Горький хлеб (Часть 7) - Валерий Замыслов

- Ты бы поснедал вволю, Иванушка. Ватрушку тебе сготовила, бражка в закутке стоит. Притомился, чай, с дороги дальней. И утром, почитай, ничего не потрапезовал. Косу схватил - и в луга. Обождал бы, сыночек, засуетилась Прасковья, ласковыми слезящимися глазами посматривая на сына.

- Не могу, мать. Успею еще откормиться, - улыбнулся Иванка и выехал со двора.

Возле Афониной избы остановился, постучал кнутом в оконце. В избушке ли балагур-приятель? Неровен час... Нет, выходит, слава богу.

Бобыль потянул было Болотникова в избу, но Иванка с коня так и не сошел. Едва отцепившись от Афони, спросил тихо:

- Как дела, друже?

- Покуда бог милостив, Иванка. Приказчик с Мокеем на княжьих покосах эти дни пропадает. Бобыли там стога мечут. В село еще не наведывался.

Болотников кивнул Афоне головой и тронул коня.

- Ну, прощай покуда. Оберегайся.

Ночь. Тихо в избушке. Горит светец на щербатом столе. Возле крыльца громко залаяла собака. Матрена испуганно выронила из рук веретено. Матвей отложил на лавку недоплетеную роевню, покосился на Василису, молча сидевшую за прялкой, проворчал:

- Зубатка человека чует. Ужель снова княжьи люди в час поздний? Ступай-ка, Василиса, в чулан покуда.

- Оборони бог от супостатов, - истово закрестилась Матрена.

Прихватив с собой самопал, бортник вышел на крыльцо, прикрикнул на Зубатку.

Послышался конский топот, треск валежника, шорох сучьев.

"Нешто Мамон на заимку прется? Он где-то рядом по лесам бродит с дружиной", - встревоженно подумал Матвей.

Перед самой избушкой всадник остановился, спешился.

- Кого бог несет? - воскликнул старик.

- Незваный гость, Семеныч. Пустишь ли в избу?

- Никак ты, Иванка? - облегченно выдохнул старик. - С добром или худом в экую пору скачешь?

- Это уж как ты посмотришь, отец.

Болотников вошел в избу, поздоровался с Матреной, и сердце его екнуло: Василисы в горнице не оказалось.

Заметив, как сразу помрачнел Иванка, бортник вышел в сени и выпустил девушку из чулана.

- Не вешай голову, парень. Здесь дочка наша.

Болотников повернулся к дверям и радостно шагнул навстречу Василисе. Девушка вспыхнула, выронила из рук пряжу и, забыв про стариков, кинулась на грудь Иванке.

Матрена посеменила к печи, загремела ухватом и все растерянно причитала.

- Да как же енто, соколик... Что делать нам теперича?... Изболелась по тебе доченька наша. Как же нам без нее, чадушки...

- Будет охать, старая. Доставай медовухи гостю, - прикрикнул на Матрену бортник и потянулся в поставец за чарками.

Пока Матрена собирала немудрящий ужин, Василиса присела на лавку. Нежно смотрела на Иванку, вся светилась, ласково блестя большими синими очами.

А Матвей повел степенный разговор. Подробно расспрашивал Болотникова о Москве боярской, ратной жизни, битве с ордынцами...

Хорош старый бор в ночную пору. Тихо шуршат величавые сосны и ели. Запах густой и смолистый. Яркие звезды в ясном небе. Покойно и дремотно.

Иванка и Василиса под дозорной елью. Повеяло свежестью. Василиса поежилась и придвинулась ближе к парню. Почувствовав прикосновение горячего упругого тела, Иванка притянул ладонями пылающее лицо Василисы и молча, крепко поцеловал в полураскрытые влажные губы.

- Иванушка, милый... Как я ждала тебя. Сердце все истомилось.

- Теперь будем вместе, Василиса. Завтра заберу тебя в село. Согласна ли? - ласково шептал ей на ухо Иванка.

- Не могу без тебя, Иванушка. Желанный ты мой, - вымолвила Василиса и, выскользнув из объятий Иванки на мягкую душистую хвою, протянула руки. Иди же ко мне, любимый...

Когда солнце поднялось над бором, Иванка и Василиса пришли в избушку. Старики уже поднялись. Матрена суетилась у печи, готовила варево, всхлипывая. А бортник молчаливо сидел на лавке и переплетал сеть для мережи.

Взяв Василису за руку, Иванка, заметно волнуясь, проговорил:

- Надумали мы с Василисой пожениться. Просим благословения вашего. Не откажите, люди добрые.

Матрена, выронив ухват, застыла у печи, а затем со слезами кинулась на грудь Василисы, заголосила:

- Матушка-а-а ты моя, лебединушка-а! На кого ты меня оставляешь...

Дед Матвей завздыхал, смахнул слезу со щеки и, дернув старуху за рукав сарафана, произнес строго.

- Погодь, старая. Дай слово молвить.

Когда Матрена, сгорбившись, опустилась на лавку, бортник продолжил:

- Сиротка она, парень. Но мы ей и отца и мать заменили. По нраву нам пришлась. Одначе в девках ей не век куковать. Вижу, самая пора приспела. Да и недобрые люди сюда зачастили. Становитесь на колени, молодшие, благословлю вас. Подавай, старая, икону.

