Краткая история мифа - Армстронг Карен

Опыт трансценденции знаком человеку с древнейших времен. Все мы стремимся испытать мгновения экстаза, затрагивающего в нас некие глубинные струны и позволяющего хоть ненадолго возвыситься над самими собой. В такие моменты мы переживаем все происходящее намного сильнее, чем обычно. Мы включаемся на полную мощность, проявляем свою человеческую природу во всей полноте. Одним из самых традиционных путей к экстазу прежде была религия; теперь же люди, не находящие экстатических переживаний в церквах, синагогах и мечетях, ищут их где угодно – в живописи, музыке, поэзии, танцах, наркотиках, сексе, спорте… Мифология, подобно музыке и поэзии, призвана пробуждать в человеке состояние экстаза – даже перед лицом отчаяния, охватывающего нас при мысли о смерти. И если миф на это не способен, значит, он отжил свое и утратил всякую ценность.

Таким образом, не следует считать миф всего лишь низшей формой мышления, которую в век разума можно отбросить за ненадобностью. Мифология – это вовсе не примитивный прообраз истории, а описанные в мифах события нисколько не притязают на роль объективных фактов действительности. Подобно роману, опере или балету, миф – это игра, но игра особая: она преображает наш раздробленный, трагичный мир и помогает выявить новые возможности, задаваясь вопросом «А что, если?..» – тем самым вопросом, которому мы обязаны важнейшими философскими, научными и научно-техническими открытиями. Такую же духовную игру, возможно, вели неандертальцы, готовившие своего умершего собрата к новой жизни: «А что, если кроме этого мира существует еще что-то? И как это может повлиять на нашу жизнь – духовную, бытовую, общественную? Возможно, мы бы изменились? Стали бы совершеннее? И если бы мы действительно изменились, разве это не означало бы, что наш миф в каком-то смысле правдив, что в нем заключена некая важная для нас истина, хотя мы и не можем доказать этого рационально?»

Человек – единственное живое существо, сохраняющее способность к игре на всю жизнь[2]. Животные (за исключением живущих в неволе, в искусственных условиях) теряют присущую детенышам игривость, как только сталкиваются с суровой действительностью в дикой природе.

Люди же и во взрослом возрасте продолжают играть различными возможностями и, подобно детям, творить воображаемые миры. В области искусства, свободного от ограничений рассудка и логики, мы создаем и сочетаем новые формы, обогащающие нашу жизнь, сообщающие нам нечто важное и в основе своей «истинное». А в области мифологии мы схожим образом выдвигаем гипотезу, воплощаем ее средствами ритуала, действуем в соответствии с нею и осмысляем ее влияние на нашу жизнь – и так нам приоткрывается еще одна из тайн мучительной головоломки жизни.

Итак, миф правдив, потому что эффективен, а не потому, что дает нам какую-то информацию о фактах действительности. Если же он не помогает нам глубже проникнуть в тайны жизни, то он бесполезен. Истинно ценный миф – это миф работающий, то есть внушающий нам новые мысли и чувства, дарующий надежду и побуждающий жить более полной жизнью.

Мифология может преобразить нас лишь при условии, что мы будем следовать ее указаниям. Миф – это, по существу, наставник: он объясняет нам, что мы должны делать, чтобы обогатить свою жизнь. Если мы не применяем его к своей жизненной ситуации и не воплощаем его в собственной жизни, миф остается таким же непонятным и чуждым, как правила незнакомой настольной игры, которые зачастую кажутся скучными и запутанными, пока не начнешь играть.

Никогда еще человек не оказывался так далек от мифа, как в наши дни. Но в старину мифология играла исключительно важную роль. Она не только помогала людям находить смысл жизни, но и раскрывала сферы сознания, недостижимые иными путями. Мифология – это ранняя форма психологии. Предания о богах и героях, спускавшихся в подземный мир, проходивших лабиринты и сражавшихся с чудовищами, выявляли тайны подсознания, показывая людям, как справляться со своими внутренними кризисами. Начиная прокладывать маршрут современного странствия в мире души, Фрейд и Юнг в попытках объяснить свои открытия интуитивно обратились к мифологии и дали новую интерпретацию старым мифам.

