Вся синева неба - Мелисса да Коста

Сегодня он может наконец уехать. Почти ничто больше его не держит. Всего два года жизни впереди и близкие, которые уже готовятся его потерять. Теперь или через два года, невелика разница. Он в последний раз перечитывает объявление. Да, оно странное и безличное. Да, скорее всего, никто не откликнется. Не важно, он все равно уедет. Один. Он боится умереть в одиночестве, это тревожит его больше всего. Но если так должно случиться, если никто не отзовется на его объявление, что ж, тем хуже. Он уедет, потому что его последняя мечта сильнее страха. Эмиль кликает на «Отправить», и на экране высвечивается сообщение: объявление опубликовано. Он со вздохом откидывается в кресле. Четверть второго ночи. Если вдруг кто-то откликнется, если вдруг кому-то хватит безумия или мужества (он толком не знает, как это определить) ответить ему… в общем, в таком случае он убежден, что найдет лучшего спутника всех времен.

— Эмиль, старина, мне очень жаль, я не смог оставить малыша на Летисию, она работает. Впрочем, знаешь, она присоединится к нам, как только закончит.

Рено смущен, что заявился в больничную палату с пацаном на руках. Эмиль хлопает его по плечу.

— Прекрати, ты же знаешь, что я рад видеть твоего мелкого.

— Он должен уснуть. Не спал ночью. Сейчас его должно сморить.

Рено выглядит усталым. Эмиль смотрит, как он изворачивается с младенцем под мышкой, пытаясь разложить коляску. Младенцу едва минуло полгода, и Эмиль так и не привык видеть Рено с ребенком. Это все еще кажется ему абсурдным. А уж сейчас, когда тот раскладывает коляску с таким сосредоточенным видом, это сильнее его.

— Почему ты смеешься?

— Мне кажется, я вижу мираж.

— Как? Почему?

— Ты с мелким, ты король складной коляски.

— Ага, издевайся. С тобой тоже…

Он не заканчивает фразу, и Эмиль сразу понимает почему. Рено хотел ответить: «С тобой это тоже однажды случится», как обычно, но осекся. От своей промашки он стал пунцовым.

— Извини… Я…

Эмиль качает головой и отвечает с широкой улыбкой:

— Да нет, со мной этого не случится. По крайней мере это мне не грозит! Кто сказал, что жизнь плохо устроена?

Он пытается вызвать у Рено улыбку, но это напрасный труд. Рено оставляет в покое коляску и поворачивается к нему с перекошенным лицом.

— Как тебе удается? Я хочу сказать… Я не могу больше спать… Как тебе удается с этим шутить?

Эмиль пытается избежать его взгляда, будто бы рассматривая свои ногти. Он говорит с непринужденным видом:

— Все хорошо. Я хочу сказать… через несколько месяцев я даже не буду знать, кто я, так что… Ничего больше не будет иметь значения. Не стоит портить себе кровь.

— Эмиль… Я не шучу.

— Я тоже.

Рено, кажется, готов дать себе волю. На глазах у него слезы. На секунду Эмилю хочется сказать ему все, все выложить: старина, все будет хорошо, я уеду, отправлюсь куда глаза глядят с рюкзаком за спиной, в кемпинг-каре, как мы с тобой мечтали. Я проживу шестьдесят лет в один год. Обещаю тебе. И ни капли сожалений.

Но он не может. Рено не станет его отговаривать, наоборот. Дело в другом. Рено куда больше, чем друг, он брат. И если он узнает, что Эмиль уезжает, его сокрушит мысль, что он отпускает его одного, не едет с ним. Нет, не может быть и речи. Эмиль не допустит, чтобы Рено мучился чувством вины. А если он так хорошо знает Рено, как думает, значит, тот вполне способен поехать с ним во что бы то ни стало, хотя бы на несколько месяцев или несколько недель. И это еще более невыносимо. Он не хочет быть человеком, который разобьет семью Рено, пусть даже ненадолго.

— Ты не обязан строить передо мной крутого, — не унимается Рено, и глаза его блестят от слез еще сильнее.

— Твой мелкий сейчас упадет.

Действительно, малыш сползает с рук Рено, который не сводит глаз с Эмиля.

— Ох, черт.

Подхватив младенца, Рено укладывает его на больничную кровать рядом с Эмилем, тот берет его и усаживает к себе на колени.

— Эмиль…

— Все будет хорошо, старина. Такова жизнь. Я вытянул не тот номер. Придется с этим жить.

— Ты не можешь так говорить. Есть эти клинические испытания… Как знать?

Он вторит его родителям и сестре: прячет ужасную истину за безумной надеждой. Эмиль пытается сделать вид, будто верит, и это, кажется, работает: Рено, уже не с таким убитым видом, вновь принимается сражаться с коляской.

— Тебе помочь?

— Не надо, я справлюсь.

— Ну, как поживает мой любимый мелкий?

Младенец на коленях у Эмиля весело взвизгивает. Рено и Летисия назвали его Тиван. Вот такое имя они ему выдумали. Эмиль подозревает, что Рено пошел на поводу у Летисии. Он ни в чем не может ей отказать. Тиван… Ну и имечко! Он предпочитает звать его «мелким». И то звучит лучше. Рено наконец разложил коляску. Разогнувшись, он берет сына и укладывает его, как очень ценную вещь, внутрь. Уложив ребенка, Рено садится на кровать рядом с Эмилем. Он странно на него смотрит.

— Ладно… Как… Как ты?

— Хорошо. А вы? Летисия? Вы смотрели еще дома?

Уловка не срабатывает. Рено продолжает:

— Я встретил твою маму в холле больницы.

— Когда? Сейчас?

— Да. Она…

Он не решается продолжать. Эмиль договаривает за него:

— Она в раздрызге, знаю.

— К счастью, есть эти клинические испытания…

— Да… К счастью…

— Черт…

Рено проводит рукой по лицу. Он выглядит постаревшим. Известие о болезни Эмиля его пришибло.

— Как ты это подцепил?

— Ничего я не подцепил. Это врожденная генетическая болезнь, вот и все.

— Да, но почему ты?

— Почему я? А почему не я? Это большая лотерея Вселенной, только и всего.

— Как тебе удается