри машины на мойке, когда процесс сопровождается роскошным светозвуковым представлением.

Впрочем, грозовая она или ясная, любая ночь как нельзя лучше подходит для размышлений о прихотливых путях судьбы, о чем я уже говорил. Долгими часами я готов сидеть на веранде, странствуя по дороге воспоминаний. Никогда не знаешь, какие вещи могут прийти на ум; но если вы достаточно умны, то сможете поделиться ими со своими внуками.

Я понял, что изменить мир под силу всякому; просто начинать следует с чего-то одного и двигаться поочередно. А еще я понял, что если не обращать внимания на то, что думают о вас другие, то можно сосредоточиться на том, что вы сами думаете о себе. Иногда мне кажется, что жизнь – это цветной калейдоскоп. С каждым поворотом открывается новый вид.

Я научил внуков тому, что удача улыбается тем, кто умеет ждать, но по-настоящему великие свершения приходят лишь к тем, кто стремится к этому; что талант – это умение делиться, иначе никакой это не талант; и что личные проблемы, большие или маленькие, всегда и неизменно представляются самыми важными. И хотя список этот можно продолжать до бесконечности, самое главное, что я сумел передать им, это то, что жизнь может стать прекрасной мечтой или кошмаром наяву. Все зависит от отношения к ней – от вашей точки зрения.

Но таким умником я был не всегда…

Глава 1

Вот уже некоторое время мне нездоровилось. По-научному выражаясь, у меня изменился ритм опорожнения кишечника, случилась ничем не объяснимая потеря веса, а нижнюю часть живота стало сводить судорогами. Обнаружив в собственном стуле кровь, я понял, что пришла пора показаться врачу.

– Тупица ты несчастный! – в сердцах воскликнула Белла.

Я думал, она убьет меня за то, что я ждал так долго.

Вместе мы принялись ходить по врачам, где меня подвергли многочисленным мучительным обследованиям. Большинство заболеваний были исключены почти сразу же – по крайней мере те, с которыми можно жить.

Белла сидела рядом, а доктор Оливер продолжал расспрашивать меня.

– У кого-либо из ваших родственников были полипы? – осведомился он.

– Нет, насколько мне известно.

– А воспалительные заболевания кишечника?

– Тоже нет.

– Наследственные факторы?

Вот тут я поморщился.

– Да, мои родители, оба умерли от рака.

Покосившись на жену, я увидел, что в глазах у нее стынет тревога.

После того как я сдал все анализы, какие только возможно, и вытерпел самые неприятные обследования, меня направили в рентгенологическое отделение больницы для проведения компьютерной томографии.

Как сейчас помню, это случилось в один из последних дней долгой и суровой зимы. В окна ломился сырой ветер, а невдалеке догнивали последние почерневшие сугробы. Хотя Белла не находила себе места от беспокойства, ей с большой неохотой пришлось отпустить меня к доктору Оливеру одного, потому что Райли попросила ее присмотреть за детьми.

– Как только ты освободишься, немедленно возвращайся домой, – взмолилась она.

Сидя полуголым на столе для осмотра, я вдруг понял, что разглядываю ничего не значащие мелочи вокруг: акварельный рисунок, криво висящий на стене; стеклянный контейнер, из которого торчат шпатели для отдавливания языка; стул, которого раньше здесь не было, из-за чего кабинет выглядел загроможденным мебелью.