В этом нет ничего нового. Всегда существовали разные версии одних и тех же мифов, несводимые к какой-либо одной, ортодоксальной. Чтобы по-прежнему доносить до нас заключенную в нем вневременную истину, миф должен приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам. Этот краткий обзор истории мифологии покажет, что всякий раз, когда человечество совершало скачок в своем развитии, в соответствии с новыми условиями преображалась и мифология. Но человеческая природа во многом остается неизменной, и многие мифы, порожденные культурами, не имеющими ничего общего с современной, по-прежнему взывают к самым глубинным нашим страхам и желаниям.

2

ПАЛЕОЛИТ: МИФОЛОГИЯ ОХОТНИКОВ (20 000-8000 гг. до н. э.)

Палеолит, в ходе которого завершилась биологическая эволюция человечества, – один из самых продолжительных и важных периодов за всю историю. Во многих отношениях это были страшные и трудные времена. Люди еще не знали земледелия. Они не умели выращивать себе пищу и полностью зависели от охоты и собирательства. И мифология являлась для них не менее существенным фактором выживания, чем орудия и приемы, которые они изобретали для отлова добычи и контроля над окружающей средой. Мифы эпохи палеолита, как и мифы неандертальцев, не сохранились в письменном виде, но сыграли такую огромную роль для становления самосознания человека и понимания его места в мире, что фрагментами дошли до нас в составе мифологий более поздних культур, владевших письменностью. Немало сведений об образе жизни и занятиях древних охотников и собирателей можно почерпнуть, обратившись к примерам таких коренных народов, как пигмеи или аборигены Австралии, которые, подобно людям эпохи палеолита, живут охотничьими общинами и не прошли земледельческую революцию.

Эти коренные народы естественным образом мыслят в категориях мифа и символа, поскольку, по мнению этнологов и антропологов, они весьма чувствительны к духовной стороне своей повседневной жизни. То, что мы называем приобщением к священному или Божественному, в индустриализированной городской среде воспринимается в лучшем случае как некие особые, редкостные переживания, тогда как для австралийца, например, подобные состояния – не просто очевидная реальность, а нечто более реальное, нежели сам материальный мир. «Время сновидений», в которое австралийский абориген погружается во сне и в видениях, – это вневременное и вечное «всегда». Оно служит неизменной основой обыденной жизни, которая, напротив, подвержена смерти, приливам и отливам, беспрерывной смене событий и круговороту времен года. Во «времени сновидений» обитают предки – могущественные архетипические существа, обучившие людей таким необходимым вещам, как охота, война, секс, ткачество и плетение корзин. Следовательно, все это – священные занятия, позволяющие смертным людям соприкоснуться со «временем сновидений». Например, выходя на охоту, австралиец строит свое поведение по образцу Первого охотника, подражая ему так самозабвенно, что полностью сливается с ним воедино, погружаясь в исполненный могущества архетипический мир. И только в этом мистическом единении со «временем сновидений» он чувствует, что жизнь его исполнена смысла; отпадая же от этого мира первозданной полноты, он возвращается в мир времени, которое грозит поглотить его и обратить все его усилия в ничто[3].

Духовный мир при этом воспринимается так непосредственно и кажется таким привлекательным, что коренные народы убеждены: некогда он был более доступным для человека. Всем культурам известен миф о потерянном рае. В изначальном раю люди жили в тесном и повседневном общении с богами. Они были бессмертны и пребывали в гармонии друг с другом, с животными и со всей природой. В центре мира возвышалось древо, гора или столп, который соединял землю и небо и по которому люди без труда могли подниматься в обитель богов. Но потом произошла катастрофа: гора рухнула, древо срубили, и подняться на небеса стало гораздо труднее. Предание о «золотом веке» – один из древнейших и самых распространенных мифов – не претендует на историческую достоверность. Оно родилось из ярких переживаний соприкосновения с сакральным, естественных для каждого человека, и передает завораживающее ощущение духовного мира как некой почти осязаемой реальности, до которой буквально рукой подать. Большинство архаических религиозных и мифологических представлений проникнуто тоской по утраченному раю[4]. Однако миф – это не просто выражение ностальгии. Его главная задача состояла в том, чтобы научить людей возвращаться в этот архетипический мир – и не на краткие мгновения экстаза, а постоянно и регулярно, в ходе обыденной жизни.