Давайте помечтаем о бессмертье - Илья Сельвинский

А я поэт. Я верую в бессмертье.

Оно не в монументах, не в статьях.

Что мне до них, когда не бьется сердце

И фосфор загорается в костях?

Увы, так называемая «слава» -

Эрзац бессмертья, только и всего.

Ее величье утешает слабо.

Мое ж бессмертье — это естество.

Мы с вами — очертанья электронов,

Которые взлетают каждый миг,

А новые, все струны наши тронув,

Воссоздают мгновенно нас самих.

Мы, как река… Мы бросимся друг к другу,

Но нас уж нет, хоть мы глядим в глаза:

Все как бы обновилось — и нельзя

Вторично жать одну и ту же руку.

Так значит, я, и ты, и все другие -

Лишь электронный принцип, дорогие.[1]

Он распадется в нас — и мы умрем,

Он где-нибудь когда-нибудь сойдется,

И «я» опять задышит, засмеется

В беспамятном сознании моем.

Да, это буду я! Тот и не тот.

В обличьи пахотника или принца -

Неважно. Важно, что бессмертный принцип

Опять м е н я в стихийщину сведет:

Сквозь новый ген,

спустя мильон столетий,

А может быть, и через год,

Я снова появлюсь на этом свете.

Я твердо утверждаю, как закон,

Что в нуль не превратится электрон,

Поскольку вся материя превечна.

И то, что, выйдя из глухих пучин,

В слепой природе стало человечно,

Опять возникнет в силу тех причин,

Что вызвали дыхание мое,

Как ваше, как седьмых, десятых, сотых.

Мы вновь сквозь вековое забытье

Взойдем в телесности, а не в рапсодьях.

Пока не будет решена проблема,

Как из «оно» произрастает «я»,

Покуда здесь сознанье наше немо -

Моя догадка не галиматья.

Поверьте ж в эту сказочку. Не бойтесь.

(Рой электронов все ж не кутерьма.)

А поначалу в корне всех гипотез

Лежит веселая игра ума.

«Бояться смерти, что бояться сна…»

Бояться смерти, что бояться сна:

Она, бедняжка, вовсе не страшна.

Боится смерти только наше тело,

Но это уж совсем другое дело.

Предсмертные страданья из лихих…

Но сколько раз мы испытали их

В теченье жизни! Сколько умирали,

Не умерев. Так, значит, не пора ли

Возвыситься над смертью? Ведь она

На сотни возрождений нам дана,

Воскреснем мы не у Господня трона,

А под ваяньем бога Электрона.

Упрямый скульптор, он наверняка

Одних и тех же лепит все века.

«Пускай не все решены задачи…»

Пускай не все решены задачи

И далеко не закончен бой -

Бывает такое чувство удачи,

Звериности сил, упоенья собой,

Такая стихия сродни загулу,

В каждой кровинке такой магнит,

Что прикажи вот этому стулу:

«Взлететь!» — и он удивленно взлетит.

ЕСЛИ МНОГО КРОВОТОЧИН

Был на войне — меня не убило,

Плавал в тайфунах — не утонул,

Сама сирена мой стих полюбила

И мне морской подарила гул.

Когда начались мировые корчи,

Меня обошло великое зло:

Сберег я годы и душу. Короче -

Мне в большом неизменно везло.

Но мелочи… Будто на поле брани,

Они контузят, царапают, жгут.

Здесь нахамили, там обобрали…

От ярости нервы свиваются в жгут.

Иная молвишка такое мелет,

Что диву даешься: кто же ты? чей?

Сам говорю себе: «Это мелочь».

Но жизнь соткана из мелочей.

Обида узкая, как минога,

Играет в жилах алой волной…

Кровоточины, если их много,

Опаснее раны сквозной.

1960.

БУДТО ЗОЛОТАЯ РЫБКА В ЛУЖЕ

Это не чудо, не случай,

Не бред фантазии зыбкой.

Я верю: бывает в луже

И золотая рыбка.

Когда тебе очень плохо

И лужа твоего быта

В зарослях чертополоха,

Кажется, Богом забыта,

А мертвые листья к тому же

Пахнут газом болот,

Тогда обязательно в луже

Золотая рыбка блеснет.

Маленький хвостик солнца

Сквозь черное вспыхнет листье;

Прохожий, поднявши зонтик,

Ноябрю засмеется в лицо.

А в одичалой луже

Лазурь засияет гордо!

Эта рыбка может быть Валюшей,

А может, и провалом Голдуотера.

ВАЛЕНТИНЕ ТЕРЕШКОВОЙ

Не сон во сне, не миф крылатый -

Летя по заданной черте,

Дыханье девичье несла ты

Под белым солнцем в черноте.

Там нет громов в весеннем гневе,

Там стадо тучек не паслось;

Земля, в своем купаясь небе,

Казалась дальнею до слез.

Но эта даль жила одним:

Мир от тебя не отказался -

Твой милый голос оказался

Для всех любимым и родным.

Осыпанная звездным роем,

Забыв о пенье соловья,

Шалунья, ставшая героем,

Ты в каждом доме, как своя.

Душа рвалась к тебе из тела!

Материки… Со всех пяти

Все человечество летело

С тобой по твоему пути.

Там галактическая сталь,

Там черная сияет Тайна,

И все же космос нынче стал

Теплей от твоего дыханья.

ТЯЖЕЛАЯ СЛУЖБА

Всем хочется счастья порою вешней…

А я одного прогнал.

Красные белки живут в скворешне

У моего окна.

Как весел их короткий полет

По шишкам непочатым!

А черный кот по стволу ползет,

Карабкается к бельчатам.

— Прочь! — я кричу ему. — Ах ты, палач!

Вон отсюда! Сейчас же!

Он спрыгнет, юркнет — и жалобный плач

Несется ко мне из чащи.

Хищный, страшный, с ежом на горбу,

Разбойник жалуется на судьбу.

Он плачет таким голоском убогим,

Что только молитве сродни…

Да, не хотел бы я в наши дни

Служить в этом мире богом.

МОЛИТВА

Народ!

Возьми хоть строчку на память.

Ни к чему мне тосты да спичи,

Не прошу я меня обрамить -

Я хочу быть всегда при тебе.

Как спички.

НАША ПАМЯТЬ — КИНЕМАТОГРАФ

Наша память — кинематограф,

Где стопудовая лента.

Тут, что ни пядь, иероглиф,

В котором таится легенда.

В этом кино не только

Видения в звуке и краске:

Здесь репье действительно колко,

Здесь пахнет болото ряской,

Здесь вкус тютюна, который

Смешан с медом в немалой доле,

А главное — все мы актеры,

Играющие главные роли:

Плачем собственными слезами,

Доходя в страданьях до края;

Мы целуем любимую сами,

Чарли Чаплину не доверяя;

А любимая, будь ей полвека,

Молода на нашем экране:

Седина совсем не помеха,

Годы прелесть ее не украли -

Снова девушке восемнадцать,

Чарованье в ее походке,

Мы опять начинаем слоняться