Ким воевал и за нас - Александр Тюрин

Ни одно из этих деяний, как и неограниченная эксплуатация японцами корейских ресурсов, не вызвало ни малейшего осуждения со стороны западных стран, имевших все рычаги воздействия на Японию. После того, как японские власти утопили в крови восставших в марте 1919 корейцев (только убитых и казненных было около 8 тыс.) корейским патриотам даже не удалось поставить вопрос о прекращении японской оккупации на Парижской мирной конференции.

Рабочий день в оккупированной Корее доходил до 17–18 часов и в мирное время, корейские женщины считались секс-ресурсом для японской солдатни, значительная часть государственной и частной земли была экспроприирована японским правительством или корпорациями вроде Восточно-колонизационного общества. Большинство (2,5 млн) крестьянских хозяйств в Корее остались с участками земли не более 0,5 гектара (в предреволюционной России наделы в 2–3 гектара считались бедняцкими), арендная плата крестьян составляла в среднем 50–60 %, а то и 70–80 % урожая. С простых корейцев взималось 52 видов налогов, из них 11 прямых. Только за 1913–1918 гг. было выпорото бамбуковыми палками за мелкие провинности перед японской администрацией более 300 тыс. корейцев. Продолжительность жизни корейцев до 1945 г. не превышала 37 лет; эпидемии оспы, холеры, тифа, туберкулез выкашивали население. Японцы последовательно уничтожали книги и памятники истории Кореи, способствовавшие патриотическим чувствам.

В 1948 советские войска ушли из С. Кореи, американские — годом позже, оставив, правда, сонм военных «советников», действовавших вплоть до батальонного, а в некоторых частях и до ротного уровня. Под крылышком американской оккупации в мае 1948 в южной части Кореи состоялись сепаратные «выборы президента» — коим оказался привезенный в багаже оккупационных сил профессор Вашингтонского университета Ли Сын Ман. Южнокорейская тайная полиция, обеспечивавшая правильный «демократический выбор», находилась под контролем бывших офицеров японской секретной полиции, функционеров лисынмановской «демпартии» и американских советников. Под каток репрессий, включая бессудные ликвидации, попадали не только коммунисты, но и вполне социал-демократическая Рабочая партия Ю. Кореи.

Весной 1948 в Ю. Корее шла всеобщая забастовка, которая подавлялясь армией (предыдущая состоялась осенью 1946). Весь год не затухала партизанская война в западных провинциях. Затем, с острова Чэджудо, начались восстания в южных провинциях; в пяти из восьми из них к середине 1949 шла герилья. На разгром повстанческого движения было брошено несколько дивизий вместе с американскими военспецами. На Чэджудо армией было уничтожено до 30 тыс. человек, как партизан, так и мирного населения.

Осенью 1948 в южнокорейских вооруженных силах произошло восстание, начался переход военнослужащих на сторону повстанцев и целых соединений на Север — так, в 1949 ушло два батальона и два военных корабля.

При том Ли Сын Ман и члены его правительства с завидной регулярностью делали воинственные заявления о скором присоединении Севера.

Начальник штаба южнокорейской армии Чхэ Бён Док накануне 1949 высказывался так: «В новом году мы должны реальными действиями вернуть потерянную территорию и объединить родную землю».

9 марта 1949 г. южнокорейский министр внутренних дел настаивал: «Единственный метод объединения Юга и Севера Кореи состоят в том, чтобы Корейская республика вернула силой потерянную землю».

На пресс-конференции в апреле 1949 южнокорейский президент так обрисовал свои планы: «В вопросе объединения страны я рассчитываю на патриотические элементы самой Северной Кореи. Северная коммунистическая армия в большинстве своем состоит из людей, мобилизованных насильно. Я уверен в том, что они вместе с соотечественниками Севера поднимутся на объединение страны. Отсюда, я думаю, не будет такого столкновения между Югом и Севером, которого можно ожидать при нападении армии национальной обороны на Север для того, чтобы объединить страну силой оружия. Сейчас разрабатывается вопрос об усилении армии национальной обороны, потому что после объединения Юга и Севера нам будет противостоять коммунистическая армия Китая.»

«Мы имеем возможность вернуть территорию Северной Кореи… Я очень беспокоюсь за то, что если такое мероприятие не осуществить вовремя, то потом его очень трудно будет осуществить. Затягивание решения любых вопросов приносит пользу коммунистам, — заявил президент Ю. Кореи в октябре 1949, а его премьер-министр Ли Бом Сок добавил: — В Северной Корее необходимо уничтожить режим, созданный при поддержке и помощи Советского Союза, созданные там вооруженные силы и провести на Севере Кореи всеобщие выборы.»

