Шаровая молния 3 - Александр Викторович Горохов

напряжением мышц. Разминал, как мог мышцы рук и ног, имитируя массаж. Просто помнил, как ему делали то же самое в больнице, когда обломок кирпича, проломив голову, естественно, привёл к сильнейшему сотрясению мозга. Ведь механизм реабилитации после контузии должен быть похож на механизм восстановления после сильного сотрясения.

Вручённый ему стетоскоп утолил жажду в информации: наконец-то он узнал от соседей по палате новости с фронта, которые можно было обобщить одной фразой: «гоним немца из-под Москвы!» И узнать, что майор для своего первого «выхода в люди» выбрал неверное направление: в другом конце коридора имелась карта СССР, на которой регулярно, после каждого выпуска Совинформбюро, втыкались булавки с красными и синими «флажками», чтобы обозначить текущее положение дел на фронте.

Не нужно быть пророком, чтобы догадаться, в какую сторону коридора двинулся в свой следующий «поход» уполномоченный ГКО. Дошёл и надолго замер, опершись на карту руками, чем вызвал повышенный интерес к себе медсестёр, заподозривших, что пациенту снова стало плохо. Но от их помощи в возвращении в палату Демьянов отказался категорически.

— Вы, красавицы, всё это знаете, а я больше месяца в информационном вакууме, — вогнал он их в ступор необычной для этого времени терминологией. — Если действительно плохо будет, я вас позову.

А ведь действительно гнали немца! Контрнаступление, начавшееся с немного более выгодных позиций, чем в «другом» декабре 1941 года, развивалось чуть более успешно. Подсказки, касающиеся направления ударов под Вязьмой, позволили значительно сократить потери Красной Армии в Вяземском котле. А значит, не только остановить немцев на более дальних подступах к столице, но и накопить больше сил для контрудара. Почти не потребовалось бросать под немецкие танки необученные, слабовооружённые дивизии народного ополчения и пацанов из военных училищ. Сосредоточение на участках прорыва «Катюш» существенно облегчило прорыв укреплённой линии вражеской обороны, и после массированного удара даже дивизионом реактивных миномётов (а стрелять из меньшего количества установок запрещалось инструкциями, составленными Демьяновым) оставалось лишь вводить в прорыв танки и пехоту.

Но обо всём этом Николаю поведал уже Румянцев, с которым наконец-то удалось поговорить более или менее нормально, используя слуховую трубку.

2

Родион Петрович, заставший Николая, разминающего руки, во время обхода, одобрил его действия. Не забыв, правда поворчать на тему самолечения. Смягчился лишь после рассказа анекдота про больного, просящего отвезти его в реанимацию, а не в морг, и ответ на эту просьбу медсестры.

— Поездка в морг вам, молодой человек, пока не грозит, нужда в реанимации тоже отпала. А вот над тем, чтобы прописать вам массаж, я подумаю.

Не просто подумал, а даже отыскал медсестру, которая теперь каждое утро мяла Николаю руки и ноги с такой яростью, что у него дух от боли захватывало. Но он терпел, понимая, что скорейшее выздоровление находится в руках именно этой сильной полноватой женщины лет тридцати. Как оказалось, бывшей пловчихи, вынужденной оставить спорт после травмы, и восстановившей себя именно «упражнениями и разминанием мышц».

А ещё ему прописали ванны с сосновой хвоей, валерьянкой и мелиссой. Которую Демьянов с удовольствием пил и в чае, завариваемом ему персонально (может, и не одному ему, а и другим больным) на больничной кухне.

Как бы то ни было, а к Новому Году попаданец откровенно пошёл на поправку. И с улыбкой вспоминал то, как был горд собой, когда смог одолеть больничный коридор из одного конца в другой и обратно. А на фоне общего улучшения самочувствия, улучшилось и настроение.

Нет, душа продолжала болеть из-за того, что Киру уже не вернёшь. Но эта боль как-то притупилась, вспыхивая вновь после посещений Анастасией Кирилловной. Тёща тоже старалась бодриться, но Николая сложно было обмануть: она, пожалуй, мучилась ещё больше него. Всё-таки единственная дочь, которую она воспитывала одна. И теперь явно решила жить ради внучки.

Галя Финберг тоже почувствовала перемены, происходящие в Демьянове, но стала появляться значительно реже. Только когда приходилось бывать в госпитале по служебным делам. В общем-то, логично: кто она ему? Два с половиной года прошло после того утра, как они оказались в одной постели, и потом расстались. Ну, переслал ей деньги, чтобы материально поддержать. Анонимно. Может, она и догадалась, что неожиданный перевод был именно от него, но вида не подала. Ну, показала сына его физическому отцу, так ведь маленький Коля и по фамилии, и по отчеству оставался Финбергом, и Галина, как понял Демьянов, продолжала хранить верность покойному мужу. Признаться, «Лёвушка» стоил такой верности. Но почему-то именно её, а не Удовенко, Румянцева или Анастасию Кирилловну он попросил разыскать Клавдию Рыжову, ещё одного человека, который был близок ему не в силу служебных отношений, а чисто по-человечески, по «правилу Экзюпери», гласящему, что мы навсегда в ответе за тех, кого приручили.

Клава появилась в госпитале не одна, а вместе с Аркадием и Розой. Той самой хрупкой девочкой, в ночь на 22 июня исполнявшей в Парке имени Горького песню про Ассоль. А позже, во время «тура» их фронтовой концертной бригады, потерявшей руку. Именно для неё Демьянов адаптировал к нынешним реалиям песню Окуджавы «Ах, война, что ж ты сделала, подлая». Шварц, появившийся в госпитале, сиял не только улыбкой, но и медалью «За боевые заслуги» на гимнастёрке без знаков различия, а девчонки, немедленно заполнившие палату радостным щебетом, заставили улыбаться и соседей Николая.

Девчонки… Разве что, по возрасту. Клава — с уже хорошо заметным животиком, Роза — с пустым рукавом кофточки и жёстким складками человека, повидавшего смерть рядом с собой, вокруг рта.

— Вы, Николай Николаевич, видимо, почувствовали, когда Аркашка в Москву вернулся, — обрадованно объявила Клавдия. — Он ещё не успел помыться после приезда, как эта женщина от вас пришла. Мы так обрадовались, что вы про нас вспомнили! Жаль, что я не знала раньше, что вы в госпитале, я бы раньше к вам прибежала. Вместе с Розой. Она вам так благодарна за ту песню: говорит, что она её к жизни вернула, что ради того, чтобы её спеть, и старалась поскорее выздороветь.

— А что за песня? — вмешался Андрей Сергеевич, подполковник-танкист, на днях уже собирающийся возвращаться в строй.

— Можно? — глянула на улыбающегося Демьянова смущённая девушка.

— Нужно! — кивнул он, и сильный пронзительный голос «одесского воробушка», как Николай окрестил для себя девчушку, полился, набирая силу.

Аплодировали не только обитатели командирской палаты, но и больные, стянувшиеся к её раскрытой двери. Сердился лишь примчавшийся «на безобразие» главврач. Но и его гнев очень быстро погасил Аркашка, предложив