ХРАМ НА РАССВЕТЕ - Юкио МИСИМА

Или, например, Ват По.

На территории этого храма, к возведению которого в конце восемнадцатого века имел отношение король Рама I, людям приходилось буквально продираться между возникавшими одна за другой башнями и ступами.[4]

Жгучее солнце. Синь неба. И огромные, словно ноги бредущего белого слона, колонны храмовой галереи.

Башни были украшены мелкими, отражавшими солнце глазурованными плитками. Большую лилового цвета башню делила на ярусы мозаика лазурного цвета: из бесчисленных плиток на лилово-алом фоне сплетался узор из желтых, красных, белых лепестков, и казалось, тут поставили огромный свернутый персидский ковер из фарфора.

А рядом — башня изумрудного цвета. По стершимся каменным плитам, которые словно молотом сокрушает солнечный свет, пошатываясь, бредет недавно ощенившаяся сука, волоча персиковые с черной точкой снизу соски.

Огромный золотой Будда, возлежащий на алтаре, доверил свои крутые, густые, словно лесная чаща, завитки волос изголовью в синей, белой, изумрудной и желтой мозаике. Золотой рукой он подпирает голову, а в противоположном конце темного помещения, где-то там, поблескивает желтая пятка.

На подошвах ног Будды — изумительная инкрустация, где черный перламутр, переливающийся всеми цветами радуги, складывается в узор и картины, рассказывающие о деяниях бога: тут пионы, раковины, скалы, буддийская утварь, цветы лотоса, растущие из болота, танцовщицы, чудо-птицы, львы, белые слоны, драконы, лошади, журавли, фазаны, корабль с тремя парусами, тигры, птица феникс.

На распахнутый прямоугольник окна больно смотреть — он горит, словно начищенная медная доска. Под липами проходят монахи — смуглое правое плечо обнажено, одежда светится оранжевым цветом.

Снаружи такой зной, словно воздух охвачен пламенем. К застоявшейся воде пруда, покоящегося меж башнями, тянут свои бесчисленные корни блестящие зеленые кусты. Кусок скалы на острове, где собираются голуби, окрашен в синий цвет, на нем нарисована огромная бабочка, на вершине, как дурная примета — черная башенка.

Или охраняющий дворец королей Ват Пракео — храм, известный благодаря своей главной святыне — Изумрудному Будде.

Построенный в 1785 году, он с тех пор ни разу не подвергался переделкам.

Вверху мраморной лестницы, по обе стороны которой стоят золотые башни, даже под дождем сверкает позолота фантастической фигуры женщины-птицы.

Промытые дождем киноварь черепиц и зелень обрамления крыш блестят еще ярче.

Извиваются стены галереи Махамандапа, заполненные бесконечно тянущимися сценами из «Рамаяны».[5]

Везде на картинах присутствует славный сын бога ветра бог Хануман с ликом обезьяны. Вот страшный демон похищает смуглую, сверкающую белоснежными, словно лепестки жасмина, зубами красавицу Ситу. Отчаянно сражается в бесчисленных битвах Рама, его широко распахнутые глаза являют миру мудрый взор.

Изображенные в технике южной китайской школы живописи горы, светлый фон, типичный для ранней венецианской школы, а на переднем плане красочные дворцы, бог обезьян, армия чудовищ. Над темной водой горных рек летит на сказочной птице бог — он весь в радужных тонах. Лошадь в черной попоне, вставшую на дыбы, усмиряет кнутом человек в золотой одежде. Из моря вытянуло шею невиданное чудище — оно пытается наброситься на войско, которое движется по дамбе, построенной армией обезьян. Вдали голубое озеро, а Хануман, вытащив меч, подбирается из чащи к белой лошади под золотым седлом, бредущей в тени темного леса.

— Вы знаете, как звучит официальное название столицы — Бангкок?

— Нет, не знаю.

— Вот, послушайте, — и сопровождавший Хонду переводчик произнес длинную фразу.

— И что же это значит?

— Это практически невозможно перевести. Это как украшения на здешних храмах: зачем-то позолоченные, зачем-то тщательно вырезанные — украшения ради украшения. Выбрали всякие пышные слова и просто нанизали их, как ожерелье: «столица», «девятицветный алмаз», «великий город», «благодатный». Тут, когда подданному надо просто отозваться на обращение его величества короля, бюрократы обязывают его отвечать так, — и переводчик воспроизвел какое-то выражение. — Это что-то вроде «я ваш почтительно преданный, робкий слуга».

Хонда, откинувшись в плетеном кресле, отвлекшись от забот, с интересом слушал рассказы Хисикавы.