В том же месяце Ли Сын Ман на встрече с американскими военными в Инчоне сказал: «Если нам придется решать эту проблему на поле боя, мы сделаем всё, что от нас потребуется».

31 октября министр обороны Ю. Кореи Син Сен Мо повторил высказывание своего президента от 7 октября о реальной возможности в считанные дни захватить Пхеньян.

А 30 декабря 1949 на пресс-конференции Ли Сын Ман опять повторил угрозу: «Нам следует своими усилиями объединить Южную и Северную Корею».

Посол Ю. Кореи в Штатах Чо Бен Ок на лекции в декабре 1949 опять о том же: «Наступило время сражения военных сил двух миров, которые не могут существовать рядом друг с другом… Корея также находится на том этапе, когда она должна открыть себе дорогу силой оружия».

Американцы вполне поддерживали этот «объединительный» тренд, как словом, так и делом. В январе 1950 на совещании южнокорейского правительства генерал Робертс, глава американских военных советников, заявил, что «план похода — дело решенное». И этот план действительно был разработан — он предусматривал начало боевых действий на «западном и восточном фронтах» в июле-августе 1950 с участием 10 дивизий. Кстати, при освобождении Сеула 28 июня 1950 оперативные карты «похода на Север» попали в руки северокорейцев.

Рим Чхан Ен, позднее южнокорейский посол в ООН, опубликовал переписку Ли Сын Мана с его представителем в США; в письме от 30 сентября 1949 высказывается такая задумка: «Южнокорейские войска вместе с нашими сторонниками, находящимися в в сфере коммунистических сил Северной Кореи, легко уберут Ким Ир Сена».

Никто южнокорейских марионеток за язык не тянул, однако воинственные заявления сыпались как из рога изобилия. Южнокорейский министр обороны 9 февраля 1950 года громко ударил в барабан войны: «Мы находимся в полной готовности к борьбе за восстановление потерянной территории и только ждем приказа.» А 1 марта 1950 на митинге в Сеуле глава Ю. Кореи громогласно рек: «Час объединения Кореи приближается». 19 июня 1950 г. южнокорейские президент заявил в Национальном собрании в присутствии Джона Даллеса: «Если мы не сможем защитить демократию от холодной войны, мы добьемся победы в горячей войне».

А Дж. Даллес, тогда советник Госпдепа, за несколько дней до начала войны посетивший Ю. Корею, писал Ли Сын Ману перед отъездом домой: «Я придаю большое значение той решающей роли, которую ваша страна может сыграть в великой драме, которая сейчас разыграется».

Один только Ли Сын Ман наговорил в десять раз больше угроз, чем лидеры арабских стран, что получили в итоге превентивный удар Израиля в июне 1967, который так одобряли лидеры западных держав.

Агрессивная настроенность южнокорейского руководства понятна; рядом с конвульсирующей Ю. Кореей благополучно развивалась С. Корея, там строились заводы и больницы, росла зарплата и снижались цены, и этот пример подвигал южнокорейских патриотов на борьбу с марионеточным неэффективным правительством Ли Сын Мана.

Одним из следствием разгрома Квантунской армии советскими войсками стал успех социалистических сил в Китае. К осени 1949 они разбили численно превосходящие силы Гоминьдана, активно поддерживаемые Америкой, и объединили почти всю страну. Потеряв Китай, американцы искали повод для прекращения успешного социалистического эксперимента на Севере Кореи, который, как они страшно боялись, распространится не только на Ю. Корею, но еще и на Японию, Филиппины и др. страны Восточной Азии. А некоторые высокопоставленные военные, как например генерал Макартур, считали, что разгром Северной Кореи позволит американцам и Гоминьдану вернуться в континентальный Китай.

Америка выбрала типичный для нее путь постоянных провокаций и диверсий, для чего использовались южнокорейские марионетки. На протяжении 1949 состоялись сотни боестолкновений южнокорейских вооруженных сил с северокорейскими солдатами. Летом и осенью 1949 на границе Севера и Юга шли настоящие бои, причем и западные специалисты признают, что инициатором чаще всего был южнокорейский режим. Южнокорейцы пытались захватить позиции на полуострове Онджин, что давало бы им легкий выход к Пхеньяну. Осенью 1949 в 30 км восточнее г. Кайсю южнокорейцами было захвачено 2 высоты.