Затем, роняя обильные слезы в убрус, благословила молодых и Матрена.

- Живите в любви да согласии. Уж ты береги нашу лебедушку, Иванушка. Храни ее пуще злата-серебра.

Поднявшись с колен, Иванка обнял поочередно стариков. Сели за стол. Налив всем по чарке медовухи, бортник молвил степенно:

- Ты вот что, парень. Мы, чать, не цыгане какие. Все надлежит делать по-христиански, как богом указано. Через недельку засылай ко мне сватов. Мать твоя у меня на заимке годков десять не была. Посидим, потолкуем, невесту покажем. Уж коли приглянется наша дочка твоим старикам - будем свадьбу на селе играть. Вот так-то, родимый. А покуда Василиса у нас поживет.

Слова бортника несколько омрачили Иванку. Но издревле заведенный порядок рушить нельзя. Этого придерживались на Руси строго.

Чокнулся чаркой с Матвеем, глянул на счастливую Василису и проговорил, тряхнув черными кудрями:

- Будь по-твоему, отец. Через неделю ждите сватов.

Глава 75

НА ДАЛЬНЕМ ПОКОСЕ

Болотников отыскал приказчика на дальних княжьих покосах, где вотчинные бобыли ставили в лугах стога.

Прошлым летом Калистрат Егорыч недосмотрел за косцами. Стога сметали мужики плохо, гнетом не стянули, макушки не причесали и ничем не прикрыли. А тут по осени дожди зачастили. Почитай, половину сена сгноили. Потому приказчик нонче сам за бобылями присматривал.

Иванка спрыгнул с коня и не спеша подошел к Калистрату. Произнес холодно, без всякого поклона, чем немало удивил и Мокея и бобылей притихших:

- Есть к тебе дело, приказчик.

Мокей выступил вперед, прикрикнул, поднимая кнут:

- Забылся, Ивашка. Докладам по чину, а не то!..

Болотников зло сверкнул на челядинца глазами.

- Не стращай. Отойди в сторонку.

Мокей ошалело заморгал диковатыми глазами, а Калистрат Егорыч, утирая шапкой вспотевшую на солнце лысину, заворчал сердито:

- Ты чегой-то дерзишь, сердешный. Прикажу тебя батогами бить за непочтение.

- Ох, любишь ты, когда перед тобой спину ломают, приказчик. Только батоги теперь забудь. Покуда я княжий стремянной и прислан к тебе Телятевским с грамотой, - припугнул Калистрата Иванка.

- Вон оно как, сердешный. Выходит, при князе нонче служишь, - с досадой крякнул Калистрат Егорыч.

Иванка вытянул из-за пазухи бумажный столбец и передал приказчику княжий наказ.

- Так-так, сердешный. Повеление батюшки Андрея Андреевича сполню, вымолвил Калистрат Егорыч и напустился на бобылей:

- Чего рты разинули. Вершите стога, окаянные!

Бобыли взялись за вилы и потянулись к сгребенным копнам. Иванка, не обращая внимания на озадаченных приказчика и Мокея, подошел к стогу, весело крикнул стоящему наверху:

- А ну, принимай сенцо, Потапыч!

- Енто можно. Эких работничков - да побольше. Как с басурманами управились, Иванка?

- Побили поганых, Потапыч. Прытко от нас бежали, только лысые затылки сверкали, - сверкнув крепкими белыми зубами, проговорил Иванка, вскидывая на стог большую охапку сена.

Бобыли подтаскивали сено к стогу, а Болотников, стосковавшись по крестьянской работе, скинув суконный кафтан на пожню, один успевал подавать Потапычу. Да все покрикивал:

- Ходи веселей, борода!

Через полчаса Потапыч совсем запарился. Отдуваясь, уселся на вершине стога, свесив вниз длинные ноги в облезлых лаптях.

- Уморил ты меня, парень. Дай передохнуть малость.

- Отдыхай, Потапыч. А я к отцу поскачу. Он нонче тоже стога вершит.

Оставив за старшего Потапыча и строго-настрого предупредив бобылей, чтобы княжью работу выполняли споро и с толком, Калистрат Егорыч поспешил с Мокеем в Богородское.

- Забыл спросить у смутьяна, вернулся ли Афоня Шмоток. Поди, в бега подался, лиходей, - озабоченно проговорил приказчик, выехав на проселочную дорогу.

Приехав в свою просторную в два яруса избу, Калистрат Егорыч, не мешкая, снарядил Мокея с двумя дворовыми за бобылем.

Но вернулись челядинцы с пустом.

- Нету Шмотка дома. Баба его сказывала, что в лес за малиной подался.

Калистрат Егорыч затоптал на дворовых ногами.

- Бегите в лес, дурни! Ищите Афоньку.

Приказчик еще долго сновал по двору, плевался, тихо бранился, а затем вспомнил про княжью грамоту. Писал в ней Андрей Андреевич, что по указу великого государя всея Руси Федора Ивановича надлежит на крестьян новая ратная повинность. На пополнение оскудевшей за войну казны царь повелел собирать денежный оброк - по полтине с каждого лошадного двора и по десять алтын с бобыльского. В своей грамотке князь отписал также, чтобы оброчные деньги Калистрат выслал с Мамоном к первому Спасу.