Бурят (СИ) - Номен Квинтус

А женился он там не по особой любви, а практически вынужденно: его полурота разгромила банду джунгар, возвращавшихся с набега — и в числе трофеев получила дочку хонгодорского ноёна, у которого отряд неделю назад гостил. Сразу возвращаться было не с руки, а ночами в горах бывает очень прохладно — так что молодой поручик девочке уступил свою палатку. И, понятное дело, свою постель: взрослому и сильному мужчине переночевать на травке, завернувшись в шинель, не проблема. А когда спустя месяц девочку отцу вернули, та ему и рассказала, что все это время спала она в постели этого бравого уруса — а тот мелкие детали выяснять не стал… Так что в девяносто втором году привез в родовое поместье супругу и годовалого сына — но чтобы брак был признан, нужно было его в церкви освятить: в Забайкайле-то женили их по бурятскому обычаю. И, чтобы лишних слухов церемония не вызывала, он церковку-то и выстроил в своей деревушке.

Сын у него рос-рос, да вырос: белокурый красавец гренадерского (как и отец) роста жену нашел через пару месяцев после назначения на службу в столицу. Да и его уже дети были как на подбор: два сына и дочь росли буквально «эталонами русской красы». А вот третий — он пошел в бабку, хотя все же лишь «большей частью»: волосы как смоль черные, глаза узкие… светло-серые глаза. Но, как и двоих старших братьев, господь его ни ростом, ни силушкой богатырской не обидел. А тут еще и император «не обидел» по части обучения…

Впрочем, по части обучения казна лишь учителям, которых дед нанимал, жалованье платила — но дед учителей старался лучших изыскать. А в основном обучением внука занималась бабка Андама, в крещении взявшая имя Анна — но дома ее никто так никогда и не называл. Потому что своему бурятскому имени бабка полностью соответствовала — и старалась и детей, и внуков тоже сделать «могучими». Поэтому уже к десяти годам мальчик Коля прекрасно управлялся с лошадью, стрелял из лука (и из ружья и пистолета), а приказы отдавал так, что ослушаться мальчика не только мужики опасались, но и соседи-помещики иной раз, поворчав для проформы, спешили исполнить сказанное. Бабка Андама крепко внушила внуку, что человек должен понимать не только то, что ему приказывается, но и почему он этот приказ исполнить обязан — и научила, как последнее до людей доводить в простой и доступной форме. А науку не приказывать людям делать ненужное бабка внуку вкладывала ташууром через то место, на котором люди сидят — и оказалось, что этот бурятский оберег очень неплохо оберегает голову от неправильных мыслей…

Императора Николай Павлович впервые вживую увидел в тридцать восьмом году, на каком-то балу. Тот, заметив в толпе деда (трудно не заметить на голову возвышавшегося на прочими полковника), подошел — и поинтересовался:

— А это что за калмык тут с тобой?

— Внук мой, — ответил тогда дед, — и не калмык, а уж если на то пошло, бурят. В супругу мою весь пошел, пострелец.

— Так я раньше-то бурятов и не видел, только калмыков. Теперь буду знать, кто есть буряты… это не Николай?

— Именно так, ваше величество.

— А как у него с науками дела?

— Грешно, конечно, хвастать, но правда хвастовством не станет: в науках усерден, а особливо удачно постигает науки точные. В механике силен, в арифметике. Думаем, по инженерной части его далее обучать.

— А чем сам в жизни заниматься желаешь? — спросил царь у младшего Андреева.

— Служить России! Величие ее взращивать и от врага защищать! Позвольте мне в гвардию, по примеру отца, служить идти!

— В гвардию… желающих много, саблями махать каждый второй… а вот умом России служить труднее. Не желаешь ум во славу России приложить?

— Как прикажете, ваше величество! Все сделаю по вашему указу!