Компания «Ицуи» приставила к нему в качестве гида-переводчика этого, похоже, неудавшегося художника, который знал все на свете, но порой манкировал своими обязанностями. Хонда, которому исполнилось уже сорок семь лет, подумал, что в такой жаркой стране перепоручить дело кому-то другому значило просто возвеличить себя.

Хонда прибыл в Бангкок по приглашению компании «Ицуи». Компания вела торговые переговоры в Японии, и контракт был заключен на основе японского законодательства, но потом уже в Таиланде начались жалобы, возникли судебные споры, и при обращении в соответствующие инстанции появились проблемы, связанные с международным гражданским правом. В Таиланде адвокаты не знали японских законов. В таких случаях часто приглашали авторитетных адвокатов из Японии, и те помогали в судебных делах, подробно разъясняя ситуацию с точки зрения японского законодательства.

Компания «Ицуи» в январе этого года поставила в Таиланд сто тысяч упаковок жаропонижающего средства «Карос», однако в тридцати тысячах упаковок таблетки отсырели, изменили цвет, лекарство потеряло свои лечебные свойства. При этом указанный срок действия еще не истек. С точки зрения гражданского права, инцидент следовало рассматривать как невыполнение договорных обязательств, а в Таиланде в суде дело представлялось как уголовно наказуемое мошенничество. По 715-ой статье гражданского права компания «Ицуи» должна была нести материальную ответственность за дефект продукции, поставленной фармацевтической фирмой-подрядчиком, и для решения подобного рода проблем, связанных с международным правом, была просто необходима помощь такого высококвалифицированного адвоката, как Хонда.

Хонде предоставили прекрасный номер с видом на реку Менам в лучшем отеле Бангкока. Название отеля «Ориенталь» здесь произносили как «ориентен». В комнате с потолка посылали ветер крылья большого белого вентилятора, но намного приятнее было выйти вечером во двор гостиницы и там на берегу реки ловить легкую прохладу речного ветра. Перед ужином, наслаждаясь аперитивом вместе с навещавшим его Хисикавой, Хонда слушал рассказы своего гида. Пальцы, держащие ложечку, наливались тяжестью и ленью, но поддерживать беседу значило думать, а это было еще тяжелее, нежели поднять посеребренную ложечку.

Солнце зашло: оно скрылось за лежавшим на другом берегу реки храмом Ват Арун — храмом Утренней Зари. Однако широко разлившаяся по небосклону вечерняя заря очертила силуэты высоких башен и затопила огромное небо над зарослями кустарника, казавшимися бескрайней равниной. Зелень джунглей, словно вата, впитала свет и стала изумрудной. По реке сновали сампаны, вода словно цеплялась за грязно-розовый цвет, кругом было множество ворон.

— Всякое искусство напоминает вечернюю зарю, — произнес Хисикава. Как обычно, перед тем как изложить свою теорию, он сделал паузу и следил за реакцией слушателя. Эта многозначительная пауза Хонду раздражала куда больше, чем болтовня собеседника.

Смуглые щеки делали Хисикаву неотличимым от тайца, но на теле кожа была совсем не такой, как у местных жителей, а мучнисто-белой и дряблой. Освещенный в профиль последними лучами заходящего солнца, он повторил:

— Искусство — это грандиозный закат. Все как в древности, когда прекрасное, сжигая, приносили в жертву. В этой бессмысленной красочности заката исчезнет разум, долго существовавший при свете дня, и неожиданно обнаружит свой конец история, считающаяся вечной. Ведь красота, заслонив взор, сделает всякое человеческое занятие бессмысленным. Когда видишь это великолепие, эту сумасшедшую гонку облаков, то сразу выцветают мечты о «лучшем будущем» и прочем вздоре. Важно только то, что происходит сейчас, когда воздух отравлен цветом. Что имело свое начало? Ничто. У всего есть только конец.

Закат не несет никакого смысла. В ночи же есть суть. Это — космос, смерть и неорганическое существование. И день тоже имеет смысл. Ведь все человеческое принадлежит дню.

А в чем смысл вечерней зари? Да такого понятия нет. Это просто игра природы. С разнообразием формы, света, цвета, — бесцельная, но серьезная игра. Посмотрите вон на ту лиловую тучу. Природа редко устраивает такое пиршество цвета. Облака презирают симметрию. Но это нарушение порядка связано с нарушением куда более фундаментальных вещей. Если огромные белые дневные облака — аллегория нравственного благородства, то выходит, что добродетель можно воспринимать в цвете?