Площадь Пушкина - Михаэль Бабель

И корреспонденты незаметно исчезают.

52. Пятеро переходят в сквер рядом и садятся на одну лавку.

53. «Он» и «она» присоединяются к ним.

54. Предполагают, что будут брать, когда разойдутся.

55. Много курят и не разговаривают.

56. Сидят в буфете кинотеатра «Россия», пьют пиво и кофе.

57. Сидят в тёмном пустом зале, думают о своём, пока крутится фильм.

58. Идут по улице Горького до метро «Маяковская». Медленно идут.

59. Темнеет.

60. Чувствуют слежку.

61. Договариваются созвониться на один телефон и расходятся.

62. Один из пяти едет в метро, автобусом.

63. Идёт тёмными дворами.

64. Входит в тёмный подъезд. Бежит по лестницам.

65. Дверь квартиры не заперта.

66. В тёмной квартире свет из ванной комнаты.

67. Она стоит у раковины и через зеркало говорит: «Провела расчёской по волосам – вся раковина в волосах».

Приложение 1

1. В 1972 году в Москве формировалась группа демонстрантов из отказников, которые стремились к активным действиям, чтобы не застрять в отказе.

Первой была демонстрация на Трубной площади.

Туда пришли небольшими группами после субботней встречи у синагоги.

В это время уходила телеграмма Брежневу о демонстрации.

Ноябрь, пустой скверик в центре площади был в снегу. Вокруг него на шоссе и тротуарах снег растаял от множества машин и людей.

Шеренга из десяти человек стала большим тёмным пятном. Демонстрантов видели, но к ним не приближались.

Кэгэбэшники не мешали, наблюдая с тротуаров.

Случайная пара прохожих набрела на безмолвных бородачей с жёлтыми звёздами на груди. Пара остановилась, как вкопанные. Два десятка глаз разглядывали их. Внезапно мужчина оторвался от женщины, заспешил от страшного видения, женщина поспевала за ним, крича: «Ты куда?»

Кэгэбэшники дали отстоять указанное в телеграмме время.

2. В сидячей демонстрации в большом зале центрального телеграфа участников было раза в три больше.

На телеграф прибыли работники московского и всесоюзного отделов виз. Они пытались растащить людей: звали в ОВИР, обещали разобраться. Такое у них было задание, они очень старались, но безрезультатно переходили между столами, за которыми прочно засели демонстранты.

Один из овировцев совсем перетрухал:

– Мы бы хотели вас видеть в ОВИРе!

– А мы вас – в гробу! – ответил пожилой профессор Давид Азбель.

Бывший зэк, он не терял время зря, его голова покоилась на столе, глаза были закрыты.

Улов овировцев оказался мизерным: поднялся нерешительно Гриша Токер, тихий человек, отец семейства.

Уже в Израиле, много лет назад, прослышав, что ему плохо, я позвонил. Был канун Судного дня, и я попросил у него прощения. Он хрипло смеялся. Через несколько дней он умер от тяжёлой болезни – светлая память ему.

Работник пуговичной фабрички, он был единственным с пуговичной секретностью. Мы его очень понимали, а он пошёл на выход с опущенной головой.

Через пару часов он вернулся на своё место, встретили его весело, а он у всех сидевших рядом просил прощения. Его успокаивали: с пуговичной секретностью только так и действовать.

Богемному художнику Збарскому, сыну первого хранителя тела Ленина, обещали в ОВИРе настоящий сюрприз, но он в ответ только гордо закурил очередную шикарную сигарету «Марлборо» и, высокий, красивый, богатый, графом вышагивал по залу, и видно было, как он высматривал реакцию товарищей. А они сшибали у него шикарные сигареты.

Поздним вечером, после предупреждения, которого никто не послушался, начали вводить нескончаемой цепочкой высокорослых милиционеров. Демонстрация закончилась заключением на пятнадцать суток.

3. Особенно опасной и поэтому малочисленной оказалась первая демонстрация с транспарантом на площади Пушкина – всего пятеро участников, считая провокатора.

4. За ней последовала демонстрация у прокуратуры: десять сели на асфальт у главного входа.

5. Приближалось время визита Брежнева в Америку.

Вдруг ко мне нагрянула Ида: «Отправляйся в ОВИР, там тебя ждут – есть разрешение».

Ей сказали, что почта отказников сработает быстрее.

В маленькой комнате известный отказникам кэгэбэшник объявил, что есть разрешение.

Я задышал часто, в глазах встали слёзы. Всю дорогу до ОВИРа перечувствовал этот момент сто раз, поэтому дыхание и слёзы были умеренные.

Отрезвление наступило быстро. Меня попросили повлиять на товарищей, чтобы во время визита Брежнева не было демонстраций. А потом я получу разрешение, которое уже есть. Вот оно – смотрите.

Ни о каком сотрудничестве с кэгэбэ не было речи. Меня просто очень по-человечески попросили. Ко мне обратились, как к разумному человеку, который понимает. Попросили. И только.

Первый расклад получался такой: если разрешение получу, то за хорошее поведение, мягко говоря, или за сотрудничество. Но за хорошее поведение разрешение не дают и от сотрудников быстро не избавляются, просят ещё немного посотрудничать, потом ещё… Да и хорошее поведение – оно тоже сотрудничество. А хорошего поведения, которое не сотрудничество, – не бывает такого.

По второму раскладу получалось следующее: если в ближайшее время не выйду самостоятельно на свою демонстрацию, а друзья сами выйдут без меня, ведь они вырываются, как и я, значит, плохо сотрудничаю, и грош мне цена в глазах кэгэбэ.

Или им, моим друзьям, начать думать только о моём выезде и не выходить? Тогда бедные, бедные мы. И все мы, не только я, возвращаемся к первому раскладу.

Конец ознакомительного фрагмента.