Николай рассмеялся, услышав такой ответ от мальчика тринадцати лет:

— Ну, за язык я тебя не тянул. Но раз сам просишь, то приказываю: за десять лет науки инженерные постигнуть так, чтобы дорогу лучше Царскосельской смог бы сам выстроить и все потребное для нее тоже. Чему, как и где учиться — сам же и решишь, разве что с отцом и дедом советуйся, и с инженерами, а казна тебе обучение оплатит. Но через десять лет я с тебя проект дороги такой спрошу. Тогда же и скажу, откуда и куда ее тянуть…

За десять лет в жизни Николая Павловича много чего случилось. Например, он успел жениться — а через полгода овдоветь. Еще он успел поучиться всякому в Бельгии, во Франции и даже в Британии пару лет поработать «учеником» на заводе, выпускавшем паровые машины. Еще он успел скататься с новыми приятелями в Африку, где поохотился на львов и на слонов, снова влюбиться и снова похоронить любимую — так что довольно скоро превратился в циника. Не законченного, но на многие вещи он теперь смотрел исключительно через призму выгоды. Правда, выгоды не личной, а державной: остатки религиозных чувств намекнули ему, что в личной жизни его ничего хорошего ждать уже не может.

Еще он похоронил бабушку Андаму, а через несколько месяцев — и деда Василия. Так уж сложилось, что хоронить их пришлось именно ему: и отец, и братья служили далеко и выбраться на похороны просто не успевали. А он — успевал, но приказ Императора никто не отменял, и «на хозяйстве» пришлось оставить племянника, которому и лет-то было четырнадцать. Впрочем, бабка и ему успела ума вложить достаточно, так что парень с хозяйством справлялся. Но доверить ему нечто большее было явно рановато.

Следующий раз Николай Павлович встретился с царственным тезкой спустя уже двенадцать лет после первой встречи. И на вопрос царя он ответил просто:

— Прикажете — выстрою дорогу. Но опасаюсь, что выстрою не лучшим образом, да и средств потрачу куда как больше необходимого. Знания, как дорогу подобную строить, у меня есть. Но вот опыта пока не набрался: негде было.

— За честный ответ — спасибо. Но раз знания у тебя уже есть… Россия не двумя столицами богата, а то, о чем пишут наместники наши, говорит мне, что скоро дороги подобные нам до Сибири тянуть придется, и дальше. Негоже, когда вести из Иркутска в Петербург по два месяца идут. А что далее творится в земле нашей, так иной раз через год только мы узнаем. Иркутский тракт проверять особой нужды нет, а вот далее… Ты же язык тамошний знаешь, обычаи народов хонгодорских. Посему поручу я тебе разведать пути как раз забайкальские: где там подобную дорогу проложить можно, что потребное для дороги сей на месте выделать. И чем людей тамошних к помощи в строительстве привлечь. Как ни крути, ты же правнук ноёна хондогорского, внук дочери его любимой — то есть из князей их. Да и, извини уж за прямоту, и рылом в прадеда пошел, тебя там местные по крайней мере опасаться особо не станут. Ну что, тезка, готов ли по этой части России послужить? Впрочем, ты же присягал…

— Не довелось, ваше величество: обучался я за границей в основном, чин получил за заслуги ни в армии, ни на службе государственной ни дня не проведя, но готов сейчас же и присягнуть вам!

— Не мне! — слово «дурак» произнесено не было, но явно читалось в глазах старшего из собеседников. — Люди присягам, что за две недели меняются, верить часто не желают. России присягай, России-матушке. Присягай, что ей служить будешь верой и правдой… работы-то тебе там, поди, не на один десяток лет, император может и… смениться, а Россия — она вовек останется. Клянешься ли?

— Клянусь, ваше величество!

— Месяц тебе на сборы даю, князю Орлову поручу денег тебе по потребности выдать: там всяко за копейки работы не сделать будет. Так что ты и потребность посчитай, да не расписывай каждую копейку, а сразу ему полную сумму назови. С запасом небольшим, а то знаю я вас, Андреевых, любите вы из своих средств полки да батальоны содержать…

Последнее замечание относилось к деду: тот, во время польского восстания, когда генерал Дибич проигнорировал необходимость в обеспечении русской армии продовольствием, подполковник Андреев это продовольствие для своего полка просто закупил в окрестных польских деревнях. И содержал за свой счет весь полк целый месяц — пока Дибич не решил, что полк Андреева «слишком много кушает» на фоне настоящего голода в остальных подразделениях его армии и не сообразил, что допустил серьезный просчет. Правда через месяц новым командующим стал Паскевич — а уже полковник Андреев после завершения польской кампании с почетом был отправлен в отставку, люто ненавидимый всеми прихлебателями Дибича-Забалканского: Николай (царь) приказал возместить затраты Андреева из личных средств генерала, причем считать он их повелел по «военной» стоимости провианта для «столичных» норм продуктового содержания гвардейских полков…